Незадолго до своей гибели Пушкин записал следующие строки о своем прадеде:

"Петр I неоднократно призывал его к себе, но Ганнибал не торопился, отговариваясь под разными предлогами. Наконец государь написал ему, что он неволить его не намерен, что предоставляет его доброй воле возвратиться в Россию или остаться во Франции, но что, во всяком случае, он никогда не оставит прежнего своего питомца. Тронутый Ганнибал немедленно отправился в Петербург. Государь выехал к нему навстречу и благословил образом Петра и Павла, который хранился у его сыновей, но которого я не мог уж отыскать. Государь пожаловал Ганнибала в бомбардирскую роту Преображенского полка капитан-лейтенантом. Известно, что сам Петр был ее капитаном. Это было в 1722 году".

Сцена встречи и благословения царем своего любимца нам известна, конечно, не столько по историко-биографической записи Пушкина, сколько по другому ее описанию, выполненному все тем же славным правнуком:

"Оставалось двадцать восемь верст до Петербурга. Пока закладывали лошадей, Ибрагим вошел в ямскую избу. В углу человек высокого росту, в зеленом кафтане, с глиняною трубкою во рту, облокотясь на стол, читал гамбургские газеты. Услышав, что кто-то вошел, он поднял голову. "Ба! Ибрагим? - закричал он, вставая с лавки. - Здорово, крестник!" Ибрагим, узнав Петра, в радости к нему было бросился, но почтительно остановился. Государь приблизился, обнял его и поцеловал в голову. "Я был предуведомлен о твоем приезде, - сказал Петр, - и поехал тебе навстречу. Жду тебя здесь со вчерашнего дня". Ибрагим не находил слов для изъявления своей благодарности. "Вели же, - продолжал государь, - твою повозку везти за нами; а сам садись со мною и поедем ко мне". Подали государеву коляску. Он сел с Ибрагимом, и они поскакали. Через полтора часа они приехали в Петербург".

Эта встреча Петра и Ганнибала из повести "Арап Петра Великого" попала потом в другие рассказы, романы, была запечатлена в живописи. Историки, правда, уточнили, что дело было не в 1722 году, а 27 января 1723 года: именно в этот день царь после семилетнего почти перерыва встретился со своим учеником, денщиком, секретарем, наперсником... Все, казалось бы, ясно.

Но два очень серьезных знатока той поры недавно, совершенно независимо друг от друга, пришли вот к какому выводу насчет той встречи:

Эстонский ученый Георг Леец: "В действительности ничего этого не было. И не могло быть по той причине, что Петр I находился с 18 декабря 1722 года по 23 февраля 1723 года в Москве. В Москву и прибыл из Франции 27 января 1723 года князь В. Л. Долгорукий вместе с Абрамом".

Ленинградская исследовательница Н. К. Телетова уточняет: "Было это 27 января 1723 года, когда посольство Василия Лукича Долгорукова, в свите которого возвращался Абрам Петрович, прибыло в первопрестольную из Франции. В "Походном журнале" за 27 января 1723 года записано: "Сегодня явился его величеству поутру тайный советник князь Василий Долгорукий, который был министром в Париже и оттуда приехал по указу... Сегодня была превеликая метель и мокрая". Так, метелью превеликой, встречала Абрама его вторая родина. Ни о каких выездах навстречу царя и царицы речь на деле не шла".

Если даже навстречу важному вельможе, послу во Франции, Петр не счел нужным выехать, то что уж толковать про скромного "арапа"; к тому же царь в эти дни был не в духе: открылись страшные злоупотребления некоторых доверенных лиц, в Москве готовились к новым казням, а не к дружеским объятиям...

Итак, не было, не могло быть.

"Как жаль!" - готовы мы воскликнуть вместе с читателем или вспомнить пушкинское:

Мечты поэта, Историк строгий гонит вас! Увы! его раздался глас,- И где ж очарованье света!

Что же такое история, что же такое исторический факт, если на расстоянии в сто лет сам Пушкин уж не может различить правду и легенду?

Но странно... Ведь поэт-историк сообщает удивительно точные подробности: 27-я (или 28-я) верста; образ Петра и Павла, который, правда, "не мог сыскать", но искал, точно зная о его существовании; кстати, в начале XX века дальняя родственница Пушкина из рода Ганнибалов подтверждала, что образ, действительно был и благословение было.

Поэтому не станем торопиться с выводом - "Пушкин прав - Пушкин ошибся", скажем осторожнее: "Пушкину так представлялось дело"; Петр I, как видно, действительно любил своего Арапа, выдвигал его, поощрял... Сыновья, внуки, правнуки А. П. Ганнибала, разумеется, гордились, что их предок был столь близок к великому царю; они были, конечно, склонны и преувеличивать эту близость, иногда, впрочем, делая это невольно... Попробуем же разобраться во всем по порядку.

Петр и Петров

В то самое время, когда 24-летний царь Петр и его "потешные" осаждали и брали турецкую крепость Азов, при впадении Дона в Азовское море, на берегу совсем другого моря, Красного, там, где сегодня Эфиопия граничит с Суданом, родился Ибрагим...

Многоточие означает, что ни полного родового имени, ни имени его отца мы не знаем.

1696 год. Мы сегодня, в конце XX столетия, очень любим, пожалуй, гордимся быстрыми, фантастическими, совершенно необыкновенными человеческими перемещениями и превращениями (с полюса на полюс, из дебрей Африки - в Нью-Йорк, из королей - в спортсмены...).

Нет спору, наш век-фокусник, но и прежние умели вдруг слепить такую биографию, которая не скоро приснится и в XXI столетии. Оттого же, что нам кажется, будто старина была медленней и "нормальней", ее чудеса, наверное, представляются еще удивительнее.

В самом деле, северо-восточная Африка, одно из наиболее жарких мест на земле; местный князек, у которого 19 сыновей (Ибрагим младший): "их водили к отцу, с руками связанными за спину, между тем как он один был свободен и плавал под фонтанами отеческого дома" (из пушкинского примечания к первому изданию "Евгения Онегина"). Отец Ибрагима, спасавший своих старших сыновей от естественного искушения - захватить власть и сесть на отцовское место, - этот вождь, шейх или как-то иначе называвшийся правитель почти наверняка и не слыхал о существовании России; но если бы кто-то ему объяснил, что он, владелец земли, фонтанов, многочисленных жен и детей, - что он уже наперед знаменит как прапрадед величайшего русского поэта (а одна из его жен - конечно, не главная, ибо мать всего лишь девятнадцатого сына,-это любезная нам прапрабабка); если бы кто-нибудь мог показать сквозь "магический кристалл", что в далекой, холодной, неизвестной "стране гяуров" проживают в конце XVII столетия полтора десятка потенциальных родственников, тоже прапрадедов и прапрабабок будущего гения; если бы могли темнокожие люди в мальчике, плескающемся в теплых фонтанах, угадать российского воина, французского капитана, строителя крепостей в Сибири, важного генерала, оканчивающего дни в деревне, среди северных болот под белыми ночами... Если бы все это разглядели оттуда, с тропического Красного моря, то... вряд ли удивились бы сильно... Скорее - вздохнули б, что пути аллаха неисповедимы; и пожалуй, эта вера в судьбу и предназначение позволила бы раскрыть случившееся как нечто совершенно естественное...

Случилось же вот что.

Семилетнего Ибрагима сажают на корабль, везут по морю, по суше, опять по морю и доставляют в Стамбул, ко дворцу турецкого султана; Пушкин, беседуя с двоюродным дедушкой и разбирая "немецкую биографию" прадедушки, никак не мог понять: зачем мальчика увезли? Петр Абрамович за рюмками ганнибаловской настойки объяснил Пушкину, что мальчика похитили, и даже припомнил рассказ своего отца, как любимая его сестра в отчаянии плыла издали за кораблем... Немецкая же биография (составленная со слов Ибрагима-Абрама) толковала события иначе: к верховному повелителю всех мусульман, турецкому султану, привезли в ту пору детей из самых знатных "фамилий в качестве заложников, которых убивали или продавали, если родители "плохо себя вели". Впрочем, ни дедушка, ни "фамилия Пушкина" ни словом не коснулись одного обстоятельства, которое открылось полностью уже в наши дни, в XX веке: дело в том, что похитители увезли двух братьев, из которых Ибрагим был меньшим... Но о старшем брате ни Пушкин, ни Петр Абрамович не знали ничего. Тут любопытная загадка, но к ней еще вернемся...

Так или иначе, в 1703 году Ибрагим с братом оказались в столице Турции, а год спустя их вывозит оттуда помощник русского посла. Делает он это по приказу своих начальников - управителя посольского приказа Федора Алексеевича Головина и русского посла в Стамбуле Петра Андреевича Толстого. Тут мы не удержимся, чтобы не заметить: Петр Толстой - прапрапрадед великого Льва Толстого, прямой предок и двух других знаменитых писателей, двух Алексеев Толстых, - руководит похищением пушкинского прадеда!

И разумеется, все это дело - по приказу царя Петра и для самого царя.

Двух братьев и еще одного "арапчика" со всеми мерами предосторожности везут по суше, через Балканы, Молдавию, Украину. Более легкий, обычный путь по Черному и Азовскому морям сочли опасным, так как на воде турки легче бы настигли похитителей...

Зачем же плелась эта стамбульская интрига? Почему царю Петру срочно потребовались темнокожие мальчики?

Вообще, иметь придворного "арапа", негритенка, при многих европейских дворах считалось модным, экзотическим... Но Петр не только эффекта ради послал секретную инструкцию - добыть негритят "лучше и искуснее": он хотел доказать, что и темнокожие "арапчата" к наукам и делам не менее способны, чем многие упрямые российские недоросли. Иначе говоря, тут была цель воспитательная: ведь негров принято было в ту пору считать дикими, и чванство белого колонизатора не знало границ. Царь Петр же, как видим, ломает обычаи и предрассудки: ценит головы по способностям, руки - по умению, а не по цвету кожи...

И вот мальчиков везут в Россию. По дороге они, наверное, впервые в жизни видят снег; точно известно, что в Москву прибыли 13 ноября 1704 года, куда вскоре возвращается из похода царь Петр.

Война со шведами идет уже четыре года, но конца ей не видно: сначала Карл XII побил русские полки при Царве, теперь же военное счастье все больше улыбается Петру. Только что штурмом взяты Дерпт и Нарва, год назад заложен Петербург. Царь доволен, у него большие планы, для исполнения которых нужно много энергичных, толковых помощников.

Можем вообразить первую встречу Петра с темнокожими братьями, царский экзамен - на что способны; затем крещение...

Пушкин:

"Государь крестил маленького Ибрагима в Вильне, в 1707 году, с польской королевой, супругою Августа, и дал ему фамилию Таннибал. В крещении наименован он был Петром; но как он плакал и не хотел носить нового имени, то до самой смерти назывался Абрамом. Старший брат его приезжал в Петербург, предлагая за него выкуп. Но Петр оставил при себе своего крестника. До 1716 года Ганнибал находился неотлучно при особе государя, спал в его токарне, сопровождал его во всех походах; потом послан был в Париж".

Вот уже, как видим, Арап Петра Великого делается более похожим "на самого себя", хотя историки поправляют поэта чуть ли не на каждом слове.

Крещение было действительно в Вильне, но не в 1707, а на два года раньше; польской королевы при этом не было; гордое, древнее имя Ганнибал - так стал называться Ибрагим (Абрам) только после смерти царя Петра, а до того везде - Абрам Петров или Абрам Петрович Петров. Пушкин того не знал, да и дедушка Петр Абрамович плохо различал подробности. Конечно, "немецкая биография" утверждала, что Арап Петра Великого действительно происходил от великого карфагенского полководца (имевшего если не негритянскую - арапскую, то во всяком случае потемневшую "арабскую" кожу), но Пушкин, понятно, не стал настаивать, будто находится в прямом родстве с победителем при Каннах.

Его устраивало, что юный прадед геройски бился в Северной войне.

21 год длилась война со шведами. Полтавская битва 1709 года, морское сражение при мысе Гангут в 1714-м - это знаменитые вершины, главные победы; однако до них, между ними, после них были годы бесконечных утомительных маршей и осад, голода и слякоти, десятилетия разочарований и надежд. И Абрам Петров, почти не расставаясь со своим повелителем, проходит длинными дорогами длиннейшей войны... И конечно, не минует Полтавы и Гангута.

Славным полководцем, напоминавшим древнего Ганнибала, там выступал сам Петр. Арап же, как мы сейчас догадываемся, поначалу обходился без имени карфагенского героя. Дело в том, что Петр невысоко ценил знатность рода - чего стоил, например, "пирожник" Меншиков, впрочем, успевший еще при Петре стать герцогом Ижорским, князем Российской империи и Римского государства, но так и не выучившийся грамоте... Наш-то герой, ИбрагимАбрам, был в самом деле образован; действительно, знал разные языки, геометрию, фортификацию. Однако у него - "слишком простонародное" имя (формально он ведь Петров Петр Петрович!).

После же смерти царя-благодетеля титулы, звания возрастают в цене, становятся способом выжить, пробиться... И тут-то Абрам Петров впервые называется Ганнибалом, да еще заказывает особый герб - слон под короной - намек на африканский царский род. Те, кто сегодня, 200 лет спустя, улыбнутся над тщеславием или "фанфаронством" нашего Африканца, будут судить неисторически: ведь нельзя же мерить людей былых веков мерками наших представлений! Эдак можно упрекнуть Петра, что он, скажем, не освободил крепостных крестьян или что люди XVI-XVII веков проливали кровь из-за "чепухи" - разницы в религиозных обрядах...

Если же судить XVIII век по законам XVIII века, то мы сразу увидим, что Абрам Петрович был похож на многих лучших людей того времени, которые с большой энергией воевали, строили, управляли, учились, учили, но притом постоянно интриговали, мучили крестьян, собственных жен, детей и - себя самих... Прикрывшись звучной фамилией Ганнибал, Абрам Петрович, как видно, не любил толковать о старшем брате: знаем, что тот звался после крещения Алексеем Петровичем, что, вероятно, не очень понравилось царю, и карьеры не сделал: через 12 лет после прибытия в Россию он, согласно документам (недавно найденным В.П. Козловым), числился гобоистом Преображенского полка и был женат на крепостной ссыльных князей Голицыных.

Женат на крепостной - значит, и сам не знатный, простого роду... Насчет же старшего брата, который "приезжал в Петербург, предлагал выкуп", кроме как в "немецкой биографии", сведений нет; и вообще странная это история, чтобы один из сыновей, некогда являвшихся на глаза к отцу "со связанными руками", вдруг так воспылал братскими чувствами, что отыскал младшего "за шестью морями"... Подозреваем, что в семейных рассказах "неблагополучный" гобоист Алексей Петров вдруг переменил свою роль, превратился в легенду; на самом же деле - умер в России или, может быть, попытался найти дорогу на родину...

1717-1723. Париж

Пушкин:

"Потом послан был в Париж, где несколько времени обучался в военном училище, вступил во французскую службу, во время испанской войны был в голову ранен водном подземном сражении (сказано в рукописной его биографии) и возвратился в Париж, где долгое время жил в рассеянии большого света. Петр I неоднократно призывал его к себе, но Ганнибал не торопился, отговариваясь под разными предлогами. Наконец государь написал ему..."

Наш рассказ начался с января 1723 года, вернулся в конец XVII столетия, на берег Красного моря, - и вот, будто совершив кругосветное путешествие, снова приближается к своему началу.

Абрам Петров в Париже. Правда, он туда не "послан" (как думал Пушкин), но оставлен Петром для учения: в 1717-м царь со свитой, где был и Арап, посетил эту страну, познакомился с ее науками, искусствами, знаменитыми полководцами, ну и, разумеется, с самим королем ("объявляю Вам, - писал Петр царице, - что в прошлый понедельник визитировал меня здешний королище, который пальца на два более Луки [карлика] нашего, дитя зело изрядное образом и станом, и по возрасту своему довольно разумен, которому семь лет").

Король Людовик XV вступил на трон пятилетним и правил уже второй год. Мы не знаем, был ли допущен Абрам Петров на встречу монархов, но точно известно, что царь сам лично рекомендовал его герцогу Дю Мену, родственнику короля и начальнику всей французской артиллерии.

Как несмышленых котят толкают носом в молоко, так царь Петр торопится лаской, уговором, пинком просветить своих подданных. Для того сам учится, Ганнибала и других обучает за границей; для того назначает бесплатное угощение посетителям кунсткамеры - награда за любопытство; для того издает книги тиражами в 10-20 тысяч экземпляров, хотя удавалось продать всего 200-300, а остальные гнили на складе (ничего - пусть хоть видят книгу, пусть хоть малую часть, да все-таки купят!). Тогда же царь Петр соблазняет большими льготами и деньгами лучших ученых Европы, чтобы помогли основать русскую академию и университет.

Уже выходит первая русская газета, строятся корабли, пушки, каналы, промышленность вырастает в 7 раз - но все мало, мало: торопится царь, ласкою, дубинкою, кнутом погоняет подданных...

Но вот кончается 1722 год. Наступает час Абраму Петровичу возвратиться в Россию; он просит только об одном: ехать домой не морем, а по суше; он просит доложить Петру I (который за это время уже принял титул императора), умоляет кабинет-секретаря "доложить императорскому величеству, что я не морской человечек; вы сами, мой государь, изволите ведать, как я был на море храбр, а ноне пуще отвык. Моя смерть будет, ежели не покажут надо мною милосердие божеское... Ежели императорское величество ничего не пожалует, чем бы нам доехать в Питербурх сухим путем, то рад и готов пешком итти".

И еще раз: "Я бы с тем поехал, ежели недостанет, то бы милостину стал бы просить дорогой, а морем не поеду, воля его величества".

Крестник Петра, действительно отличившийся за 8 лет до того в Гангутской морское битве, - и вдруг такая моребоязнь? Возможно, попал однажды в бурю или вдруг подступили детские воспоминания: море, корабль и плывущая за ним сестра? Незадолго до наступления нового, 1723 года русский посол в Париже Василий Лукич Долгорукий отправляется в путь - посуху, через Германию, Польшу. В посольской свите - "отставной капитан французской армии Абрам Петров".

27 января - мокрый снег, Москва...

Встречал - не встречал

Итак, Петр не встречал. Незадолго перед тем, вернувшись в Москву из персидского похода, обнаружил дома множество неустройств... Император устал - жить ему оставалось ровно два года - и, будто чувствуя, как мало удастся совершить, особенно гневен на тех, кто мешает. Петр немало знал, например, про колоссальные хищения второго человека Меншикова и еще многих, многих. И вот в назидание сподвижникам, как раз в те дни, когда посольство Долгорукого подъезжало к старой столице, была учинена публичная расправа над одним из славнейших "птенцов гнезда Петрова".

Барон Петр Шафиров, опытнейший дипломат, в течение многих лет ведавший внешнеполитическими делами (позже сказали бы - министр иностранных дел), - барон только что обвинен в больших злоупотреблениях, интригах. Комиссия из десяти сенаторов лишает его чинов, титула, имения и приговаривает к смерти. Голова уж положена на плаху, палач поднял топор - но не опустил: царь прощает ссылкою, "под крепким караулом".

Москва присмирела и ожидает новых казней; Василий Лукич Долгорукий и приехавший с ним в одно время (из Берлина) другой русский дипломат, Головкин, ожидают, когда царь их примет и выслушает.

Царь принял, много толковал с возвратившимися, конечно, перемолвился с Абрамом Петровым и - оттаял: выходило, что есть еще верные слуги; доклады из Парижа и Берлина оказались лучше, чем ожидал требовательный, придирчивый, нервный император. И раз так - этот случай тоже надо сделать назидательным, нравоучительным...

Через месяц без малого, 24 февраля 1723 года, Петр выезжает из Москвы в Петербург. Если нужно ему было, несся лихо и мог покрыть расстояние меж двух столиц за рекордный срок - двое суток! Но на этот раз царь не торопился: устал; к тому же по дороге кое-что осмотрел, и достиг Невы на восьмой день пути, 3 марта 1723 года.

А вслед за Петром из Москвы двинулись в путь дипломаты: Долгорукий со свитой, Головкин с людьми; 27-летний Абрам Петров меж ними - персона не главная, но и не последняя...

Ехали не торопясь, но и не медля - чтобы прибыть точно в назначенный день. А в назначенный день - свидетельствуют документы - Петр выехал к ним навстречу "за несколько верст от города, в богатой карете, в сопровождении отряда гвардии; им был оказан особый почет".

Таким образом, был разыгран спектакль - для жителей, для гвардии, для придворных, для высших сановников... Петр как будто не видел послов в Москве - и теперь торжественно, "впервые" принимает недалеко от своей новой столицы: умеет казнить - умеет награждать.

Кто ослушается, положит голову, как Шафиров. Кто угодит, будет принят, как Долгорукий и Головкин... Плаха и "особый почет" как бы уравновешивали друг друга.

Итак, царский прием, и конечно, часть почета относилась к Абраму Петрову. Царь, выходящий навстречу, обнимает, благословляет всех - и своего крестника - образом Петра и Павла... Вскоре после того Арапа жалуют чином, но не капитан-лейтенантом, а инженер-поручиком бомбардирской роты Преображенского полка: Пушкин вслед за "немецкой биографией" завысил чин. Итак, что же выходит?

Пушкин: "Ба! Ибрагим? - закричал он, вставая с лавки. - Здорово, крестник!"

Позднейшие историки: "Ничего этого не было... Ни о каких выездах навстречу... речь на деле не шла".

Но все-таки - было, было...

Просто "невстреча" в Москве 27 января и встреча у Петербурга в марте позже слились в памяти в одно целое: может быть, уже в сознании самого Абрама Петровича, а уж у детей его, у автора "немецкой биографии" - и подавно... Но не слишком ли много внимания частному эпизоду (не встречал-встречал)? Подумаешь, какая важность!

Что же в конце концов следует из всего этого?

Во-первых, что к преданиям, легендам нужно относиться бережно: не верить буквально, но и не отвергать с насмешкою. Разумеется, в наши "письменные века" предания не ту роль играют, что у диких племен, где они заменяют историю, литературу (у полинезийцев были специальные мудрецы, помнившие и передававшие другим "фамильные", родовые предания за сотни и даже за тысячу лет). В нашу эпоху, повторяем, дело иное, но не совсем иное. Я сам видел почтенного специалиста-историка, который, показывая на старинный портрет, объяснял: "Это мой прапрадед, но, по правде говоря, это не он" (ордена опять не те!).

Итак, во-первых, ценность легенды, семейного рассказа. Вовторых, как трудно "добыть дату", сверишь факты...

Наконец признаемся: приятно убедиться, что Пушкин не ошибся.

Впрочем, если б даже ошибся и не было встречи Ганнибала Петром, Пушкин все равно прав, ибо все доказал художественно. Но при том сам Александр Сергеевич ведь считал, что Петр на самом деле выезжал навстречу своему Арапу (и, если бы иначе думал, не стал бы о том писать!); и нам, повторим, приятно, что художественно-историческое совпало с историко-документальным - что, если за Пушкиным пойдешь, - многое найдешь.

Рассказ о встрече оканчивается, разговор не окончен: Абрам Петрович Ганнибал еще не раз появится на страницах этой книги, сейчас только на время уступит место другому герою (которого, кстати, в свое время заметил и собирался "пригласить" в свои книги поэт-правнук), другому птенцу, точнее говоря, птенцу "птенцов гнезда Петрова"...

Дальше  

Сентябрь 1998