Наставников было сначала одиннадцать (директор, учителя, гувернеры). Кроме того, в "лицейском штате" числился надзиратель, помощник гувернера, доктор и четверо - при хозяйстве и бухгалтерии.

Кто лучший?

Василий Федорович Малиновский: это имя трижды мелькнет в "Программе записок". Написанная за него речь, с которой приходилось начинать, - символ многих, очень многих трудностей; того, что с первого дня испытывает этот замечательный человек, образованный, умный, мечтающий о реформах, существенных переменах в стране, где примут деятельное участие Лицей и лицеисты. Хотя у Василия Федоровича Малиновского генеральский чин (действительного статского советника), он хорошо помнит своих недавних предков-разночинцев. Мы понимаем, как много личного вкладывал этот человек, например, в характеристику отличных успехов Владимира Вольховского. В письме к его матери директор подчеркивал, что особенно радуется успехам воспитанника, всего достигшего исключительно своими силами, не имея знатного имени или особенного богатства. Ни ученики, ни даже родной сын Иван в ту пору не могли в полной мере понять, как с первых дней обступали прогрессивного, мыслящего директора аракчеевские надзиратели; как, несмотря ни на что, он поощрял других педагогов углубленно заниматься наукой, печататься; как опасно и трудно было Малиновскому воспитывать в детях то, чего он желал, и, по всей вероятности, эта нервная, трагическая ситуация немало ускорила его конец.

Александр Петрович Куницын: адъюнкт, профессор нравственных наук, единомышленник директора.
 

№13 вспомнит о соседе:

"Пушкин охотнее всех других классов занимался в классе Куницына, и то совершенно по-своему: уроков никогда не повторял, мало что записывал, а чтобы переписывать тетради профессора (печатных руководств тогда еще не существовало), у него и в обычае не было; все делалось livre ouvert (без подготовки, с листа - франц.). Это вызывало у самого Куницына сложное чувство, отразившееся в характеристике: "Пушкин весьма понятен, замысловат и остроумен, но крайне неприлежен. Он способен только к таким предметам, которые требуют малого напряжения, а потому успехи его очень невелики..."

Более холодные воспитанники, не склонные к пламени и "чистой лампаде", однако, не находили в Куницыне ничего особенного.

Модест Корф, Модинька, находит лучшим педагогом де Будриса, между прочим родного брата знаменитого вождя французской революции Жана Поля Марата.

Словесник Николай Федорович Кошанский и позже заменивший его добродушный Александр Иванович Галич - как бы они удивились, если бы могли хоть лет на десять вперед предвидеть некоторые плоды своих уроков "из латинского и российских классов".

В стихах, учитель предпочитает старинный "высокий стиль". "Воспитанника Пушкина" он ставит на шестнадцатое место, сразу после "воспитанника Матюшкина".

Пожалуй, самый ненавистный - преподаватель немецкого языка Гауеншильд (тайная кличка Австриец; мы еще увидим, как ему достанется от лицейских рифмоплетов). Математика же Карцева за смуглость и, может быть, злой характер прозывают Черняком; его никто, кроме Вольховского, не слушает: в ту гуманитарную эпоху математика еще не заняла того места, как в следующем веке; многие лицеисты вообще не видят в ней проку:
 

Алексей Илличевский, поощряемый Пушкиным, "эпиграммит" довольно зло. Разгромив математику, он принимается и за профессора:
 

Пущин же более добродушен (правда, много лет спустя): "В математическом классе вызвал Пушкина раз Карцев к доске и задал алгебраическую задачу. Пушкин долго переминался с ноги на ногу и все писал молча какие-то формулы. Карцев спросил его наконец: "Что же вышло? Чему равняется икс?" Пушкин, улыбаясь, ответил: нулю! "Хорошо! У вас, Пушкин, в моем классе все кончается нулем. Садитесь на свое место и пишите стихи".

Куда легче было ужиться с историком Иваном Кузьмичом Кайдановым. Однажды он слышит от Пушкина и Пущина весьма вольные стихи и не слишком обижается, но берет Пушкина за ухо и тихонько говорит ему: "Не советую вам, Пушкин, заниматься такой поэзией, особенно кому-нибудь сообщать ее. И вы, Пущин, не давайте волю язычку".

Впрочем, лицеисты вспоминали об одной уморительной странности своего историка: обращаясь к кому-нибудь из них, он слово "господин" всегда ставил после фамилии: Корф-господин, Пушкин-господин и т. д. Вежливый с толковыми, способными учениками, он немилосердно ругал плохих и особенно не терпел лентяя Ржевского: "Ржевский-господин, животина-господин, скотина-господин..."

Вышедший в науку из придворных певчих, высокопарный "чистописатель" Фотий Петрович Калинич; удержавшийся в Лицее на много десятилетий гувернер Сергей Гаврилович Чириков... Еще один педагог при всей "причудливости" своей, может, и соперничал бы с лучшими, если б не был довольно рано изгнан из Лицея: Александр Николаевич Иконников.

Пушкин: "Вчера провел я вечер с Иконниковым. Хотите ли видеть странного человека, чудака, - посмотрите на Иконникова. Поступки его - поступки сумасшедшего; вы входите в его комнату, видите высокого, худого человека, в черном сертуке, с шеей, окутанной черным изорванным платком. Лицо бледное, волосы не острижены, не расчесаны; он стоит задумавшись, кулаком нюхает табак из коробочки, он дико смотрит на вас - вы ему близкий знакомый, вы ему родственник или друг - он вас не узнает., вы подходите, зовете его по имени, говорите свое имя - он вскрикивает, кидается на шею, целует, жмет руку, хохочет задушевным голосом, кланяется, садится, начинает речь, не доканчивает, трет себе лоб, ерошит голову, вздыхает. Перед ним карафин воды; он наливает стакан и пьет, наливает другой, третий, четвертый, спрашивает еще воды и еще пьет, говорит о своем бедном положении. Он не имеет ни денег, ни места, ни покровительства, ходит пешком из Петербурга в Царское Село, чтобы осведомиться о каком-то месте, которое обещал ему какой-то шарлатан. Он беден, горд и дерзок, рассыпается в благодареньях за ничтожную услугу или простую учтивость, неблагодарен и даже сердится за благодеянье, ему оказанное, легкомыслен до чрезвычайности, мнителен, чувствителен и честолюбив. Иконников имеет дарованья, пишет изрядно стихи и любит поэзию; вы читаете ему свою пиесу - наотрез говорит он: такое-то место глупо, без смысла, низко: зато за самые посредственные стихи кидается вам на шею и называет вас гением. Иногда он учтив до бесконечности, в другое время груб нестерпимо. Его любят иногда, смешит он часто, а жалок почти всегда".

Можно принять за окончательную истину обычные детские насмешки над учителями. Можно, наоборот, возвысить этих педагогов, вспоминая, что вышло из их учеников... Вероятно, не надо впадать ни в какую из крайностей. Скажем так: одни не помешали, другие (может, сами того не подозревая) помогли Пушкину стать Пушкиным, а его друзьям - чем они стали...

"Кюхельбекер Вильгельм способен и весьма прилежен; беспрестанно занимаясь чтением и сочинениями, он не радеет о прочем, оттого мало в вещах его порядка и опрятности. Впрочем, он добродушен, искренен с некоторою осторожностью, усерден, склонен ко всегдашнему упражнению, избирает себе предметы важные, героические и чрезвычайные; но гневен, вспыльчив и легкомыслен; не плавно выражается и странен в обращении. Во всех словах и поступках, особенно в сочинениях его, приметны напряжение и высокопарность, часто без приличия. Неуместное внимание происходит, может быть, от глухоты на одно ухо. Раздраженность нервов его требует, чтобы он не слишком занимался, особенно сочинением".

Бедный Кюхля - чуть ли не в самой ранней лицейской характеристике надзиратель по учебной и нравственной части Мартын Пилецкий (о нем еще будет упомянуто) не рекомендует ему сочинять, а тот до конца дней никак не исправится!

"Матюшкин Федор, - читаем мы в той же ведомости, - лютеранского исповедания, 13-ти лет. С хорошими дарованиями: пылкого понятия, живого воображения, любит учение, порядок и опрятность; имеет особенно склонность к морской службе; весьма добронравен при всей живости, мил, искренен, чистосердечен, вежлив, чувствителен, иногда вспыльчив и гневен, но без грубости, и только на минуту, стараясь истреблять в себе и сей недостаток".

"Пущин Иван, 14-ти лет. С весьма хорошими дарованиями; всегда прилежен и ведет себя благоразумно. Благородство, воспитанность, добродушие, скромность, чувствительность, с мужеством и тонким честолюбием, особенно же рассудительность - суть отличные его свойства. В обращении приятен, вежлив и искренен, но с приличною разборчивостью и осторожностью".

"Пушкин Александр, 13-ти лет. Имеет более блистательные, нежели основательные, дарования, более пылкой и тонкой, нежели глубокой, ум. Прилежание его к учению посредственно, ибо трудолюбие еще не сделалось его добродетелью. Читав множество французских книг, но без выбора, приличного его возрасту, наполнил он память свою многими удачными местами известных авторов; довольно начитан и в русской словесности, знает много басен и стишков. Знания его вообще поверхностны, хотя начинает несколько привыкать к основательному размышлению. Самолюбие вместе с честолюбием, делающее его иногда застенчивым, чувствительность с сердцем, жаркие порывы вспыльчивости, легкомысленность и особенная словоохотливость с остроумием ему свойственны. Между тем приметно в нем и добродушие; познавая свои слабости, он охотно принимает советы с некоторым успехом. Его словоохотливость и остроумие восприняли новый и лучший вид с счастливой переменою образа его мыслей, но в характере его вообще мало постоянства и твердости".