VIVOS VOCO: Т.А. Лукина, "Мария Сибилла Мериан" - Первооткрывательница мира насекомых Южной Америки

Первооткрывательница мира насекомых Южной Америки

Какое различие в судьбе человеческой! Один родится и умирает в отцовской своей хижине, не зная, что делается за полями его; другой хочет все знать, все видеть - и необозримые океаны не могут ограничить его любопытства.
Николай Карамзин

Если как художница и исследовательница насекомых Мария Сибилла довольно хорошо известна, то этого нельзя сказать о Мериан-путешественнице. Поездка в Суринам поставила ее в ряд отважных и выдающихся первооткрывателей природы Нового Света. Стремление в далекие страны, увлечение путешествиями и открытиями характерно для XVII столетия. Это был век "научного пилигримства". Международная торговля, развитие колоний, деятельность миссионеров питали "охоту к перемене мест". Однако ни с чем не сообразным, по понятиям того времени, было то, что в научное путешествие собралась женщина.

Чтобы решиться на трехмесячное морское плавание, требовалась готовность рисковать жизнью. Помимо ненадежности небольших парусных судов, существовала опасность стать жертвой пиратов. Особенно много морских разбойников гнездилось на Малых Антильских островах и на Ямайке, где во второй половине XVII в. их насчитывалось до тридцати тысяч. Опасность была реальной. О ней хорошо знали в Голландии. Двадцатью годами раньше там был издан своеобразный "бестселлер" о разбойничьих "подвигах" и быте пиратов. Напечатанный в типографии амстердамского издателя Я. тен Хорна труд очевидца событий, скрывшегося под псевдонимом "Эксквемелин", был скоро распродан и высоко ценился (159).

Мериан тщательно готовилась к путешествию в "страну антиподов". Популярный тогда учебник географии открывался таким упоминанием о них: "Свет есть кругл яко шар. И тако мыслить себе должно, что и под нами живут люди, которые ногами вверх обращаются" (95, c. 3). Об Америке в той же книге Я. Хюбнера говорилось, что "обычайно называется оная Новый Свет: ибо не в давнем времени найдена. А корабельщики называют оную Западною Индиею, по-латыни: индиа окциденталис, ибо они рассуждают, что все земли могут быть Индии, которые толь далеко отстоят от Европы и из которых толь многое число злата и серебра вывозится" (95, c. 385).

Все те коллекции, которые Мериан могла осмотреть в Амстердаме, совершенно не удовлетворяли ее как исследовательницу. Неизученность происхождения и стадий развития заморских насекомых и послужила важнейшим поводом далекой экспедиции. Об этом сама художница говорила так:

"Ни происхождение их, ни развитие, то есть как гусеницы превращаются в косточки, ни прочие изменения не были известны. Именно это и побудило меня предпринять долгое путешествие по Суринаму в Америке, жаркому и влажному краю, откуда люди [коллекционеры, - Т.Л.] ... получили наибольшую часть своих насекомых" (16, s.p.).

От лабадистских миссионеров Мария Сибилла слышала о животных, прежде всего о насекомых неописуемой красоты и о пауках-чудовищах, которые водятся в "земле амазонской". В замке Валта в ее распоряжении была библиотека К. ван Соммелсдейка. Почетное место занимал в ней трактат испанского гуманиста Б. де Лас Касаса "Краткое донесение о разорении Индий", ко времени отъезда художницы в Суринам выдержавший в Голландии шесть изданий (87, c. 212). Возможно, ей попалась и книга английского поэта, философа и путешественника У. Рэли "Открытие Гвианы", вызвавшая огромный интерес во всей Европе. Этот рассказ о путешествии конца XVI в. содержал описания природы, которые могли привлечь внимание Мериан, хотя автор но был натуралистом:

"На берегах... рек встречались разные виды плодов, годных в пищу, цветы и деревья в таком разнообразии, что их хватило бы на десять гербариев, и мы подкреплялись много раз плодами этой земли, а иногда дичью и рыбой, - говорилось в книге. - Мы видели птиц алого, малинового, оранжевого, краснобурого, пурпурного, зеленого, голубого и всех других цветов, как чистых, так и смешанпых, и весьма приятно проводили время, любуясь ими" (141, c. 74).

Марии Сибилле, конечно, была известна выпущенная Ф. Эрасмусом в 1669 г. в Нюрнберге книга "Американский цветочный букет" - описание путешествий в Америку, и Двенадцатая часть "Европейского обозрения", содержащая сообщения из Вест-Индии (ее издали в 1691 г. наследники Мериана Старшего). Еще во Франкфурте видела Мария Сибилла издававшиеся там книги об Америке, например обширный трактат о Гвиане, опубликованный в связи с заключением договора графа Ф.-К. фон Ханау с Вест-Индской компанией *, "Историческое описание Антильских островов, расположенных в Америке" (197).

* Ханау хотел основать немецкую колонию в Южной Америке (189).

Молодая женщина внимательно рассматривала иллюстрации к описаниям путешествий в Ост- и Вест-Индию, напечатанным Де Бри и ее отцом. На гравюрах бесхитростно изображалось то, что голландцы увидели за океаном, эпизоды их повседневной жизни и работ: ловля рыбы, отправка грузов в бочках, группа индейцев, слушающих проповедь миссионера, постройка корабля, рубка деревьев, - и тут же зарисовки страуса, черепахи, экзотических растений.

Пейзажи, исполненные по "реляциям" мореплавателей, и фигуры редких животных часто бывали плодами воображения. Появлялись там безголовые люди и небывалые дома в виде гнезд на деревьях. Особый интерес для художницы представляли последние тома, вышедшие в свет после смерти де Бри. Тринадцатый, изданный М. Мерианом, с его предисловием и иллюстрациями, содержал рассказ о путешествии в Гвиану англичанина р. Харкарта, который в 1608 г. отправился по следам Рэли на трех кораблях.

Так Де Бри изобразил зебру

Крайне важным было для Мериан изданное в середине XVII в. описание животного мира Бразилии (208) - результат семилетнего пребывания там Иоганна Морица, принца Нассау-Зигена (1604-1679). Сопровождавшие его голландец В. Пизо и немец Г. Маркграв описали природу Северной Бразилии, впервые рассказав европейцам о морских свинках, ламах, двуутробках (171, р. 48, 51). Дошли до нее и труды К. Барлея (162), и, прежде всего, устные рассказы Иоганна Морица - через мужа, который после возвращения полководца в Европу писал его портрет. Во время сеансов Иоганн Мориц, приехавший во Франкфурт с дипломатической миссией, рассказывал художнику о Южной Америке.

Были у Мериан и другие предшественники в исследовании Южной Америки. Гёте полагал, что художница "осмелилась отправиться в Суринам, побужденная молвой о путешествиях и славой ее младшего современника Шарля Плюмье" (188, S. 379; Плюмье, однако, был старше Марии Сибиллы, хотя всего на один год). Этот монах учился математике, ботанике, живописи, знал токарное дело, изготовлял оптические инструменты. В 1689 г. совершил путешествие во французские владения на Антильских островах, затем дважды - в 1693 и 1695 гг. - посетил Новую Испанию (Мексику). Уже в начале XVIII в. он собирался в Перу, чтобы заняться изучением хинного дерева, но смерть сорвала его планы. Многие труды Плюмье, более шести тысяч зарисовок растений и животных остались неопубликованными и хранятся во Франции, Голландии, Германии. В Париже было издано его "Описание растений Америки" (1693). Некоторые книги ученого монаха давно напечатаны в Голландии, но трудно утверждать, были они известны Мериан или нет (80, р. 102).

Среди тех, кто опередил Марию Сибиллу, были неутомимые участники смелых путешествий, усердные собиратели и систематизаторы научных данных, были и рисовальщики. Не было, однако, среди них крупных живописцев, и тем более таких, кто соединял бы настоящее искусство с глубокими целенаправленными научными интересами, не было там и ученых женщин.

Художница решительно взялась за осуществление своих планов. Помня об опасностях путешествия, она составила у нотариуса завещание, в котором дочери назначались ее наследницами. В июне 1699 г. вместе с Доротеей Марией она поднялась на борт торгового парусника, направлявшегося в Суринам.

Как и на других кораблях, ходивших в Вест-Индию, на борту имелось оружие на случай нападения пиратов. Груз этого небольшого судна составляли ткани, инструменты, гвозди, порох, соль и прочие предметы, дешевые в Голландии, но высоко ценимые в тропической колонии. Пассажиры, как обычно, были коммерсанты, плантаторы. Встречались среди них и миссионеры, и искатели приключений. Плавание продолжалось около трех месяцев. В пути погода неоднократно портилась, начинался шторм. Тогда пребывание на узком пространстве, едва свободном от ящиков, бочек и тюков, становилось и мучительным, и опасным.

Суринам расположен на северо-востоке Южной Америки, в центральной части Гвианы. Побережье страны было открыто в 1499 г. испанской экспедицией А. де Охеды и В. Пинсона. К середине XVI в. здесь, в устье реки Суринам, обосновались голландские купцы. Впоследствии эта территория была предметом борьбы между Испанией, Великобританией, Нидерландами и Францией. Окончательно голландцы утвердились в Суринаме в 1667 г. К середине XVIII в. в Суринаме, кроме коренных жителей - индейцев, жило около трех тысяч негров-рабов. В 1682 г. Генеральные штаты Голландии продали Суринам Вест-Индской компании, а позже было создано "Монопольное общество Суринама", в котором участвовали Вест-Индская компания, городское управление Амстердама и губернатор - уже знакомый читателю Корнелис ван Соммелсдейк. Ни суда, ни полиции не было, колониальный порядок поддерживался присланными из метрополии голландскими войсками.

Карта современного Суринама

В 1683 г. Соммелсдейк начал восстанавливать хозяйство колонии, пришедшее в упадок во время войн. Центр ее, город Парамарибо, располагался в семнадцати милях от морского побережья и представлял собой поселение, в котором были и дома, мало отличавшиеся от индейских хижин (182, р. 19). Соммелсдейк воевал с беглыми рабами и индейцами-карибами. Он издал некоторые законы, поощрявшие хозяйственную деятельность колонистов. Однако продовольственные затруднения послужили в 1688 г. причиной восстания солдат. Губернатор был убит (218, р. 103-105). Его преемниками стали И. ван Схорпенхэйзен, а затем - с 1696 по 1707 г. - П. ван Вэн (174, S. 62-63).

Парамарибо в середине XIX века

К этому времени в Парамарибо было возведено много деревянных домов на каменных фундаментах с симметричными фасадами и крутыми крышами. В городе царила голландская опрятность. Стены домов отделывались ценными породами дерева, полы натирались апельсиновым соком. Питьевую воду доставляли только дожди, ее хранили в больших баках (175, р. 116).

В начале XVII в. голландцы ограничивались устройством на гвианской земле небольших факторий. Богатые природные возможности края вскоре побудили их основательнее осваивать эти земли. Жилища первых европейцев возвышались над равниной, разделенной многими озерами и болотами. Колонисты вырубали леса и расширяли площадь возделываемых полей (145, c. 184). Они разводили табак, индиго, хлопок, сахарный тростник, какао.

Климат Суринама угнетал европейцев избыточной влажностью. Флора страны по праву считалась одной из самых богатых в мире. Изобиловали пальмы, ценные породы деревьев: эфироносные, каучуковые, дающие краски. В стране встречались все виды животных тропической Америки - пумы, капибары, гигантские муравьеды, дикие кошки - ягуары и оцелоты, тапиры, всевозможные рептилии. Особенно богат и разнообразен мир птиц - золотистые скальные манакины, похожие на археоптериксов гоацины, фламинго, туканы.

Плантаторы использовали сложившуюся в Голландии традицию мелиоративных работ на низких, затопляемых берегах. Они осушали болота, закладывали сады, устраивали террасы, каналы. Переселенцы отделяли глинистую почву от воды. Каждый из них был обязан выполнить комплекс работ по общему плану. Работали в течение нескольких лет, вдоль побережья возвели дамбы, окружающие участки, устроили систему шлюзов. На маршах (верхняя часть приливно-отливной полосы побережья) появились польдеры - осушенные плодородные участки ниже уровня моря, защищенные дамбами и плотинами. Такие четырехугольные "острова" соединялись мостами. По берегам были посажены плодовые деревья (175, р. 121).

Дешевой рабочей силой были негры-рабы из Африки. Плантаторы сосредоточили в своих руках огромные земельные угодья, нещадно эксплуатируя индейцев и "черных" людей. Положение негров было настолько невыносимо, что некоторые из них бросались в котлы с кипящим соком сахарного тростника, предпочитая смерть рабству (175, р. 124-125). В стихийной борьбе против рабства они убегали с плантаций, становились маронами; селились по берегам суринамских рек, во влажных вечнозеленых лесах. Особенно много восстаний "лесных" негров в местах, куда направлялась Мария Сибилла, было позже, в 30-60-е гг. XVIII в. (104, c. 148).

Судя по дневниковым записям, помещенным в одной из книг Мериан, некоторое время она работала в Парамарибо. Октябрем 1699 г. датировано примечание: "В Суринаме у крепости Парамарибо я наблюдала здесь первый метаморфоз этих гусениц на деревьях гуайявы" (1, [Bd I], № 232). Через полгода была сделана запись о гусеницах, снятых в городе с листьев банана (1, [Bd I], № 263).

Мария Сибилла и ее дочь не остались у заросшего мангровыми побережья океана. От укреплений, защищавших устье реки Суринам, они двинулись вверх по течению. Для этого использовались весельные ладьи; на палубе размещались три-четыре пары негров-гребцов. Была там и тесная каюта или тент для нескольких знатных пассажиров. Такие ладьи, служившие единственным средством передвижения, называли "тент-боотен".

Тент-боотен

По низким берегам реки, кишевшей рыбой, располагались плантации с поэтичными названиями Свобода, Встреча, Чудо, Новая Звезда, Доверие, Предусмотрительность, а также напоминавшие о Европе - Женева, Венеция, Флоренция. За плантациями тянулись саванны, равнины, на которых сквозь зелень проглядывала красная, богатая латеритами земля. Глубже в леса были запрятаны хижины маронов. На горе Парнас находился пост, с которого дозорные высматривали беглых рабов. Жилища маронов то и дело разрушались и сжигались солдатами (182, р. 234).

В верховьях Суринама, где река делала крутой изгиб, по правому берегу протянулась обширная плантация Ла-Провиданс. Шестьдесят пять миль отделяли ее от Парамарибо. Плантация принадлежала одной из владетельниц фрисландского замка Валта Люции ван Соммелсдейк. Там обосновалась лабадистская община, куда и направлялась Мериан. В условиях трудной дороги, нездорового климата и прочих природных опасностей ободряюще для Марии Сибиллы звучало название колонии, означавшее по-французски "провидение", "промысл божий", "добрый гений".

Лабадисты прибыли туда, едва возникло "Монопольное общество Суринама". Обработанные ими участки занимали оба берега до самого сторожевого поста. Непросто было примирить пиетизм с рабовладением, и лабадистская плантация не процветала; голландцы страдали от тропической жары, болезней и нередких ссор. В конце концов община распалась, однако произошло это много лет спустя после того, как Мария Сибилла оставила Южную Америку (см. 174, S. 60).

Но пока речная гладь тянулась бесконечной лентой, блестя на солнце, а по берегам от самой воды временами вздымались сумрачные джунгли, покрывавшие основную часть территории страны. Проносились птицы, поражавшие расцветкой оперения. Художница наблюдала торжественно выступавших искристо-белых цапель. Почти полуметровые ящерицы-гекконы охотились в зарослях. Когти позволяли им взбираться на отвесные поверхности. Взлетали желтокрылые яканы, напоминавшие куропаток. На cвоих длинных тонких пальцах они могли разгуливать по листьям водяных растений. Пронзительно вскрикивали большеклювые туканы. Из листвы низкорослых деревьев, окаймлявших поля, появлялись танагры, размером с воробья, в оперении небесно-голубого цвета и с темными крыльями.

В Суринам впадали небольшие речки, покрытые плотным ковром водяных растений с желтыми и розовыми цветками. Золотистые или красные, зеленые или синие стрекозы садились на растения, потом неподвижно парили в воздухе. На берегах возлежали кайманы. Словом, встреча Мериан с южноамериканской природой была ошеломляющей. Жаркий, сияющий, многоцветный мир открылся перед ней. Краски его были так непохожи на пастельные тона Соединенных провинций.

От плантации Ла-Провиданс можно было добраться до настоящих тропических джунглей, которые испанцы называли сельвой, а голландцы - "вилдернис". Подобную чащобу красочно и мрачно изобразил Х.-Э. Ривера, крупнейший прозаик Колумбии первой половины XX в., много писавший о "зеленом аде":

"О сельва, супруга безмолвия, мать одиночества и туманов! ... Ты отняла у меня мечту о горизонте, и взору моему остался лишь клочок неба, откуда струится тусклый свет, не проникающий никогда сквозь густую листву в твои влажные недра! Ты - храм скорби, где неведомые боги равнодушно ждут пришествия новых веков и перешептываются на языке шорохов, обещая долголетие могучим деревьям, современникам рая, деревьям, которые достигли зрелости раньше, чем появились первые племена людей. Твоя растительность образует на земле могучую семью... Твои ветви не могут заключить друг друга в объятия, но плющи и лианы сплетают их, и болью отзывается в тебе даже падение листа. Твои многозвучные голоса сливаются в единое эхо со стоном обрушивающихся стволов, и в каждую пустоту поспешно устремляются ростки новой жизни. Ты сурова, как космическая сила, и воплощаешь чудо творения... Дай мне уйти, о сельва, из твоего болезнетворного сумрака, отравленного дыханием существ, которые агонизируют в безнадежности твоего величия. Ты кажешься огромным кладбищем, где ты сама превращаешься в тлен и снова возрождаешься..." (137, c. 99).

Описание джунглей могло бы показаться гиперболой, обусловленной своеобразием взгляда художника. Но вот высказывание ученого - оно мало чем отличается от нарисованной здесь картины тропического леса:

"С трудом можно пробраться по жидкой грязи. Во время дождей местность затопляется. Вертикально подымаясь от земли, стволы хлопчатниковых деревьев стояли подобно белым призрачным башням, с корнями-подпорками: их сплетающиеся наверху ветви, отяжеленные бородами мхов и лианами-паразитами, образовывали свод, сквозь который лишь там и сям пробивался тонкий лучик света... Повсюду спутанные плети ползучих растений стелются на открытых местах, охватывают деревья, взбираются на их кроны. Они образуют зеленые террасы, там солнце, там в буйстве красок пламенеют орхидеи. Лианы свисают, словно чудовищный паук свил паутину ... Удушенные гиганты леса лежат, гниющие в грязи... Деревья падают и становятся добычей несметного множества насекомых. Вечная сырость, вездесущая плесень быстро превращают погибшие деревья в зловонную массу... Ноги путника проваливаются вниз с монотонным хлюпающим звуком, с усилием приходится вытаскивать их из грязи для каждого шага. Островки среди болот кишат змеями..." (149, c. 257-258).

Для беллетриста нашего времени сельва - мрачное явление природы, наводящее на мысль о вечности жизни и ее превращениях. Он противопоставляет эту картину замедленного умирания-возрождения быстрому цветению орхидеи: "... Дух мой не примиряется с давящей тяжестью твоего бессмертия; ему милее то, что недолговечно, и больше раскидистого дуба научился любить я томную орхидею, ибо она эфемерна, как человек, и вянет так же быстро, как его мечта" (137, c. 99). Превращения в природе заставляют его думать о жизни человека.

Можно ли сомневаться в том, что Мериан, посвятившая свою жизнь наблюдению метаморфоза и находившая в открытом с ее участием мире насекомых подтверждение своему мистическому представлению о человеческой судьбе, испытала такое же, быть может, даже еще более сильное ощущение, ступив на южноамериканскую землю? Не поддаваясь чувству давящей безбрежности и неукротимости природы континента, она решительно взялась за изучение одной из занимательнейших ее сторон. Ей, верной последовательнице Сваммердама, мир насекомых представился, выражаясь языком нашего времени, моделью сложных биологических процессов. Насекомые Южной Америки своим обилием и разнообразием способны поразить воображение я людей, далеких от биологии. Достаточно вспомнить высказывание К.Т. Хлебникова - замечательного русского путешественника первой половины XIX в., шестнадцать лет прожившего в Новом Свете:

"Светящиеся червяки и бабочки, ползая и перелетая по кустарникам и деревьям, в сумраке вечера и в темноте ночи прельщают своим блеском, - писал он. - Дневные бабочки и жуки многочисленны и очаровательной красоты. В коллекциях они бесподобны: бархатный лоск и яркие, блестящие цвета крылышек могут быть изобразимы кистью только искусного художника, а не пером. Это истинная прелесть!" (152, c. 316).

И сейчас некоторые районы Гвианы - места, куда еще не проник XX век. Могучая растительность, коварный климат, опасные животные и капризные реки встают на пути искателя, идущего через джунгли в погоню за зоологической сенсацией, как известный английский зоолог Дж. Даррелл, или за географическим открытием, как трагически погибший П. Фоссет, или за горстью алмазов, как отважный В. Норвуд, описавший захватывающие приключения в лесах Британской Гвианы и Бразилии.

Дж. Даррелл познакомил читателей с животным миром Гвианы через двести пятьдесят лет после Марии Сибиллы. В своей книге он талантливо описывает многочисленные трудности, с которыми приходится сталкиваться там путешественнику-натуралисту, вооруженному опытом и техническими средствами нашего века, сопровождаемому переводчиками и помощниками из местных жителей (101). Легко представить, в насколько менее выгодном положении находилась Мериан, которую жажда познания заставила в XVII столетии проникнуть в глубины Южной Америки. Именно путешественники, побывавшие там после Марии Сибиллы, прозвали эти края "зеленым адом" *.

* Но находились энтузиасты, подобные Мериан: шведский ученый и путешественник Я. Линдблад эти места именовал "мой зеленый рай" (рай для животных) и призывал людей сохранить его (116). "Эдемом для натуралиста и живописца" казались эти края и немецкому естествоиспытателю К.-Ф. Аппуну (85, т. II, c. 224). Он провел много лет в Гвиане и погиб там. Трудности изучения природы этих земель еще долго будут приоткрывать дорогу туда лишь самым сильным и одержимым жаждой подвига людям, таким, как Мериан.

В Ла-Провидансе путешественница провела полтора года. Она почувствовала, что индейское название "Гвиана" - "страна вод" - вполне подходило к этой заболоченной местности. Энтомологу работать в Суринаме было крайне трудно. Коллекции гибли от сырости и нападений жучков. Почти непереносимая влажность заставляла жителей возводить свайные постройки. Под хижинами помещались домашние животные. С мая по сентябрь, в период дождей, животных брали в дом, а их место между сваями занимали лягушки, водяные змеи и аллигаторы. По крышам и стенам бегали скользкие гекконы, ящерицы. Они охотились за москитами, молью, кусали друг друга и ... падали на постели. В хижины заползали ядовитые змеи, сороконожки, скорпионы, муравьи. Находясь внутри жилища, часто можно было слышать шуршание змеи по тростниковой крыше. Лицо кололи гигантские летучие тараканы.

Во время работы художнице часто досаждали осы. Она оставляла свое дело и принималась наблюдать за ними.

"Пред глазами моими делали себе гнезды из глины в красильном моем ящике, так точно круглые, как бы по циркулю. Под гнездо свое подделывают из глины же подставку и так обмазывают, чтоб ничто не могло войти внутрь оного. На верху оставляют круглое отверстие для входу и выходу. Приметила я, как они днем носят туда мелких червячков на пищу детям своим. Напоследок наскучили мне, разломала их гнездо и выгнала всех вон. После того ловко уже мне было рассматривать образ постройки их гнезда" (28, c. 547-548).

Доставалось энтомологической лаборатории Мериан и от муравьев, которые "единожды на всякой год выползают из своих нор, скопляются в бесчисленное множество, ползают во всякие здания, умерщвляют всякое мелкое животное, какое бы им ни попалось, и высасывают кровь" (28, c. 525). Приходилось на время и людям покидать из-за них свои жилища. Дом, где поселилась Мария Сибилла, был окружен садом. В нем она выращивала алоэ, папоротники, акации, наблюдала ценные породы деревьев. "В службе у девицы Мериан" находился раб-негр, "имея повеление носить к ней всяких червяков, гусениц и иных насекомых из лесу" (28, c. 555-556). Мария Сибилла о нем писала: "Мой негр, который всегда для меня находил в лесу червей, принес яйца; из них через несколько дней родилось черное животное, подобное муравью" (16, № 28). По ее свидетельству, рабы имели основания жаловаться на свою судьбу, а негритянки-невольницы нередко отказывались "производить на свет таких же несчастливцов, каковы они сами" (28, c. 539).

Жены плантаторов и рабыни охотно занимались вышиванием и, как и в Европе, любили цветочный орнамент. Несмотря на жаркий климат, негритянки, прислуживавшие в домах голландцев, одевались в длинные просторные платья из хлопка с сильно накрахмаленной юбкой. Голову покрывали платком из такой же ткани, как правило, пестревшей яркими красочными изображениями цветов, растений и насекомых. Плантаторы говорили, что их жены изобрели подобные драпирующие наряды, чтобы скрыть естественную красоту невольниц *. Неграм, назначенным в помощь собирательницам насекомых, поиск этих животных нравился больше, чем изнурительная работа на плантации. Плантаторы досадовали. Это напоминало ситуацию, описанную в рассказе замечательного уругвайского новеллиста О. Кироги "Букашки": колонисты-агрономы возненавидели приезжего немца-энтомолога, привившего пеонам азартную любовь к собирательству.

* Орнаментированное таким образом платье стало теперь традиционным костюмом женской части креольского населения, как называют себя потомки негров-рабов, составляющие больше трети всех жителей Суринама.

Художницу ошеломило обилие насекомых. Гладкие гусеницы тропических сумеречных бабочек и усеянные колючими волосками гусеницы коконопрядов жили сообществами по несколько тысяч. В день своего приезда Мария Сибилла расставила в доме привезенные ящики и стала заполнять их жуками, собранными на стволах упавших деревьев. Ей попался длинноногий арлекин. Этот странный жук во время бега не опирался на передние ноги, но держал их растянутыми сбоку и поднятыми (см. рис. ниже).

Все привлекало внимание путешественницы в новом для нее мире, в том числе добыча гуммигута *. Позднее в книге об экспедиции она упомянет о "дереве, точащем гомегут", найденном ею "в тамошнем поместье г-на Соммелсдейка, называемом Провиденция. Походит оно на европейскую березу. Смолу достают, надрезывая кору". Но тут же внимание исследовательницы переключалось на насекомых: "Снятая с листьев его весьма крупная гусеница превратилась в такую красивую бабочку, какой не видывала она подобных" (28, c. 526-527).

* Сгущенный сок тропических деревьев, относящихся к роду гарциния семейства Зверобойных; содержит камедь, смолу, желтый пигмент, применяется в живописи.

Мериан научилась объясняться с коренными обитателями Суринама - индейцами. Они приходили к ней, украшенные перьями попугаев, петухов и шкурками туканов и танагр, разрисованные красной и черной красками. Они не употребляли в пищу хлеб, масло, жир, не пили кофе, шоколада, чая. Их питание составляли лепешки из маниока, мясо, сваренное вместе с кожей и шерстью в соке индейского перца. Мария Сибилла могла заметить, что любимым лакомством ипдейцев были гладкие гусеницы сумеречных бабочек, которых, как и муравьев или термитов, они жарили и ели. Термиты и муравьи появлялись в период дождей, поэтому индейцы радовались его предвестникам - сильным ветрам, облакам, застилавшим солнце, и грозам. Гусеницы из семейства листоверток у них считались деликатесом, они ели их целыми пригоршнями. Питьем служил сок сахарного тростника.

С утра перед хижиной Мериан толпились индейцы, прослышавшие, что там можно было продать животных. Из мешков и сумок они извлекали змей. Цена зависела от их длины. Индеанки приносили гусениц, уверяя каждый раз, что "из этого червячка вырастет красивое насекомое". Дети собирали для художницы жуков, дюжинами нанизывая их на нитки, иногда засовывали их в бамбуковую палку, или заворачивали в лист и перевязывали вьющимся растением. Пойманных жуков сажали и в тыквенную бутыль, а когда вытряхивали, получался большой ком сцепившихся насекомых.

В индейской деревне всегда водились ручные животные - обезьяны и птицы. Исследовательнице удалось рассмотреть тукана, клюв которого составлял треть длины его тела. Тукан был черный, поперек поясницы шла широкая белая полоса, подхвостье - яркого кроваво-красного цвета, горло белое, отделенное спереди от оперения красной полосой. Казалось, на птице белая манишка. Передняя и боковые стороны шеи были желтые. Голая кожа перед глазом тоже ярко желтела, а неоперенное пространство вокруг глаза отливало синевой. На краях клюва виднелись оранжево-красные зазубрины. Гребень клюва и конец подклювья - красные, его основание - черное, как и конец надклювья. Глаза - изумрудно-зеленые, ноги - светло-голубые. Прирученные туканы ночевали на крышах индейских хижин и утром, получив корм, улетали в лес. В отличие от диких они были очень доверчивы. Мериан пристально наблюдала за повадками тукана. Увидев животное, которое ест, птица, подпрыгивая и стуча клювом, старалась отнять у него корм, нападала даже на собак, преследовала кур, убивала цыплят, попугаев и маленьких птиц. Между собой туканы дрались из-за бананов, ловко ловили брошенную им пищу. Они подхватывали ее концом клюва и, бросая вверх, подставляли под нее широко раскрытое горло, давились, глотая большие куски.

Прекрасные охотники, индейцы добывали для Мериан в джунглях редких зверей, но, конечно, не тех, которых считали священными. Ягуар, например, был под запретом: смерть грозила сыну охотника, убившего ягуара. Индейцы не убивали больших птиц - гоацинов, на это решались только беглые рабы. Муравьед считался самым сильным из животных. Ему отрубали хвост и пили кровь, чтобы сила перешла к охотнику. Бабочка голубое солнце, крылья которой блестели и переливались как сапфиры, считалась у аборигенов сверхъестественной птицей, посланной в мир индейским богом. Ее изображение Мериан видела на масках, которые индейцы надевали во время ритуальных танцев.

Аборигены рассказывали о повадках суринамских зверей, подражали их голосам. Некоторые из них много
знали о животных, хотя зачастую сообщенные ими сведения бывали ошибочными. О колибри, например, говорили, что в старину эти птички являлись исключительно пищей жрецов (16, № 18).

Животных Мария Сибилла стремилась рисовать в натуральную величину. И в рисунке, и в описании она руководствовалась своим наблюдением, хотя очень доверяла сообщениям местных жителей. "...Я собрала здесь также кое-что из тех рассказов, с которыми приходили ко мне индейцы", - писала она впоследствии в предисловии к своей книге (16, s.p.).

Зоологи XIX в. упрекали Мериан за некритическое отношение к этим индейским рассказам и осуждали ее ремарку "Как мне рассказали индейцы", употребленную в примечании к одному из рисунков: "Цикада, изображенная на нем, фантастична, и Мериан, очевидно, не нашла лучшего авторитета, чтобы комментировать этот странный рисунок" (16, № 49; 65, р. 362). Но это-то и характеризует Марию Сибиллу как внимательного исследователя, стремившегося разобраться в совершенно новом и незнакомом материале с помощью местных жителей. Правда, в этом случае индейцы воспользовались ее доверчивостью и подшутили над ней, принеся существо, искусно смонтированное из разорванных тушек двух разных насекомых. Так в коллекцию исследовательницы попало фантастическое составное существо, которое, впрочем, не должно было ошеломить ее современников, воспитанных на рассказах древнего сборника "Физиолог" (в древнерусском его варианте фигурировал, например, "мраволев": передняя часть этого животного была львиная, а задняя - муравьиная). Несмотря на свои проделки, индейцы и негры оказали немалую помощь Мериан. Без добрых отношений с ними она не могла бы рассчитывать на успех экспедиции. На шутки же она не обижалась, даже если они исходили не от ее верных помощников, а (как чаще всего и бывало) от плантаторов - занятия обеих дам казались им очень странными.

День был заполнен до предела обработкой собранного материала. В сотнях эскизов и зарисовок, как правило, на пергамене, путешественница запечатлела экзотических насекомых. Жаркий климат принуждал работать быстро во избежание порчи коллекций. Мария Сибилла платила двум индейцам, которые приносили свежую зелень для гусениц (в тропиках сорванные растения мгновенно вянут).

Кормить насекомых было трудно, многие из них оказались монофагами - могли питаться только каким-то одним видом растений. В жаркое время дня Мериан изучала своих питомцев, их движения и повадки, рисовала, смешивала краски (привезенные из Европы не годились, нужны были более яркие). Зарисовки она делала как пунктуальный исследователь, но и переживания, вызванные тропической природой, давали о себе знать. Они будут запечатлены в гравюрах, великолепие которых покорит современников. Художница аккуратно вела дневник, куда заносила записи своих наблюдений и эскизы стадий развития насекомых, выполненные с натуры.

Не менее интересовала Мериап и южноамериканская флора. Видный ботаник XVIII в. и первый русский микробиолог М.М. Тереховский, в подражание М.В. Ломоносову сочинивший поэму "Польза, которую растения смертным приносят", мог бы вполне посвятить ее Марии Сибилле. Воздавая хвалу многим ценнейшим для человека свойствам растений, этот ученый и литератор начал свой рассказ с мрачной картины порабощения и уничтожения испанцами аборигенов Америки ради захвата драгоценных металлов. Конкистадорам, безразличным к богатствам живой природы и не пожелавшим сделать их достоянием всех людей, пришлось поплатиться за это.

Плененные сребром, того не разумеют,
Что дар божественный в растениях имеют. (147, s.р.),

- писал М.М. Тереховский. Мериан же, в отличие от многих европейских переселенцев, пускавшихся в путь за наживой, отправилась в Америку, вовсе не помышляя о богатстве. "Дар божественный" в виде неизведанных растений и животных - вот что интересовало ее прежде всего. Размеры растений поражали ее. Куски пергамена, привезенные из Голландии, оказывались слишком маленькими для зарисовок (16, № 48).

Флора северо-востока Южной Америки привлекла внимание европейцев после того, как в 1648 г. Пизо и Маркграв издали "Естественную историю Бразилии" (208). Подробный труд о растениях Гвианы был напечатан лишь почти через сто лет, в 1741 г. Его написал член-корреспондент Парижской Академии наук ботаник П. Баррер, а двумя годами позже он опубликовал еще одну работу о Гвиане (кстати, имеющуюся в Ленинграде: она приобретена Екатериной II в составе библиотеки Вольтера). Следующая попытка изучить гвианский растительный мир прервалась смертью ученого - шведа И. Лёффлинга; его записки в 1758 г. издал К. Линней. На протяжении века труды о флоре этого края Южной Америки появлялись еще в 1775 и 1776 гг., причем последний был посвящен некоторым суринамским растениям (231, S. 237).

Мария Сибилла оказалась первооткрывательницей растительного мира Суринама. Ей прежде всего хотелось писать о растениях, имеющих, как сейчас говорят, хозяйственное значение, например каучуковых деревьях на плантации Ла-Провиданс, ананасе, какао, гранате, банане, папайе, коралловом дереве, дававшем легкую тень кофейным плантациям, желтой сливе момбин - она впервые рекомендовала культивировать это плодовое дерево. Объектом наблюдений был маниок (Manihot utilissima), важнейшее полезное растение тропиков. Индейцы разводили его задолго до прихода европейцев. Корни после удаления из них синильной кислоты шли на муку. Мериан узнала у индейцев способы получения муки и добывания сока (некоторые зарисовки суринамских растений и животных приведены ниже).

Растение рода каперсовых оказалось источником красной краски. Индейцы рассказали художнице, что семена, заключенные в его четырехкамерных колючих плодах, размачиваются в воде. Так получается краска для тела (16, № 44).

"Не можно глядеть без удивления на мохнатых червей, или гусениц, находимых американцами на деревьях, из которых делают они самую лучшую краску, - сообщала Мериан. - Зовутся року; деревья превеликие, цветы на них светло-красные, как на европейских яблонях; спадая, оставляют место долгим и круглым стручкам, которые покрыты иглами, как каштаны. В стручках сих красные зернышки, кои разводят в воде, краска садится на дно. Тихо сливая воду, вынимают краску и сушат. Американцы наводят ею красные узоры у себя на коже" (28, c. 538-539).

Року

Наверное, прочтя эти строки, М.М. Тереховский и написал:

Создал растения известныя творец,
Которыми всегда питается червец.
Но самый сей червец, червец презренный, малый
Для бледного лица дает румяны алы *.

(147, s.р.)

* Тут некоторая путаница - у автора стихов речь идет о краске кошенили, добываемой таки из насекомых, а не из растений вроде року - V.V.

Черную краску аборигены добывали из плодов растения, местное название которого "таброуба" (16, № 48). Гуайява (Pisidium guajava), по описанию Марии Сибиллы, попадалась с круглыми и с овальными плодами. Похожие на яблоки шли в пищу сырыми, а грушеподобные - в виде варенья.

Художница заметила, что в различных климатических условиях насекомые приобретают иные формы и окраску, меняется во времени и цикл метаморфоза. В южноамериканских тропиках поражало обилие чешуекрылых, их крупные размеры, сочность и разнообразие окраски, а главное - быстрые превращения, наблюдать которые было удобнее, чем в Европе, где метаморфоз иногда длился месяцами. Здесь же из уродливой куколки так быстро появлялась великолепная бабочка! Интересных насекомых, найденных в Суринаме и не известных в Европе, художница вырастила и описала на месте. Это придало ее работам особую ценность, тем более что таким образом удавалось получить целые и свежие экземпляры, не попорченные при поимке. При этом удобно было наблюдать особенности образования стадий насекомых. Она, например, сравнила с гамаками индейцев особую оболочку, которую гусеницы чехликовой моли (семейство Coleophoridae) устраивают себе из кокона и листьев.

Из паукообразных Мария Сибилла зарисовала птицееда (Mygale species)в момент нападения на колибри в ее гнезде. Наблюдение за этим крупным пауком было небезопасным. В ширину он достигает тридцати сантиметров, с головогрудью в пять-шесть сантиметров, а брюшко - с куриное яйцо. Паук живет на песчаных опушках леса и, если укусит животное величиной с собаку, оно умирает через час после укуса, а зверек вроде крысы агонизирует уже через несколько секунд. Укус птицееда бывает смертельным даже для человека. Фантастическое описание этого животного имеется у современника Марии Сибиллы - автора "Пиратов Америки":

"Есть тут пауки до невозможности отвратительные на вид. Их тело размером с яйцо, ноги не меньше, чем у небольших крабов, и волосатые. У них множество зубов черного цвета, не меньше, чем у кроликов. Кусаются они чрезвычайно больно" (159, c. 38).

Паук-птицеед, пожирающий колибри. Гравюра из "Метаморфозов" (№ 12). 1705 г.

Птицеед, как известно, наносит удар хелицерами *, зубов у него нет. И К.Т. Хлебников писал, что Южная Америка "представляет множество разнообразных пауков, величиною от булавочной головки до двух дюймов. Многие из них красивого вида; иные и ядовиты, а так называемые птицееды ловят паутиною прекрасных колибри и пожирают" (152, c. 316). Вопрос, действительно ли птицеед нападает на птиц, многократно ставился под сомнение **. Изображение птицееда у Марии Сибиллы некоторые зоологи XIX века сочли недостоверным. "Другие исследователи животного мира Южной Америки заметили, что птицееды ловят маленьких птиц, но только Мериан рассказала, будто они их поедают" (65, р. 361).

* Хелицеры - первая пара ротовых конечностей членистоногих животных. У пауков имеют когтевидный концевой членик с ядовитой железой.
** Например, российский академик Г.И. Лангсдорф, знаток Бразилии, не верил этому.

Правоту Мериан пытался отстоять английский натуралист Г. Бейтс, который провел в Южной Америке восемнадцать лет. Он писал:

"Мне удалось проверить один факт, касающийся повадок крупного волосатого паука из рода Mygale... Паук принадлежал к виду Mygale avicularia... Длина туловища составляла два дюйма, конечности вытянулись на семь дюймов, причем все туловище и ноги были покрыты крупными серыми и красноватыми волосками... Паук находился под глубокой расщелиной в дереве, на котором растянул свою плотную белую паутину. Нижняя часть паутины была разодрана, и в клочьях ее запутались две птички - два вьюрка; ... Одна из птичек была мертва, другая, еще живая, лежала под туловищем паука, обмазанная отвратительной жидкостью, быть может, слюной, которую выделяло чудовище. Я отогнал паука Тот факт, что виды Mygale совершают ночью вылазки, забираются на деревья и высасывают соки из молодых колибри и содержимое из яиц, был уже давно отмечен госпожой Мериан и Палисо де Бовуа *, но ввиду отсутствия какого-либо подтверждения в него перестали верить. Судя по тому, как излагался этот факт, явствовало, что источником наблюдения служили рассказы туземцев, а не наблюдения" (88, c. 111-112).
* А.-М.-Ф. Палисо де Бовуа (Пализо де Бовэ, 1752-1820) - французский натуралист, путешествовал по Северной Америке.

Бейтс расспрашивал местных жителей, поедает ли этот паук птиц, но ничего не узнал. По его замечанию, туземцы именуют Mygale "паук-краб". Бейтс поймал и препарировал паука и после этого три дня страдал от раздражения кожи, вызванного выпавшими волосками животного. Он видел еще один крупный экземпляр Mygale. Дети индейцев, помогавшие ученому собирать коллекции, обвязали вокруг "талии" этого чудовища веревку и водили его по дому как собаку.

Истребление колибри пауком-птицеедом, изображенное Марией Сибиллой, заинтересовало также и других художников и путешественников. В 1808 г. один французский ссыльный в Гвиане представил это явление на акварельном рисунке (66, р. 223). В 60-е гг. XX в. В. Норвуд наблюдал его в ночных джунглях Британской Гвианы при свете карманного фонарика: "Маленькая птичка с великолепными красными, зелеными и синими перышками запуталась в клейких нитях густой паутины. Паук, волосатое чудовище размером с кулак, застыл в напряженном ожидании. Глаза его мерцали" (130, c. 40). В настоящее время установлено, что пауки-птицееды действительно порой убивают и съедают небольших птиц, хотя в основном питаются насекомыми (106, c. 65); едят они даже ящериц и змей.

Из равнокрылых Мария Сибилла разыскивала фонарниц (Laternaria phosphorea сем. Fulgoridae)). Зелено-желтая суринамская фонарница достигала в длину около восьми сантиметров. Эти насекомые живут в ветвях деревьев. На голове у них большой полый вырост, напоминающий вздутый пузырь розового цвета с зелеными полосками. Он ввел исследовательницу в заблуждение. Однажды, вспоминала Мериан, индейцы принесли много фонарниц, которых она заперла в деревянном ящике. Ночью она была разбужена непонятным шумом и приказала зажечь свет. Шум исходил из ящика с насекомыми. Когда его открыли, ящик светился, словно от пламени. Мария Сибилла даже выронила его из рук. Тогда-то-она и решила, что вырост на голове фонарниц фосфоресцирует (16, № 49).

В XIX в. писатель-натуралист Л. Фигье в неоднократно переиздававшихся книгах сообщал о Мериан и ее путешествии именно в разделе, посвященном фонарницам, которые стали известны в Европе благодаря книге Марии Сибиллы. Фигье поверил, что фонарницы светятся в темноте, хотя, по его словам, другие путешественники не наблюдали этого явления. Труд Фигье украшен гравюрой Э. Байяра, изображающей Мериан молодой девушкой: в испуге она роняет ящик, из которого высыпаются сияющие насекомые (182, р. 134).

Впоследствии энтомолог Э. Ле Мульт опроверг эту просуществовавшую двести лет легенду. "Мне довелось наблюдать сотни фонарниц живыми, - писал он. - Всякий раз, когда мне самому удавалось поймать их, или когда их приносили мои помощники, я помещал насекомых в темное место и ждал, будут ли они светиться. Но я никогда не замечал ни малейшего фосфоресцирования" (115, с. 79). Ле Мульт предположил, что Мериан не проверила явление фосфоресценции. Светились в ее ящике, вероятно, не фонарницы, а жуки-щелкуны кокуйо. По словам Ле Мульта, он "произвел исследование фонарницы под микроскопом и должен ... подтвердить несостоятельность красивой легенды. Жаль! Ведь и в самом деле кажется, будто фонарница несет на голове фонарь" (115, c. 79-80). И все же энтомологи спорят о фонарницах до сих пор (32, р. 47).

Биологические интересы Марии Сибиллы были обращены теперь прежде всего к насекомым, их сложным превращениям в неразрывной связи со средой. Раздумья над явлениями метаморфоза насекомых привели исследовательницу к интересным аналогиям с миром земноводных. Она зарисовала лягушачью икру с черными точечками. На рисунке изображен водяной скорпион, пожирающий лягушку. Справа как бы в воде представлены фазы развития головастиков, точно изображена коричневая с желтыми пятнами квакша-кузнец (булавоногая квакша, Hyla faber), имеющая на концах пальцев присоски; между присосками и поверхностью прикрепления образуется безвоздушное пространство. В пометах к рисунку Мария Сибилла сообщала, как нужно наблюдать развитие лягушек: "Надо собрать их икру, поместить в сосуд с водой, воду менять, а вылупившихся лягушат кормить хлебом" (16, № 56).

Еще на одном рисунке вместе с водяной настурцией изображена суринамская пипа (Pipa americana; Мария Сибилла называла ее жабой). У нее характерное четырехугольное тело, голова почти сливается с туловищем, на спине ячейки, из них торчат головы в лапы детенышей. По словам Мериан, она "поместила здесь водяное животное, жабу; самка носит потомство на спине, маленькие жабы прокладывают себе путь в ее коже, словно вылупляются из яйца. Я сохранила жабу-мать в спирту. Детеныши вывелись, но умерли, так как не было пищи. Цвет у этих жаб черножелтый, передние лапы как у лягушек, а задние - как у уток".

Исследовательница изобразила и описала водящийся только в Гвиане и тропической Бразилии вид американской пипы с ее неуклюжим сплющенным телом, широкой головой и заостренной мордой. Передние конечности у этого животного снабжены длинными раздельными пальцами, а более толстые и длинные задние лапы - большими ступнями и пятью заостренными пальцами, соединенными между собой плавательными перепонками. Хорошо воспроизведены морщинистая и даже ячеистая кожа на спине пипы, лоскуты кожи, свисающие по углам рта, маленькие расставленные глаза, обращенные вверх (16, № 59). Самка пипы носит на спине плотпо приставшие к ней яйца. Мария Сибилла ошиблась, предположив, что потомство вырастает прямо из спины матери. Это одно из заблуждений, встречающихся у нее и исправленных наукой впоследствии. Были у нее и другие ошибки, например мнение о превращении лягушек в рыб (хотя она и оговаривается, что этого никто не наблюдал). В гнезде колибри она изобразила четыре яйца, а не два, как должно было бы быть.

Повествуя о своеобразии размножения пип, Мериан заметила, что "тамошние негры их едят со вкусом" (28, c. 552). Лягушки, помимо формы развития, заинтересовали художницу еще и невиданной в Европе окраской и величиной. Они были не только бурые и зеленые, но и красные, золотистые, синие, черные. Древесные лягушки были расписаны серым узором по темнозеленому фону, их трудно было заметить на ветках. Головастики бывали длиной до двадцати сантиметров и толщиной с куриное яйцо.

Обычно европейцы в Суринаме избегали пресмыкающихся и амфибий, боялись их. Мериан, напротив, старалась раздобыть как можно больше "преузорчатых змей", многих из них зарисовала. Ее внимание привлек, в частности, вид, который голландцы называли "сигнальщиком". Это ящерицы с гладкой чешуей, яйцекладущие, питающиеся падалью. "Не нападают однако же на людей, - повествовала она. - Когда еще молоды, влезают на деревья и ищут птичьих с яйцами гнезд. Свои собственные высиживают как кайманы, сиречь засыпают в песках по берегам рек; вылупаются от солпечного зноя. Величиною противу гусиных, только продолговатее. Американцы [индейцы, - Т.Л.] их едят" (28, c. 560-561).

Художница изображала также игуан, чешуйчатые тела которых окрашены в самые разные оттенки зеленого - яшмовый, изумрудный, травянистый. В заметках к рисункам она указывала, как происходит размножение их. Одна акварельная зарисовка игуаны, амейвы и нескольких других животных хранится в Ленинграде *. (См. рис. ниже).

* Существует факсимильное ее воспроизведение (2, Bd I, № 31), репродуцировались и два других рисунка. На первом из них представлены веретеница и зеленая игуана, на втором - коралловый аспид, древесная змея мамба и муссурана (2, Bd II № 85, 86).

В индейских хижинах Мериан видела ручных удавов. Они охотились на мышей и крыс, в отличие от кошек не требовали никакого ухода и питания и вдобавок служили украшением, неподвижно свешиваясь где-нибудь в углу. Мария Сибилла, славившаяся смелостью и ловкостью, сама выискивала ядовитых змей и рисовала их живыми, ловила прытких ящериц, а они в Суринаме были крупными и сильными.

Сохранилось более десятка выполненных ею изображений птиц. Эти первые зарисовки пернатых Суринама приобрел основатель Британского музея, президент Лондонского Королевского общества X. Слоан (66, р. 223). Они находятся в Музее и теперь, причем пять можно идентифицировать, остальные не поддаются определению.

Белая цапля (Egretta alba) привлекла внимание Марии Сибиллы снежно-белой окраской и крупными размерами. В брачном наряде у этой птицы имеются небольшой хохол на голове и удлиненные перья на нижней части шеи. Это эгретки, ради которых в XIX в. птицу истребляли в больших количествах. Цапля написана особенно любовно. Быть может, она напоминала художнице издательскую марку ее отца. Алый ибис {Eudocimus ruber) заинтересовал художницу яркой расцветкой. Вся птица словно одета в красный атлас, только кончики крыльев черные, даже ноги красноватые, а клюв желтовато-красный. Около птицы нарисовано белое яйцо (в действительности яйца алого ибиса зеленые с коричневыми пятнами). Ибис изображен вместе со змеей. Эта красивейшая птица Южной Америки из-за ее вкусного мяса и алых перьев теперь встречается редко и близка к полному исчезновению. Во времена Марии Сибиллы огромные колонии ибисов населяли прибрежные леса. Она любовалась, как вспыхивают на солнце розовые и красные оттенки их оперения.

Птиц Мария Сибилла рисовала с натуры. На это указывают их поза и окраска. Выступы клюва у яканы (Jacana jacana) на рисунке фиолетовые, а это бывает только у живых птиц и быстро исчезает на чучеле. Однако желтые маховые перья нарисованы не вполне верно: у стоящей птицы они почти всегда покрыты коричневыми перьями крыла и видны только во время полета. Художница изобразила также американскую ржанку (Pluvialis dominica) в зимнем оперении и перцеяда токо (Ramphastus tucanus).

Мериан превосходно передала причудливую окраску птицы, особенно точно нарисован разноцветный клюв. Перцеяд на рисунке держит в клюве зеленую птичку с синей головой. Но рисунок не свободен от ошибок в пропорциях (клюв слишком длинный и изогнутый, неверна и форма ног птицы).

В британской коллекции хранятся еще изображения малой белой цапли и голубой танагры (Thraupis episcopus), нарисованной вместе с обезьянкой, которая обгрызает змею. Многие птицы держат в клюве змею или обвиты ею. Летящие бабочки или другие насекомые часто дополняют рисунок (66, р. 223).

Одной из целей путешествия было собирание коллекций для любителей природы. Их кабинеты редкостей по возвращении натуралистки в Амстердам пополнятся невиданными насекомыми, которые вызовут изумление европейцев. Будет не оторвать глаз от собранных исследовательницей золотисто-блестящих жуков, зеленые тона которых переходили в огненно-красный и лилово-коричневый, или от черных, как эбеновое дерево, отливающих желтым, лазурью, пурпуром и изумрудом, - они составляли целую гамму радужных и бархатистых оттенков.

Собирать насекомых - гусениц, дневных бабочек, жуков (что оказалось весьма трудоемким делом) * - мать и дочь отправлялись на рассвете. В коллекцию попали многие экземпляры жуков, особенно ценных для собирателей. Это были гигантская златка, дровосек-титан и жук-геркулес - самые крупные жуки Суринама, а также бразильский длинноногий арлекин - длинноусый жук мышино-серого цвета с розовыми и бурыми разводами, наконец, голиаф, за которого страстный коллекционер начала XIX в. И.-Ф. Эшшольц был готов платить сумасшедшие деньги (121, c. 97).

* Способ ловли крупных бабочек, найденный в XX в. Э. Ле Мультом, тогда еще не был известен. Этот энтомолог неоднократно приезжал во Французскую Гвиану с той же целью, что и Мария Сибилла в Суринам - за бабочками для европейских коллекционеров. Он раскладывал в саду на земле мертвых бабочек или кусочки их голубых крыльев (преобладающий цвет крупных гвианских бабочек), тогда к ним тотчас слеталось множество представителей этого же вида. Когда после десятиминутных тропических сумерек темнело, наступала очередь ночных бабочек, их надо было приманивать фонарем.

В собрании Мериан оказались также бабочки-морфиды, достигающие в размахе крыльев 15-18 сантиметров, синие или голубые, переливающихся металлических цветов, бабочки-кавалеры от ярко-оранжевой с черным и желтым окраски до бархатно-черной с красными и белыми пятнами, каллитеры с прозрачными крыльями из семейства сатиров, калиго из семейства брассолидин. Ей удалось раздобыть и бразильскую совку агриппу (Thysania agrippina) - крупнейшую в мире бабочку с размахом крыльев до 30 сантиметров.

Многие виды поражали размерами и необыкновенной формой. Докучавшие ей тараканы, например, достигали: 10-12 сантиметров в длину. Удивительны были прыгающие прямокрылые насекомые. В тропиках колоссальное количество их видов. Около тысячи относятся к семействам Богомолов (Mantoidea) и Странствующих листов (Pseudophyllinae) - само назвапие указывает на их покровительственную (защитную) окраску, - несколько тысяч палочников, или привиденьевых (семейство Phasmida), с тонкими угловатыми выростами на теле. Горбатки, принадлежащие к этому семейству, похожи па сочетания прутиков, расположенных друг над другом и заканчивающихся шариком и шипом. Придатки у них в двадцать раз больше, чем само тело. Особенно ярки крупные кузнечики - зеленые с голубым или с красным, У некоторых на голове - подобие желтого шлема, а черные крылья украшены желтыми точками. Саранчовые с зелеными или коричневыми надкрыльями - удивительный пример защитной окраски. Одни похожи на зеленые листья, другие - на засохшие листья и кору (см. рис. ниже).

Деятельность Марии Сибиллы в Суринаме - это работа разнопланового биолога. Почти ни один из представителей богатейшей фауны побережья реки Суринам, доступных для наблюдения и описанных много поздпее в трудах зоологов и путешественников, не ускользнул от ее внимания. В отношении некоторых редких тропических бабочек Мериан долгое время оставалась единственной исследовательницей, которая сама наблюдала и зарисовала стадии их развития. Из Суринама она посылала в Амстердам гусениц, луковицы цветковых растений, лягушек (заспиртованных или высушенных). Иоганна. Елена, остававшаяся в Европе, заботливо зарисовывала все, что находила в присылаемых матерью ящиках с гусеницами.

В Америке Мария Сибилла и ее дочь провели два года - с июня 1699 по июнь 1701 г. Мериан предполагала задержаться в Суринаме и объясняла, что это необходимо,, "дабы иметь время сделать мои заметки со старанием". Но тропики губительно сказывались на здоровье уже немолодой художницы. Сама она сдержанно призналась в этом: "... Сей климат был настолько жаркий, что никак не соответствовал моему темпераменту" (16, s.p.).

23 сентября 1701 г. парусник с маленькой женской научной экспедицией на борту, связками пергамена, коробками с высушенными насекомыми и всем прочим достиг низких берегов Голландии.

Ваниль	Папайя
Момбин	Гуайява
Какао	Грейпфрут

Хлопчатник	Клещевина
Лимон	Жатрофа