Проблемы истории СССР (Сб. трудов Истфака МГУ) - Вып. XIII - М., Изд. МГУ, 1985.
© С.А. ИниковаГАЗЕТА "РУССКОЕ СЛОВО" И ЦЕНЗУРА
(1897-I9I7 гг.)Иникова С.А.
Самая распространенная в России газета "Русское слово", которую современники называли "газетным левиафаном [1], издавалась в Москве с 1895 по 1917 год. Первые два года ее издателем-редактором был приват-доцент Московского университета, редактор монархического "Русского обозрения" А.А. Александров. В этот период газета получила репутацию официозной и пользовалась благосклонностью властей, иногда даже получая подачки от членов царской семьи [2]. Круг ее читателей был очень узок, а тираж ничтожно мал.
С конца 1897 г. она перешла к известному издаделю книг для народа и книготорговцу И.Д. Сытину, При новом издателе, поставившем дело на коммерческую основу и стремившемся заполучить широкую читательскую аудиторию, газета превратилась в либеральный орган и на долгие годы стала объектом пристального внимания властей и цензуры.
Отношения "Русского слова" с цензурой до сих пор не были предметом изучения [3]. Опубликовано лишь несколько документов Главного управления по делам печати, свидетельствующих о тяжелых цензурных условиях, в которых Сытин издавал газету [4].
В настоящей статье предпринята попытка на основании материалов главного управления по делам печати, Московского цензурного комитета, департамента полиции. Московской судебной палаты осветить вопрос о том, как складывались отношения "Русского Слова" с цензурой.
Быстрое развитие капитализма в России в 90-е годы XIX в.привело к росту грамотности, усилило тягу населения к печатному слову. Одно за другим появлялись новые периодические издания. Газета становилась выгодным капиталистическим предприятием, источником крупных доходов. В эти годы И.Д. Сытин и решил попробовать свои силы на поприще газетного дела. * * *
Получение прав на издание газеты было сопряжено с огромными трудностями: требовалось разрешение министра внутренних дел. Сытин, скомпрометировавший себя в глазах главного управления по делам печати и департамента полиции изданием "тенденциозных народных книг" и сотрудничеством с издательством Л.Н. Толстого и В.Г. Черткова "Посредник", вынужден был действовать через подставное лицо. "Надо было идти к цели длинными, обходными путями (иногда очень тяжелыми и противными), - писал он впоследствии, - и искать людей, приемлемых даже для Победоносцева" [5]. Выбор Сытина пал на Александрова, известного своими монархическими взглядами и близостью к обер-прокурору Синода. Сытин познакомился с ним у Л.Н. Толстого, где Александров давал уроки одному из сыновей писателя, и уговорил взяться за издание газеты [6]. 16 октября 1894 г. Александров получил права на "Русское слово". Сытин, вступив пайщиком в товарищество, основанное для издания газеты, стал главным ее финансистом. Александров, ввиду абсолютной неспособности вести газету и возникших в связи с этим финансовых затруднений, предложил Сытину купить у него право на издание "Русского слова". Кроме Сытина у Александрова был еще один покупатель - торговец В.И. Миловидов. Начальник главного управления по делам печати М.П. Соловьев высказался за продажу газеты Сытину, считая, что "близкое общение с Александровым и его сотрудниками... должно благоприятно отразиться на его издательской деятельности" [7].
23 августа 1897 г. Сытин получил право на издание "Русского слова" (первый номер с фамилией нового издателя вышел 12 декабря 1897 г.). Чтобы гарантировать прежнее направление газеты, главное управление по делам печати и генерал-губернатор Москвы обязали его оставить главным редактором Александрова. Генерал-губернатор писал в министерство внутренних дел, что в случае нарушения этого обязательства газета будет немедленно закрыта [8]. Сытин, хотя и согласился с этим условием, но как только получил права на газету, занялся ее обновлением. В октябре 1897 г. оберполицмейстер Москвы Трепов в рапорте генерал-губернатору доносил, что Сытин "предполагает совершенно изменить состав ее редакции и сотрудников, для чего... уже начал приглашать в число последних лиц, политически неблагонадежных и известных Департаменту полиции, предполагая даже назначить первым редактором одно лицо, состоящее под негласным надзором полиции. При этом обновленном составе сотрудников, - говорилось далее, - консервативная газета, каковой до сих пор являлось "Русское слово", перейдет в руки либеральной партии..." [9]. Этим лицом, судя по косвенным данным, должен был стать видный общественный деятель в области народного просвевения, сотрудник издательства Сытина В.П. Вахтеров [10].
Московский цензурный комитет настороженно следил за изменениями, проводимыми Сытиным в редакции. Власти опасались, что новый издатель изменит политическое лицо "Русского слова".
Через год Александров отказался от редактирования газеты, и его место занял редактор сытинского журнала "Вокруг света" Е.Н. Киселев [11].
Несмотря на принятые цензурой меры, "Русское слово" постепенно левело. Это было обусловлено не только и не столько политическими взглядами Сытина, сколько его стремлением поднять доходы газеты, то есть завоевать широкого читателя, главным образом, мелкого и среднего буржуа и интеллигенцию. Уже в январе 1899 г. Трепов писал, что газета превращается из консервативного органа в либерально-народнический, "который все более и более приобретает читателей в рабочей среде" [12].
В связи с начавшимся изменением направления газеты цензурное ведомство попыталось воспрепятствовать ее расширению и росту тиражей. К "Русскому слову" были применены экономические санкции в виде запрещения различных приложений и дополнений. Подобные действия цензуры могли довести газету до разорения. В 1899 г. Сытину было отказано в просьбе давать бесплатное приложение, так как главное управление по делам печати нашло "преждевременным" предпринимать какие-либо "меры, способствующие распространению газеты" [13]. В критические минуты Сытину не раз приходилось обращаться за помощью к Александрову, имевшему связи в главном управлении по делам печати и лично знакомому с Победоносцевым. В письме от 4 мая 1899 г. Сытин писал Александрову, что цензурный комитет послал доклад о запрещении иллюстрированного Воскресного 2-го листка , и просил уговорить цензурный комитет не губить газету, дать ей "из нужды выйти" [14].
В какой-то мере московская цензура перенесла на "Русское слово" предвзятое мнение, которое у нее сложилось о Сытине еще в первые годы его сотрудничества с издательством В.Г. Черткова. Особенно усердствовал известный реакционер цензор С.И. Соколов. В очередном письме к Александрову Сытин писал, что на газету "осердился Сергей Иванович и морит вовсю, просто хоть газету закрывай" [15] .
Вплоть до 1901 г. Сытин несколько раз менял редакторов и сотрудников. В начале 1901 г. постоянным ответственным редактором стал зять Сытина врач Ф.И. Благов - человек далекий от литературы и выполнявший в газете чисто административные функции. Его утверждение было сопряжено с большими трудностями, преодолеть которые Сытину удалось, лишь зачислив в качестве сотрудницы издательства, а фактически взяв на содержание даму сердца начальника главного управления по делам печати Шаховского [16].
Вторым редактором Сытин, видимо, желая заручиться расположением главного управления, пригласил Ю.М. Адеркаса, до этого сотрудника правой газеты "Гражданин", пользовавшегося полным доверием ее редактора-издателя кн. Мещерского. Это обстоятельство сразу же было с удовлетворением отмечено цензурным ведомством [17]. Приглашение Адеркаса было тактическим ходом. Его редакторство продолжалось всего пять с половиной месяцев, и, как только предоставилась возможность, Сытин расстался с ним.
В 1901 г. в "Русское слово" пришел редактор закрытой в том же году газеты "Россия", известный фельетонист и писатель, человек либеральных взглядов В.М. Дорошевич. Сытин давно и настойчиво приглашал Дорошевича в газету, надеясь с его помощью поправить дела и избавиься от наследия Александрова. По договору с Сытиным, Дорошевич стал фактически главным редактором, решение которого было "окончательным" [18]. С его приходом завершился процесс либерализации газеты. Немного раньше в "Русское слово" пришел журналист С. Яблоновский. Почти в то же время в газете начал сотрудничать священик Г. Петров, который за выступления против отлучения Толстого от церкви был лишен места, а затем и сана. Его статьи привлекали демократического читателя обличениями действий официальной церкви и ее руководителей.
В связи с изменениями в редакции "Русского слова" главное управление по делам печати предложило Московскому цензурному комитету указать Благову "на неприличный тон и хлесткий характер статей, с некоторого времени появляющихся в газете", и предупредить его, что "повторение подобных статей повлечет за собой административные меры воздействия" [19], а также потребовать от редактора внимательно следить за статьями Дорошевича и Яблоновского, которые постоянно касались запрещенных для обсуждения в печати тем, давали резкую характеристику должностным лицам и порядкам. В отношении публикаций Г. Петрова в донесении Московского цензурного комитета Главному управлению по делам печати было сказано, что рассмотрение на страницах "уличного листка" вопросов религии и нравственности является "неуместным" [20].
Цензоры, наблюдавшие за "Русским словом", неоднократно ходатайствовали о применении к нему административных мер [21].
13 сентября 1901 г. "Русское слово" получило первое административное взыскание [22]. По распоряжению министра внутренних дел на неделю была запрещена розничная продажа газеты за помещение в № 27 заметки, сообщавшей об отъезде в Крым для поправления здоровья Л.Н. Толстого с семьей. Заметка не содержала никаких комментариев, но редактор нарушил циркуляр министра от 8 августа 1901 г., запрещавший печатать сведения о поездке Толстого на юг. Правительство боялось, что распространение этого известия может вызвать нежелательные встречи писателя, отлученного незадолго до этого от церкви, с общественностью, собрания в его честь по пути следования поезда, выражения сочувствия и т.д.
Через три месяца министр внутренних дел изъял "Русское слово" из списков газет, допущенных к обращению в народных читальнях и библиотеках [23].
14 октября 1903 г. во второй раз на два месяца была запрещена розничная продажа "Русского слова" за напечатание в № 260 и № 280 статей о необходимости предоставления земству прав самоуправления и, как сообщалось в письме из главного управления московскому генерал-губернатору, "вообще, за принятие в последнее время газетой нежелательного направления" [24].
Революция I905-I907 гг. внесла изменения во все сферы жизни русского общества. Отражая настроения своих читателей, полевело и "Русское слово". Оно не было идейной газетой и формально не было связано с какой-либо партией, хотя на деле придерживалось кадетской ориентации, на что, в частности, справедливо указывалось в отчетах Московского комитета по делам печати [25].
"Русское слово" было прежде всего коммерческим изданием. В погоне за популярностью и подписчиками редакция иногда умышленно шла на скандал, несмотря на неизбежные в этом случае неприятности с цензурой. Дорошевич писал Сытину в 1905 г., что газеты, чтобы завоевать успех, должны стараться "выкрикнуть погромче" [26]. Боевые, с резкими нападками на существующие порядки статьи, которые в изобилии поялялись на страницах газеты в годы революции, - не что иное как такое "выкрикивание". Несмотря на предвзятое отношение цензуры к "Русскому слову", в отчете за 1905 г. справедливо отмечалось, что эта газета, "издающаяся в чисто спекулятивных видах", "представляла... постоянно кричащий о себе орган" [27].
16 июня 1905 г., до принятия нового законодательства о печати, газета получила предостережение за статьи "Союз Союзов", "Напоследях", "Успокоение и избиение", помещенные в № 128, 150, 153 [28].
В статье "Союз Союзов", посвященной собранию делегатов от профессиональных союзов России, сообщалось, что Московский городской голова В.М. Голицин согласился предоставить здание думы для собрания рабочих. Московский генерал-губернатор в донесении в министерство внутренних дел писал, что никаких обещаний Голицин не давал, и пришел к заключению, что редакция газеты поместила это сообщение "исключительно в целях возбуждения рабочих и подстрекательства их к могущему произойти столкновению с полицейским нарядом". Генерал-губернатор просил применить к газете карательные меры [29].
Авторы двух других статей писали о произволе властей, кровавых усмирениях бунтов и беззаконии.
Одновременно с предостережением последовало запрещение розничной продажи номеров газеты, однако в обстановке революции оно плохо выполнялось. В Москве открыто продолжалась розничная торговля "Русским словом" [30].
9 ноября 1905 г. Московский цензурный комитет в первый раз возбудил судебное преследование против редактора "Русского слова" за помещение в № 293, 294, 295 отчетов о Всероссийском крестьянском съезде. Отчеты заняли в газете видное место и включали выступления как представителей революционного крестьянства, так и сторонников мирной реформы. Московский цензурный комитет в своем ходатайстве в Московскую судебную палату писал, что "как самый крестьянский съезд, так и оглашение газетой его деятельности, имеют целью возбуждение крестьянского сословия против классов землевладельцев, клонящееся к нарушению права собственности последних" [31]. Публикация отчетов крестьянского съезда, действительно, представляла опасность для правящего класса, так как эти номера "Русского снова", проникая в деревню, способствовали повышению политической активности крестьянства. Свидетельством тому служит шифрованная телеграмма от тульского губернатора на имя управляющего министерством внутренних дел от 10 ноября 1905 г. В ней говорилось, что "Русское слово" является самой распространенной среди сельского населения газетой, и если она не будет привлечена к судебной ответственности за напечатание отчета крестьянского съезда, то "губернской власти нет возможности и основания толковать крестьянам незаконность порубок помещичьих лесов" [32].
В донесениях в Московский комитет по делам печати цензоры неоднократно обращали внимание на огромные тиражи "веского слова" и на опасность его широкого распространения, так как, помещая "сообщения... о бунтах и стачках", газета "более других, одинакового с ней направления изданий, не имеющих такого тиража, содействовала развитию этих бунтов и стачек" [33].
В силу классовой ограниченности программы газеты она не призывала к решительным действиям, но читатель зачастую делал выводы, идущие дальше намерений редакции. Объективно "Русское слово", несомненно, способствовало повышению активности широких масс.
Правые считали газету чуть ли не ультрареволюционной. Один из таких реакционеров в письме в департамент полиции от 11 июля 1906 г. истерично умолял: "Ради бога, уничтожьте, прекратите газеты с вредным революционным направлением, каковы: "Русское слово", "Путь", "Новости дня", и только тогда народ будет изолирован от вредного, преступного влияния" [34].
Судебные дела против Ф.И. Благова возбуждались одно за другим. Только с 1 мая по середину июня 1906 г. московский комитет на основании докладов цензора В.А.Истомина девять раз ходатайствовал о возбуждении судебных преследований за статьи, которые касались работы Думы, ее отношений с правительством, погромной политики правительства, голода в Поволжье.
Подобные инциденты кончались прекращением дела из-за отсутствия состава преступления и снятием ареста. Но даже такой, казалось бы, благоприятный исход означал для издательства большие убытки. Газеты, издания одного дня, быстро теряют для читателя ценность, а со времени ареста газеты до решения Судебной палаты проходило, в лучшем случае, полмесяца. Так, № 149 "Русского слова" от 9 июня 1906 г. был арестован в типографии в тот же день. К этому моменту было отпечатано 95600 экземпляров, но в типографии осталось только 24355 экземпляров. Основная часть тиража уже была отправлена подписчикам и для розничной продажи.
По требованию полиции газету изымали из киосков, у разносчиков. Московский почтамт вернул инспектору книгопечатания 22413 экземпляров. В результате было арестовано более половины тиража. Однако 23 июня Московская судебная палата, внимательно изучив содержание № 149 "Русского слова", постановила дело не возбуждать и арест с газеты снять [35]. Половина тиража, изъятая в свое время из продажи, пошла в макулатуру.
Только за два года революции (1905-1906 гг.) цензура и департамент полиции усмотрели "преступное" содержание статей в 63 номерах газеты, тогда как за семь предшествующих лет - в 41 номере [36].
Несмотря на административные взыскания, возбуждение судебных дел, на фоне действительно революционной печати этих лет, "Русское слово" не представляло прямой опасности для самодержавия. Усилия властей были направлены на борьбу с социал-демократической прессой.
После третьеиюньского переворота, полностью ликвидировав социал-демократическую печать и стремясь уничтожить малейшее проявление оппозиционности, цензура обрушилась на буржуазно-демократическую и либеральную прессу. Многие издатели и редакторы оказались на скамье подсудимых.
"Русское слово" быстро приспособилось к новым условиям. Тон его статей стал намного умереннее, хотя цензурное ведомство и департамент полиции продолжали считать газету органом "левых". Впрочем, понятие "левой прессы" у администрации было весьма своеобразным. Вместе с "Русским словом" к левой прессе причислялись газета крупных московских промышленников "Утро России" и бульварная "Копейка" В.А. Анзимирова [37]. В отчете Московского комитета по делам печати за 1908 г. о московских периодических изданиях отмечалось, что,"не имея возможности одобрять революционное движение в России, "Русское слово" уделяло много места происшествиям в Турции и Персии". Московский комитет отметил также ведущую рол” в газете Дорошевича и назвал ряд других сотрудников, определявших лицо "Русского слова", в частности” обратил внимание на участие бывшего священника Г. Петрова и С. Яблоновского. В подтверждение вывода о "левом" направлении газеты цензура также отметила выступление на ее страницах в прошлом активного зубатовца, экономиста, профессора И.Х. Озерова и религиозного философа В.В. Розанова (псевдоним Варварин) [38].
Цензор Соколов, явно преувеличивая левизну газеты, писал в 1909 г., что "Русское слово" после отмены чрезвычайной охраны "вновь стало органом самых крайних левых партий" [39]. В условиях реакции издатель и редакция постоянно лавировали между стремлением дать пользующийся спросом у либеральной общественности материал и опасностью взысканий. Тот же Соколов вынужден был признать, что все печатавшееся в газете "излагается так искусственно, что ... по действующим законам о печати нет никакой возможности предавать суду ее редактора, а тем более налагать арест на нумера этой газеты" [40].
В годы реакции судебные преследования за "преступное содержание" статей возбуждалось, по имеющимся в нашем распоряжении данным, только два раза, и оба дела были прекращены за отсутствием состава преступления. Репрессивные меры ограничивались штрафами: в 1908 г. они составили 8103 рубля, в 1909 г. - 4000 рублей, в 1910 г. - 3500 рублей [41]. Для такой крупной газеты как "Русское слово" эти суммы были незначительными.
Несмотря на постоянные столкновения с цензурой и властями, "Русское слово" было "левым" ровно настолько, насколько это дозволялось законом.
Изменение общественно-политической обстановки в стране, связанное с началом нового революционного подъема, нашло отражение на страницах периодических изданий. Если в годы реакции "Русское слово", умерив тон, сумело благополучно миновать цензурные и судебные рогатки, то в период общественного подъема, чтобы не потерять своих читателей, редакция вынуждена была давать материал, соответствующий моменту, и в ряде случаев пойти на обострение отношений с цензурным ведомством и администрацией.
Единственный раз за всю историю издания "Русского слова" ответственный редактор Ф.И. Благов был подвергнут в этот период аресту по распоряжению градоначальника. Такая суровая и редко применяемая на практике мера вызвала удивление в газетном мире. Причиной ареста Благова послужил опубликованный 8 октября 1910 г. отчет о похоронах председателя Первой Государственной Думы С.А. Муромцева, профессора Московского университета, одного из создателей кадетской партии. Похороны Муромцева были использованы либеральной и демократической общественностью как повод для проведения демонстрации против самодержавия и черносотенной Думы. В.И. Ленин писал, что демонстрация "дала возможность открытого и сравнительно широкого выражения протеста против самодержавия" [42].
В отчете, занявшем чуть ли не всю третью страницу газеты, говорилось о том, что присутствовавший на похоронах представитель полиции прерывал выступавших ораторов и запрещал им касаться некоторых вопросов. Московский градоначальник расценил оглашение этого факта как публичное распространение ложных слухов о деятельности должностных лиц [43]. В прессе началась шумная полемика по поводу ареста Благова [44], и вместо трех месяцев он отсидел только две недели, а этот инцидент способствовал поднятию тиража газеты [45].
В эти же годы Благов дважды оказывался на скамье подсудимых по обвинению в тяжком преступлении за опубликование в № 287 за 1912 г. письма священника Илиодора и статьи "Паевое предприятие" в № 35 за 1914 г.
Илиодор в письме из Флорищевой пустыни, где он находился в ссылке, объяснял причины своего отречения от бога. Этот фарс с отречением был одним из тактических приемов Илиодора в борьбе с Распутиным. В письме затрагивались интересы не только Синода, но и царствующего дома. Суд пришел к выводу, что Благов поместил письмо "по непониманию его кощунственного содержания" и оправдал издателя, но весь 260-тысячный тираж газеты был уничтожен [46].
В статье "Паевое предприятие", принадлежавшей перу журналиста И.И. Колышко (псевдоним Баян), содержалась резкая критика министерства внутренних дел и совета министров. Автор писал о несоответствии существующего режима обещаниям, данным в Манифесте 17 октября, о двух линиях в политике: явной и влияющей на нее тайной, под которой подразумевалась политика камарильи. Суд приговорил Благова и Колышко к денежному взысканию (по 300 рублей с каждого), а № 35 "Русского слова" - к уничтожению, хотя весь тираж успел разойтись [47].
По ошибке в числе уничтоженных номеров "Русского слова" в "Алфавитном указателе книгам и брошюрам, а также номерам повременных изданий, арест на которые был утверждай судебными установлениями по 15 апреля 1914 г." значится № 97 от 27 апреля 1913 г. В этом номере была помещена статья "Удар Москве", в которой говорилось о неутверждении двух кандидатов, выбранных Московской городской Думой, для баллотирования на пост городского головы. Автор статьи расценивал это как проявление недоверия правительства к Думе и призывал общественность сомкнуть ряды, чтобы отстоять права, гарантированные законом. Московский комитет по делам печати по требованию главного управления возбудил судебное преследование. Дело осложнилось вмешательством министра юстиции. В письме из министерства в Московскую судебную палату говорилось, что резкие нападки на правительство приобретают "особый характер и значение ввиду того, что вопрос об утверждении избранных Московской городской Думой кандидатов подвергался на Высочайшее воззрение", и далее сообщалось, что министр юстиции приказал "обратить особое внимание на изъясненное дело" [48]. Такая постановка вопроса была чревата опасными последствиями не только для Благова, но и для газеты.
В прошении на имя прокурора Благов уверял, что как "убежденный и искренний монархист и верноподданный своего Государя" он бы "никогда не допустил критики непосредственного волеизъявления самого монарха" [49] и что речь в статье идет не о городском голове, который утверждался царем, а о неутверждении кандидатов на этот пост министром внутренних дел, поэтому автор критикует действия министерства, а не верховной власти.
Московская судебная палата не обнаружила в статье признаков преступления, следствие было прекращено, арест с издания снят [50].
В этот период, как и в предыдущий, газета неоднократно подвергалась штрафам, сумма которых в 1914 г. достигла 8 тыс. рублей [51]. Обычно величина штрафа колебалась от 100 до 500 руб., но в декабре 1914 г. за статью Колышко "Доктор Кассо" "Русское слово" по личному требованию Министра внутренних дел было оштрафовано на 3 тыс.рублей [52]. Одиозная фигура профессора Московского университета Л.Ф. Кассо, ставшего в 1910 г. министром народного просвещения, олицетворяла собой произвол, беззаконие, самодурство царской администрации. Колышко показал неизбежность, в условиях российской действительности, превращения просвещенного "европейца" Кассо в министра-"столыпинца".
В годы войны с введением военного положения и учреждением военной цензуры печать была поставлена в такие жесткие рамки, что ей пришлось отказаться от остатков оппозиционности. Национализм и шовинизм явились благодатной почвой для объединения либералов и монархистов. В эти годы сколько-нибудь серьезных столкновений с цензурой у "Русского слова" не было.
Газета приветствовала февральскую революцию и всецело поддержала политику Временного правительства.
После Октябрьской революции "Русское слово" перешло на.сторону контрреволюции и было закрыто по распоряжению Московского ВРК. Такой конец в прошлом либеральной газеты закономерен. В.И. Ленин еще в 1905 г. указывал, что буржуазия "неизбежно повернет... в сторону контрреволюции, на сторону самодержавия против революции, против народа, как только удовлетворятся ее узкие, корыстные интересы" [53].
"Русское слово"; ориентируясь на либеральную буржуазию, выступая за буржуазные реформы, оказалось в оппозиции к самодержавию. Это обстоятельство явилось причиной постоянных столкновений газеты с цензурой. С осени 1897 г. до конца 1914 г. цензура и администрация в 212 номерах "Русского слова" обнаружили статьи с "вредным направлением"; 36 раз дело передавалось в суд, два номера были приговорены к уничтожению. * * *
Однако эти столкновения не перерастали в острый конфликт,как это имело место в отношениях цензуры с социал-демократической прессой. "Русское слово", как и другие буржуазные газеты, "боролось" с самодержавием, стараясь не выходить за рамки, установленные последним, так как между идеологией русской буржуазии и идеологией дворянства не было того антагонизма, который сделал бы невозможным их сосуществование в эксплуататорском государстве.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Абрамович Н.Я. "Русское Слово", Пг., 1916, с.8.
2. Сытин И.Д. Жизнь для книги. М., 1978, с.127.
3. Есин Б.И. Русская дореволюционная газета. I702-I9I7. Краткий очерк. М., 1971; Боханов А.Н. Русские газеты и крупный капитал. - Вопросы истории, 1977. № 3; Кострикова Е.Г. Источники внешнеполитической информации русских буржуазных газет. - Исторические записки, 1979, т.103.
4. Советские архивы, 1979, № 5. В данной публикации нумерация документов не соответствует архивной нумерации.
5. Сытин И.Д. Указ.соч., с.121.
6. Там же.
7. Советские архивы, 1979, № 5, с.24; ЦГИА СССР, ф.776, Главное Управление по делам печати, оп.8, д.847, л.39-об.
8. Там же.
9. ЦГИА Москвы; ф.16. Канцелярия Московского генерал-губернатора, оп.79, д.197, т.2, л.10.
10. ЦГИА Москвы, ф.16, оп.88, д.245, л.22.
11. ЦГИА СССР, ф.776, оп.8, до.847, л.75.
12. ЦГИА Москвы, ф.16, оп.88, д.245. л.22.
13. ЦГИА СССР, ф.776, оп.8, д.847, л.57.
14. ЦГАЛИ, ф.2, А.А.Александров, оп.1, д.747, л.б-об.-7-об. Письмо Сытина к Александрову от 4 мая 1899 г.
15. Там же, л.13-об.-14. Письмо Сытина к Александрову от 12 мая 1899 г.
16. РО ГБЛ, ф.218, Н.В.Тулупов, к.375, д.1, л.9-10.
17. ЦГИА СССР, ф.776, оп.8, д.847, л.123-об.
18. Букчин С.В. Судьба фельетониста. Минск, 1975,-с.166.
19. ЦГИА СССР, ф.776, оп.8, д.847, л.169-об.-170.
20. Там же, л.191-об.
21. Там же, л.184, 192, (См.также: Советские архивы, 1979, № 5, с.24,25.).
22. Там же, л.164.
23. ЦГИА Москвы, ф.16, оп.79, д.197, т.2, л.39,
24. ЦГИА СССР, ф.776, оп.8, д.847, л.228.
25. ЦГИА СССР, ф.776, оп.16, ч.1, 1908 г ./[965, л.280.
26. РО ГБЛ, ф.259, "Русское Слово", к.14, д.8-9, л.7-об.
27. ЦГИА Москвы, ф.31. Московский цензурный комитет, оп.З, д.467, л,16.
28. ЦГИА СССР, ф.776, оп.8, д.848, л.25.
29. Там же, л.9-об.
30. ЦГИА СССР. ф.776, оп.8, д.848, л.42.
31. Там же, л. 119.
32. Там же, л.114.
33. ЦГИА Москвы, ф.31, оп.З, д.467, л.16.
34. Советские архивы, 1979, № 5, с.25; ЦГИА СССР, ф.776, оп.8, д.848. л.148.
35. ЦГИЛ Москвы, ф.212. Старший инспектор по делам книгопечатания и книготорговли, оп.2, д.168, т.1, л.389-391.
36. Подсчитано по материалам Главного управления по делам печати и Московского цензурного комитета. В это число не вошли номера, содержащие материал, на который поступили опровержения от частых и должностных лиц и не учтены номера, которые обратили на себя внимание цензуры в силу нарушения статей закона о печати, касающихся помещения объявлений в газетах и публикации сведений о членах царствующего дома.
37. ЦГИА СССР, ф.776, оп.8, д.848, л.255-255-об. ,
38. ЦГИА СССР, ф.776, оп.16. ч.П, д.596, л.143-143-об.
39. ЦГИА Москвы, ф.31, оп.З, д.2200, л.290.
40. Там же, л.292.
41. РО ГБЛ, ф.259, к.4, д.1, л.8.
42. Ленин В.И. Полн.собр.соч., т.20, с.5.
43. ЦГИА СССР, ф.776, оп.8, д.849, л.167.
44. РО ГБЛ, ф.259, к.18, д.100, л.1-5. Причина ареста Ф.И.Благова в откликах столичной прессы.
45. РО ГБД, ф.259, к.1, д.1, л.30.
46. ЦГИА Москвы, ф.142. Московский окружной суд, оп.41, д.259, т.1, л.6 об.
47. ЦГИА Москвы, ф.192. оп.1, д.2267, л.25, 46.
48. ЦГИА Москвы, ф.131. Московская судебная палата, оп.83, д.38, л.1.
49. Там же, л.2-об.
50. Там же, л.42.
51. РО ГБЛ, ф.259, к.4, д.1, л.8.
Воспроизведено при любезном содействии
Института научной информации по общественным наукам РАН |