Предисловие Петербургу особенно посчастливилось на литографии. Если бы все остальные его изображения - в картинах, акварелях, гравюрах и фотографиях - погибли и остались бы одни литографические виды Петербурга, то и тогда можно было бы вполне судить о нем, и не только о красоте и значительности его памятников или об особенном характере его широких проспектов и каналов, но и о самой душе этого выросшего из болота, призрачного и монументального, "казенного" и поэтического города. Истинными поэмами, сложенными в честь него, останутся литографии Александра Брюллова, Александра Мартынова, Шифлера, Саббата, Садовникова и других. И вот, после долгого перерыва, через полстолетия, по крайней мере, с тех пор, что была отпечатана последняя серия "Дациаро" - снова к литографии прибегает один из лучших наших художников, уже прославившийся своими своеобразными портретами (в акварелях и в гравюре на дереве) столицы на Неве - Анна Петровна Остроумова-Лебедева, взявшаяся за литографский карандаш для того, чтобы в сюите из нескольких листов, связанных между собой общностью настроения, начертать лик Петербурга таким, каким он ей представляется и каким она его любит.
Говоря совершенно откровенно, я предпочитаю акварели и гравюры Остроумовой ее литографиям. В гравюрах она владеет той крепостью штриха, которая ей позволяет доводить до крайней степени убедительного лаконизма передачу своих впечатлений; в гравюрах она, как никто, умеет, пользуясь минимумом цветовой скалы, передавать в красках желаемое настроение. В акварелях она радует глаз свободой мазка, и опять таки эти ее вещи блещут чарующими переливами и созвучиями красок, необычайно остро подмеченных на натуре. Напротив, в несвойственной ей технике литографии Остроумова несколько робеет. Здесь не найти тех красивых и дерзких замыслов, которыми щеголяли и до сих пор щеголяют французские литографы; здесь нет и той прелестной тщательности, которой отличались наши старинные литографы-ведутисты. Однако, вклад, сделанный Остроумовой своими литографиями в "портретную галлерею" Петербурга, остается все же чрезвычайно ценным, ибо суть этих изображений все же полна особенностей этого подлинного художника и даже, пожалуй, иному они покажутся особенно милыми именно потому, что в них меньше маэстрии, что Остроумова, в расцвете своего таланта и мастерства, сумела в них предстать во всем очаровании наивности, что весь подход здесь художника к задаче отличается той непосредственностью, которая обыкновенно бывает уделом лишь одних начинающих. И в то же время зрелость художественного восприятия сказывается, как на умном выборе тем, так опять таки и в том лаконизме, с которым записаны под живым впечатлением действительности, эти сонеты и элегии...
Особенно интересовала и старинных литографов Нева - и не бурливое злое ее клокотание в осенние бури, и не снежные ее поля зимних месяцев, а плавное движение ее светлых вод, текущих в ясные дни и вечера лета и весны мимо каменных громад и омывающих розовый гранит набережных, отражая Петропавловский шпиль, бастионы крепости и перекинутые от берега к берегу мосты. Также точно и основной темой литографий Остроумовой является Нева, которой как раз за годы революции вернулась та красота, которой могли любоваться наши деды и которую затем наша река под напором всяческого "прогресса" утратила. Лет пять назад - в дни торжествующей промышленности, волны ее лишь робко крались между барками и набережными, отражения ежесекундно всколыхивались мчавшимися во все стороны пароходами, воздух был затуманен и отравлен дымами и даже самая вода потеряла свою прозрачность и подернулась маслянистыми иризациями. Пронесся чудовищный ураган, многое он развеял и погубил, самое существование города поставил под знак вопроса (моментами даже кажется, что суждено осуществиться пророческому проклятию его исконных врагов - "быть Петербургу пусту"): за то в эти самые страшные дни испытания - то, что казалось утраченным двухсотлетним городом навсегда - его "естественная молодость", вернулось Петербургскому пейзажу. Художник, присутствуя при таком чуде, готов забыть все невзгоды, всю трагичность момента и приглашает своих сограждан любоваться тем, чем любовались сто и двести лет назад - Невой, которой возвращена почти целиком ее ширь, ее раздолье, ее пустынность. Ведь и смерть, и агония имеют свою великую прелесть.
В двух литографиях Остроумова дает нам наглядные картины умирания Невской жизни; она увековечила те гниющие остовы судов, что в продолжении всех этих лет жутко торчали своими почернев шими костями из под воды над поверхностью, прельщая муравьев-людей, которые являлись роями глодать их и разносить расдобытые клочки по своим холодным норам... В других двух литографиях Остроумова возвращается к далекому прошлому; в одной она изображает тот момент, когда только еще строился новый Дворцовый мост; в другой целую "рощу" мачтовых судов, стоящих на якоре вдоль пристани романтического "дворца Бирона", или - выражаясь точнее и прозаичнее - "Пенькового буяна".
У Невы два подвластных речных божества - Мойка и Фонтанка. Остроумова пожелала рядом с серией литографий, посвященных самой "богине", посвятить также три листа красотам и этих "нимф". Мойку она изобразила при входе в "Коломну", струящей свои скромные воды у башень Литовского замка, спаленного в первые же дни революционного пожара, но изображенного художницей во всей своей прежней угрожающей цельности; Фонтанку она нарисовала дважды - один раз у самого ее верховья, там, где она рождается в сумраке арки "Прачешного моста", рядом с летним домиком Петра; другой раз при подходе к Чернышеву мосту, в том месте, где по ее берегам столько уютных старинных домов и где Петербург моментами особенно напоминает Венецию.
В заключение я бы высказал пожелание, чтобы художница удосужилась раскрасить эти свои черные листы и чтобы издатели решились воспроизвести это старым способом кустарной раскраски от руки. При всем нашем теперешнем раззорении и нищенстве, я убежден, что технические средства нашлись бы, чтобы осуществить такую роскошную и, вместе с тем, прелестную затею.
Александр Бенуа.
|
ИНКУНАБУЛА____________VIVOS VOCO! | |