Института научной информации по общественным наукам РАН
© Н.Г. ЛевинаПЕРЕСМОТР ЦЕНЗУРНОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА
В 1862 г.
И ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ ПЕЧАТЬН.Г. Левина
В конце 1850-х - начале 1860-х гг. в условиях революционной ситуации перед царским правительством, вынужденным приступить к подготовке ряда социально-экономических реформ, встал, в частности, вопрос о необходимости изменения основных принципов цензурного законодательства. От предварительной цензуры предполагалось перейти к карательной, т.е. к такой системе, при которой наказание за нарушение цензурных положений налагалось бы в судебном порядке после выхода издания в свет.
Первый практически шаг в этом направления был сделан законом от 10 марта 1862 г. [1] Надзор за печатью усилился, что сразу же отметили современники: "Не разлучаясь с предварительной цензурою, мы получаем и карательную... Это не может быть благоприятно для литературы, которую <...> можно подвести <...> под защиту русской пословицы, гласящей, что «с одного вола двух шкур не дерут»" [2].
8 марта 1662 г. была учреждена специальная комиссия для пересмотра постановлений по делам печати под председательством Д.А. Оболенского. Ей предстояло разработать новый устав, который, формально несколько облегчая положение печати, на деле ужесточал бы цензурный надзор. Не имея возможности в новых условиях вовсе не считаться с общественным мнением, министерство народного просвещения было вынуждено предоставить комиссии право привлекать литераторов для работы над уставом и допустить осуждение некоторых вопросов цензурного законодательства в периодической печати.
В обсуждении активное участие приняли газета и журналы разных направлений [3]. Критика правительства справа - протесты охранителей против всяких реформ в области печати - находили себе место не только на страницах периодических изданий, но и в записках частного характера на имя представителей администрации. (Так, Н.И. Греч выступил за сохранение предварительной цензуры, заявив, что "литература не достойна свободы тиснения, наши писатели не заслуживают уважения и доверия ни в правительстве, ни в публике" [4]. Напуганнные размахом революционного движения анонимный автор обращался к шефу жандармов В.А.Долгорукову: "Что вы за книгопродавцами не смотрите? У них запрещенные книги продают. <...> Велите обыскать лавку Вольфа, да также у Тиблена и у Серно-Соловьевича много запрещенного, надо им всем острастку дать <...> Будьте поэнергичнее, не спите" [5].) Органы консервативного направления ("Наше время", "Русский листок" и др.) выразили полную поддержку правительственным начинаниям. Либеральные издания ("День", "Отечественные записки" а др.) надеялись на то, что новое законодательство расширит возможности для пропаганду их взглядов.
Демократические органы печати ("Современник", "Русское слово", "Современное слово", 'Гудок") выступили с острой критикой обеих цензурных систем: "Предупредительная цензура - это намордник, сквозь который можно лаять, нюхать, лизать, но укусить - никаким образом; разве только можно настращать, подобие карательной цензуры всякий русский человек может видеть на медведях, которых водят ярославские мужики для увеселения публики. Кольцо, продетое в ноздрю, и подпиленные зубы - вот эмблемы карания. Физически модно укусить хоть и подпиленными зубами; но как медведь по опыту знает, что за всякую дерзость бывает очень больно его ноздре, то всякая попытка и ограничивается лишь желанием. Какая цензура лучше, представляем делать вывод самому читателю, что же до нас, то, по нашему мнению, - обе лучше" [6]. Н.Г. Чернышевский пытался доказать ненужность составления нового цензурного устава, нарочито принижая роль литературы в общественно-политической жизни страны, характеризуя печать как не имеющую "никакого специального значения или исключительного положения".
Выбирая "из двух зол", демократы отдавали безусловное предпочтение карательной цензуре ("Достаточно самого поверхностного взгляда, чтобы убедиться в громадном превосходстве карательной системы над цредварительною", - писало "Современное слово".) Вместе с тем органам революционной демократии было ясно, что надежды, возлагаемые обществом на реформу, необоснованны. Для доказательства на страницах "Современника" и "Русского слова" предлагалось сравнение с цензурными законами во Франции. Чернышевский находил в них "только одно делание; по возможнности затруднить и стеснить литературную деятельность" [9]. Н.Л. Тиблен, высказывая мнение редакции "Современника", писал: "По разным причинам надо сомневаться в возмонности полезногс участия литературы в этом деле <...> Может быть, комиссии угодно будет ознакомиться только с мнениями известного направления; в таком случае другим мнениям нет надобности и заявлять о себе" [11]. О том же говорил редактор "Русского слова" Г.Е.Благосветлов: "Мы убеждены, что и после издания цензурного устава <...> останется много простора личному усмотрению цензора". Мысль о бесполезности обсуждения вопросов цензурной реформы проводилась и "Современным словом": "Большая часть периодических изданий <...> высказала свое мнение настолько, насколько считала полезные разъяснить обществу сущность вопроса, очень хорошо понимая, какой будет реальный, действительный исход его" [12] .
С недовольством было встречено и известие о возможном установлении денежных залогов для периодических изданий. Д.И. Писарев увидел в этом стремление повысить стоимость изданий и "по возможности не пропустить их в низшие слои нации" [13]. Опровергнуть подобное мнение поспешила "Северная почта" - орган министерства внутренних дел: "Залоги, особенно если они не будут слишком высоки, не составят большого затруднения" [14].
Разошлись взгляды и по вопросу о том, кто должен нести ответственность за "преступления, совершаемые посредством печати". Демократы предлагали возложить ее только на издателя (пытаясь тем самым уберечь от наказания как можно большее число лиц). Так, содержателю типографии ими отводилась роль простого ремесленника:
"Занятый своею специальностью, типографщик не имеет решительно никакой возможности прочитывать все то, что сходит со станков, его <...> закон заставляет типографию поневоле брать на себя обязанность цензуры" [15]; "Чуть только на него будет падать тень ответственности <...> он станет трусить, <...> без всякой пользы для правительства соваться в суждения о книгах" [16]. Реакционная газета "Русский мир", напротив, настаивала на том, чтобы за появление противозаконного сочинения несли ответственность и автор, и издатель, и редактор, и типограф [17].
Над подготовкой проекта устава о печати комиссия Оболенского работала с марта 1662 г. по январь 1863 г. Каждый из ее членов занимался порученной ему частью проекта устава. Из всех подготовленных материалов до сих пор удалось обнаружить только "Предварительные соображения по предмету полицейских охранительных постановлений о типографиях, литографиях и книжной торговле" А.С.Воронова [18], фрагмент "Проекта законодательства о преступлениях и проступках слова, лисьма и печати и наказаниях за оные" И.Е. Андреевского [19] и объяснительную записку по одному из разделов главы о предварительной цензуре, составленную В.А. Цеэ [20]. Из воспоминаний К.С. Веселовского известно, что раздел о периодических изданиях вошел в действующий закон почти целиком в предложенной им редакции [21].
Резкой критике подверг проект Воронова Н.А. Серно-Соловьевич [22] . Мало чем отличались от проекта Воронова утвержденные тогда же "Временные правила о надзоре за типографиями, литографиями и другими подобными заведениями", составленные министром внутренних дел П.А. Валуевым [23]. Сюда лишь была добавлена система мер взыскания.
Весной 3862 г. царизм перешел в наступление на демократический лагерь. Несмотря на протесты комиссии Оболенского, 12 мая были утверждены "Временные правила" по делам печати [24], нацеленные, как докладывал царю министр народного просвещения А.В. Головнин, на "изменение системы слабого цензирования" [25]. Министрам народного просвещения и внутренних дел предоставлялось право закрывать периодическое издание на срок до 8 месяцев за «вредное направление». А в секретных приложениях содержались инструкции на случай появления статей по крестьянскому, судебному, финансовому и многим другим вопросам [26].
С принятием "Временных правил" связана очередная попытка направить общественное мнение в угодное правительству русло. После публикации в "Библиотеке для чтения" статьи Д.ф. Щеглова с критикой "Временник правил" [27] в "Северной почте" было помещено опровержение [28]. Его автором указан цензор А.Поcтников, однако, судя по рукописи, более чем наполовину текст был написан самим министром народного просвещения [29].
После петербургских майских пожаров и появления прокламации "Молодая Россия" были закрыты воскресные школы и Шахматный клуб; обвиненные в антиправительственной деятельности Чернышевский, Писарев, Серно-Соловьевич были арестованы. На основании "Временных правил" на 8 месяцев было приостановлено издание "Современника" и "Русского слова".
Переходя к откровенно репрессивным методам управления, самодержание не могло вместе с тем вовсе отказаться от "либеральных" начинаний. Преобразование цензурного законодательства продолжалось, и в декабре 1862 г. окончательный вариант устава, разработанный комиссией Оболенского, был напечатан для обсуждения.
По проекту вводилась смешанная карательно-предупредительная система цензуры. Наблюдение за издательской деятельностью вверялось Главному управлению по делам печати при министерстве внутренних дел. От предварительной цензуры освобождались выходящие в Петербурге и Москве издания объемом в 20 листов и более; издания (любого объема) правительственные, академий, университетов, ученых обществ и издания на греческом и латинском языках. Периодические и продолжающиеся издания могли быть освобождены от предварительной цензуры с разрешения министра внутренних дел. Все освобожденные от предварительной цензуры издания несли ответственность за нарушение закона в судебном порядке.
За "преступления, совершаемые посредством печати" полагалось тюремное заключение на срок до 10 лет и штраф до 10 тыс. р. (В окончательном варианте проекта устанавливались в целом более строгие наказания, чем были предложены в проекте Андреевского). Периодические издания, кроме ответственности по суду, подвергались и административным взысканиям (в следующем порядке:
Издатель периодического органа, освобожденного от предварительной цензуры, вносил в Главное управление денежный залог в размере от 2 тыс. до 5 тыс. р., а подчиненного предварительной цензуре - в половинном, размере. Издания правительственные и ученых обществ от залога освобождались. Оштрафованные издатели должны были в двухнедельный срок по уплате штрафа пополнить сумму залога, в противном случае издание запрещалось.
- двукратное предупреждение;
- временное прекращение издания на срок до 6 месяцев;
- подчинение предварительной цензуре;
- окончательное прекращение издания.
Большие права предоставлялись министру внутренних дел: он решал вопросы об учреждении периодических изданий и освобождении их от предварительной цензуры, определял размер залога, контролировал действия Совета Главного управления.
В последнем разделе проекта приводились правила для сочинений, подлежащих предварительной цензуре. Многие параграфа устава были заимствованы из реакционного французского законодательства.
Проект получил в основном отрицательные отзывы - как представителей обоих министерств, не увидевших в нем надежной защиты своих интересов, так и литературной общественности, пожелания которой не были учтены.
Резкой критике подверг проект устава М.Е. Салтыков-Щедрин. От отметил, что предполагаемые изменения продиктованы желанием "заменить произвол беспорядочный произволом, так сказать, узаконенным" [30]. А.И. Герцен назвал устав "величайшей нелепостью" [31].
14 января 1863 г. цензура была передана из министерства народного просвещения в министерство внутренних дел . "С рациональной точки зрения, - писал по этому поводу Салтыков-Щедрин, - стало бы удобнее, чтобы делами книгопечатания заведовало по-прежнему министерство народного просвещения, хотя, с точка зрения практической, не имеет причин соболезновать и о том, что заведование это переходит в министерство внутренних дел" [33].
В период революционной ситуации периодическая печать, стала крупной общественной силой. Возросло влияние демократической журналистики, которая, несмотря на тяжелые условия, продолжала выполнять стоявшие перед ней задачи, активно пытаясь, в частности, влиять на ход подготовки цензурной реформы даже тогда, когда в политике самодержавия проявились репрессивно-карательные тенденции. Обсуждение принципов цензурного законодательства со всей отчетливостью обнаружило остроту идейных противоречий в русском обществе конца 1850-х - начала 1860-х гг.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Полн.. coбp. законов Рос. империи. Собр. 2. Спб., 1865. 1.37. и 38040.
2. Сборник статей, недозволенных цензурою в 1862 году. Спб., 1862. T.I. С.141.
3. Наше время. 1962. 18 марта; Рус. листок. 1862. 19 авг.
4. ЦГИА, ф. 773, оп.1, ед. хр. 429, л.178-178об.
5. ЦГАОР, ф. 109, оп.1, ед.хр. 1987, л.8-8об.
7. Чернышевский Н.Г. Полн. собр. соч.: В 15 т. М., 1951. Т.10. С.136.
8. Соврем. слово. 1862. 6 сент.
9. Чернышевский Н.Г. Указ. соч. Т.10. С.166.
10. Современник. 1862. № 3. С. 59.
11. Рус. слово. 1862. № 5. С.19.
12. Соврем. слово. 1862. 28 окт.
13. Рус. слово. 1862. № 5. С.29.
14. Сев. почта. 1862. 17 июля.
15. Соврем, слово. 1862. 18 окт.
16. Современник. 1862. № 3. С.62.
18. ЦГИА, ф. 773, оп.1, ед.хр. 429, л.50-73об.; ОРиРК ГПН, ф. 833, ед.хр. 81, л.1-23об.
19. ОРиРК ГПБ, ф. 833, ед.хр. 80.
21. Рус. старина. 1901. № 12. С.518.
22. См.: Н.А.Серно-Соловьевич о книгоиздательской и книгопродавческой деятельносп: (Неопубл. замечания на проект законодательства о печати 1862 г.) / Публ. Н.Г.Левиной // Книжное дело в России во второй половине XIX - начале XX в.: Сб. науч. тр. / ГПБ. Лд., 1986. Вып.2. C.139-149.
23. Полн. собр. законов Рос. империи. Собр. 2. Cпб., 1865. Т.37. № 38276.
25. ОРиРК ГПБ, ф. 208, ед.хр. 100, л.20.
26. Сборник постановлений и распоряжений по цензуре с 1720 по 1862 год. Спб., 1862. С.471-482.
27. Б-ка для чтения. 1862. № 6. С.215-228.
28. Сев. почта. 1862. 11 июня.
29. ОРиРК ГПБ, ф. 833, ед.хр. 107, л.1-12.
30. Салтыков-Щедрин М.Е. Собр. соч.: В З0 т. М., 1966. Т. 5. С.227.
31. Герцен А.И. Собр. соч.: В 30 т. 1959. Т.17. С.307.
32. Полн. собр. законов Рос. империи. Собр. 2. Спб., 1866. Т.38. № 39162.
| Воспроизведено при любезном содействии
Института научной информации по общественным наукам РАН |
|
