Несколько лет назад Институт истории Академии наук СССР завершил факсимильное издание "Колокола", знаменитой газеты Герцена и Огарева, выходившей в Лондоне и Женеве с 1857 по 1867 год. К изданию, как полагается, был приложен именной и предметный указатель. Из него мы можем, между прочим, узнать, как были представлены в газете главные "отрицательные герои" - монархи, министры, губернаторы, цензоры, некоторые литераторы и прочие хозяева страны.

Вне конкуренции, конечно, императоры. Александр II появляется на 396 страницах газеты (из двух с лишним тысяч). Николай I - на 336 страницах (правда, об Александре II Герцен и Огарев иногда писали хорошо, о Николае же - никогда). На третье место (260 страниц) выходит Муравьев-Вешатель, министр и известный усмиритель Польши. На 134 страницах в "Колоколе" анатомируют лидера черной журналистики Каткова, на 118 - одного из худших министров - Панина. Продолжая эту статистику, мы найдем, что более 200 раз в "Колоколе" появляются имена Долгорукова, Шувалова и Тимашева - главных начальников тайной полиции III отделения, от 30 до 60 страниц отведено для реакционейших сановников Закревского, Адлерберга, Буткова, Чевкина, Игнатьева и других. Среди последней группы на видном месте знаменитый московский митрополит Филарет, в которого "Колокол" бил 52 раза. В том же указателе расположились и другие высшие церковные иерархи: Григорий и Исидор, митрополиты петербургские, Иосиф, митрополит виленский, Игнатий, епископ кавказский, и многие другие. Что же касается синода, то деятельность этого учреждения "Колокол" разбирал 46 раз - больше, чем многие другие весьма солидные ведомства.

Однако и к синоду издатели "Колокола" были все же в пять раз менее внимательны, чем к любимому своему объекту - III отделению собственной его императорского величества канцелярии (227 страниц).

"Люди благочестивые советовали нам оставить в покое ангельский чин, мы слушали их, - но ведь для этого и ангельскому чину не следует переходить в полицейский..."

Эти строки Герцена вводят нас в сложную проблему. Если сопоставить с ними некоторые другие его мысли о религии и церкви, на первый взгляд может показаться, что концы с концами не всегда сходятся [1].

"Колокол", 1 ноября 1858 года: "Правда ли , что православное духовенство, скопившее страшные богатства по монастырям, обирающее - свечами, маслом и другими поборами - народ русский, предлагает христолюбиво все сии богатства на выкуп крестьян с землею? - Нет, не правда!"

"Колокол", 15 августа 1859 года выразил сочувствие казанскому архимандриту Иоанну, поместившему в одном журнале "Слово об освобождении крестьян". При этом Иоанн подвергся атаке кавказского епископа Игнатия за то, что способствовал уточнению перевода одного места из Первого послания апостола Павла к Коринфянам, где сказано: "если ты раб - не смущайся; но если можешь сделаться свободным - тем лучше, умей воспользоваться". В славянском Евангелии, отмечал Герцен, текст этот, как известно, искажен, сказано: "еще можеши свободен быти - тем паче поработи себя" [2].

"Колокол", 1 июля 1851 года - похвала Герцена архимандриту Феодору: "человек с сильною душою, бывший едва ли не единою опорою для студентов Казанской духовной академии".

"Колокол", 15 августа 1861 года: "Что же, кто-нибудь из иерархов, из кавалерственных архиереев пошел к народу объяснить, растолковать, успокоить, посетовать с ним? Или бросился кто из них... перед одичалыми опричниками, заслоняя крестом, мощами Тихона, своей грудью неповинного крестьянина, поверившего в простоте души царскому слову? Был ли хоть один? Кто? Где? - назовите, чтоб я в прахе у него попросил прощения... Я жду!"

И в этом же номере: "Мы говорим о высшем духовенстве; вероятно, из священников нашлись многие, сочувствовавшие народу... А покамест еще раз скажу народу (о высших иерархах): нет, это не твои пастыри; под платьями, которые ты привык уважать по преданию, скрыты клеветы враждебного правительства, такие же генералы, такие же помещики; их зачерствелое, постное сердце не болеет о тебе. Твои пастыри - темные, как ты, бедные, как ты; они говорят твоим языком, верят твоим упованьям и плачут твоими слезами".

Таковы некоторые суждения Герцена о религии и церкви. Здесь видно уважение и даже сочувствие к людям чистой, искренней веры, к честному (хотя и не разделяемому) убеждению. И двойная ненависть к тем, кто именем Христа, при поддержке государства, не допуская возражений, стоит за рабство и насилие:

"Нет, господа живые мертвецы, мы не католики, у нас своих, настоящих жандармов довольно, чтобы иметь еще иезуитских, на постном масле да на семинарской риторике! Ходите в ваших маскарадных платьях по монастырскому двору, издавайте для взаимного возбуждения ваши «яхонтовые цветы православного благочестия», «вечно-целебное и изумрудное млеко богородицы за ны точимое», и прочие нелепости, но не мешайтесь в наши дела, а то как бы мы, миряне, не приподняли немного ваши рясы!"

Удары "Колокола" чрезвычайно смущали высшее духовенство. Оно пыталось возражать в заграничной печати; в придворных кругах были пущены записки "Возражение Искандеру" и "О противудействии сочинениям Искандера". Особенно пугала утечка секретной информации, попадавшей прямо из недр синода на страницы вольной печати. Туда же шли тайны и из более важных ведомств - III отделения, Государственного совета, наконец, собственные секреты самого царя. Система тайных корреспондентов Герцена по существу охватывала всю страну, почти все главные учреждения империи, и только сейчас историки могут назвать, и то далеко неполно, имена тех людей, которые, рискуя всем, помогали бить в "Колокол". * * * Архив святейшего синода, главного духовного ведомства, заведенного Петром Великим, - это целый океан документов: за каждый год только опись, перечень хранящихся дел, составляет по два тома (один - дела синода, другой - канцелярии обер-прокурора). Простое чтение этих томов открывает, во что только не вмешивались синод и его обер-прокурор, по герценовскому определению, - "стражеблюститель, хранящий аки пес верный, паству господнюю".

Вот дело 1859 года "Относительно объявления в журнале "Искра". Рядом - "Дело о рассмотрении в иностранной цензуре книги "Искандер-Герцен и русское духовенство". Затем дела - "О присылке из-за границы "Колокола" и "Полярной звезды"; "Об освидетельствовании нетленных останков святителя Тихона Задонского"; "О статье в "Киевском телеграфе" ко вреду киевского духовенства"; "О панихиде, совершенной в Казани по убиенным в селе Бездна"; "О распространении в публике статьи "Великорусе"; "О сообщении в III отделение секретных сведений"; "О расходах, подлежащих особой тайне"; "О мерах для противодействия неблагонамеренным направлениям в литературе".

Некоторые из этих документов своеобразными путями уже вошли в историю освободительного движения. Вот дело из канцелярии обер-прокурора "По отношению преосвященного митрополита санкт-петербургского..." Митрополит Григорий жалуется обер-прокурору 11 марта 1858 года:

"Неоднократно доходили до меня слухи, что некто иностранец Роде здесь в Санкт-Петербурге в разных высших учебных заведениях, разными картинами, не упоминая ни слова о боге создателе, показывает, что образование нашей земли со всеми ее растениями и животными, не исключая и людей, произошло только от действия естественных сил какой-то первобытной материи, в продолжении не простых шести дней, а шести более или менее длинных периодов" [3].

Дело было в середине марта 1858 года, а в июне в 17 номере "Колокола" был напечатан текст этого письма с соответствующими ядовитыми комментариями Герцена - и письмо навсегда вошло в Полное собрание сочинений Герцена. Не только текст был воспроизведен, но даже исходящий номер секретной бумаги - 641; и точно - в деле, сохранившемся в канцелярии обер-прокурора, именно этот номер, 641. Герцен только не напечатал (или, может быть, не получил из Петербурга) сведений об окончании этой истории. Обер-прокурор доложил жалобу митрополита петербургскому генерал-губернатору Игнатьеву, а тот - царю;

"его величество же высочайше соизволил отозваться, что в Санкт-Петербурге, после бывших уже представлений, было бы неудобно оное воспрещать, но что его величеству угодно, чтобы таковые представления не были дозволяемы в других городах империи".

Как видно, в синоде или при обер-прокуроре работал тайный корреспондент Герцена. В 1858 и 1859 годах в "Колоколе" появилось еще несколько конфиденциальных бумаг митрополита Григория и обер-прокурора. Мы не знаем, к сожалению, до сих пор имени смелого корреспондента, но зато знаем, какова была ярость митрополита. Это он собирался отлучить Искандера-Герцена от церкви, о чем, конечно, своевременно сообщили в Лондон друзья изгнанника.

"Раз в жизни, - отвечал Герцен на это извещание, - представлялся мне случай благословить Григория, митрополита петербургского, и тут злые люди помешали. Его высокопреосвященство предложило синоду предать меня анафеме за то, что я не считаю ересью геологию... Само собою разумеется, что, следуя евангельскому правилу, я тотчас бы по телеграфу послал клянущему благословение. Нам пишут, что тульский архиерей помешал Григорию возвести меня в чин Дмитрия Самозванца, Стеньки Разина, Мазепы, Емельяна Пугачева...".

Митрополит Григорий время от времени получал по почте из Лондона посылки - те номера "Колокола" и "Полярной звезды", где доставалось или ему самому, или его ведомству. Григорий аккуратно извещал высшие власти о получении столь запретных материалов, но, когда митрополит скончался. III отделение, обогащенное уже немалым опытом, дважды специально распорядилось о срочном изъятии герценовских материалов из бумаг покойного: боялись, как бы секретари и низшие чиновники не воспользовались таким соблазнительным случаем...

* * *

Рядом с делами Григория сохранились и документы несколько иного рода, связанные с одной скандальной историей, в свое время отчасти вышедшей на страницы вольной печати. Двигаясь по секретным и опубликованным документам, попытаемся рассмотреть все по порядку. Прежде всего большое дело "О бегстве в Лондон находившегося при посольской церкви в Афинах иеродиакона Агапия. Начато 16 мая 1860 года, кончено 14 августа 1861 года" [4].

Главный документ дела - объяснение настоятеля русской посольской церкви в Афинах архимандрита Антонина обер-прокурору синода от 24 февраля 1860 года. Антонин подробно рассказывает, как был прислан из Киево-Печерской лавры в братство при посольской церкви "иеродиакон отец Агапий Гульницкий" [5], как он был приглашен "на наш общий монашеский стол (неизменно постный и один раз в день), но через несколько дней отказался от него под предлогом, что иногда нс кушает дня по два, и при том привык питаться зелием". Вскоре новоприбывший "под предлогом слабого сложения" стал уклоняться от ежедневных богослужений, отчего произошло "систематическое закрытие себя от всех, высказывавшееся почти явным недружелюбием". Антонин докладывает, что затем у Агапия "вместо любви к своим оказалось желание дружиться с людьми, не стоившими уважения (большею частью лакеи). В его жизни ясно высказалось правило не давать никому отчета в своих делах и не спрашиваться никого, всего меньше меня". Следствием всего этого был открытый конфликт.

"До меня, - продолжает архимандрит, - стали доходить слухи о его насмешливых отзывах о нашем ежедневном отправлении богослужения, о его разрешении на скоромную пищу, о его невоздержании на язык". Когда Антонин уехал на 4 месяца и Агапий остался старший в братстве, то он "запретил утренний и вечерний звон, называя это иезуитством, и развил свободу жизни уже далеко за пределы доброго иночества". Возвратившийся Антонин хотел вернуть старый порядок, конфликт углублялся: "В то же время я заметил, что отношения о. иеродиакона к певчим и псаломщикам изменилось. Продолжая быть далеким от монахов, он сблизился с псаломщиком, кандидатом санкт-петербургской академии Журавлевым, который уже питал ко мне чувство вражды за обличение мною его слабостей".

Документ весьма любопытный: в нем отражены некоторые типические обстоятельства той эпохи: молодой (27-летний) семинарист иеродиакон уже успел набраться вольного духа, хотя его здравый, естественный протест имел, как увидим, и некоторые странные, грубые черты. Записка архимандрита - отличная иллюстрация к теме о конфликте между высшими иерархами и отдельными честными людьми из низшего и высшего духовенства, о чем писал Герцен. Значительная часть документа-доноса Антонина посвящена доказательствам разврата, к которому будто бы был склонен Агапий, иеродиакон же открыто обвинил в этом своего начальника.

10 января 1860 года Антонин обозвал Агапия мерзавцем и велел искать другие места, заметив притом "беспрерывные тревожные сношения Агапия с Журавлевым, которые показывали, что он что-то замышляет". 19 января утром в нескольких местах на стенах домов, прилегающих к посольству, появился, по определению Антонина, "писанный древнегреческими буквами и безграмотно составленный пасквиль на меня, обвиняющий меня в крайней безнравственности". Архимандрит, как видно из дальнейшего, принимал свои меры сыска: "На другой день мне сообщено было содержание одного письма, писанного одним греком из Лондона к певчему Сахарову, коим извещался сей последний, что в редакцию «Колокола» прислано уже несколько писем из Афин, обвиняющих меня в развратной жизни, из коих последнее сожжено Искандером, по осведомлении им у грека о моей жизни. Письмо это было получено здесь 3 декабря 1859 года, но от меня было скрыто".

Тут события достигают своей кульминации. Архимандрит доносит обо всем русскому посланнику в Афинах Озерову и продолжает подслушивать чужие разговоры и читать чужие письма. "Вследствие всего этого, - продолжает Анонин, - Агапий был отправлен в Россию 2 февраля 1860 года. По собранным сведениям, он из Смирны еще раз писал в Лондон. В другом письме своем, писанном оттуда же Журавлеву, он обещается писать и писать сколько можно и куда можно, просит и Журавлева так же со своей стороны писать в Лондон и объявить им (т.е. Искандеру с К°), что они мерзавцы и шпионы за то, что спросили грека обо мне и продали его тайну. Просит писать и к вашему сиятельству (т.е. обер-прокурору) «пером доброго Калашникова» и всюду, куда тот знает, чтобы «не дать погибнуть человеку».

Антонин кончает свое послание так: "Но едва стал сходить с лица моего один позор, уже покрывает его другой, еще больший. Подобная пасквилю клевета напечатана наконец и в «Колоколе» в общее сведение России и всего света".

Действительно, в начале 1860 года "Колокол" начал отзываться на эти события. 15 февраля (н.ст.) 1860 года в 63 номере своей газеты Герцен и Огарев сообщали, что им писали четыре раза о русском архимандрите в Афинах, который совместно с послом Озеровым "теснит диакона" за сделанные им обличения (имя диакона "Колокол" не называл). Теперь из документа, сохранившегося в архиве синода, мы узнаем, что Герцен получал письма из Афин еще в ноябре и в декабре 1859 года пытался узнать истину через посредство певчего Сахарова и некоего "лондонского грека". Затем, как мы знаем, сам Агапий из Смирны и его друг псаломщик Журавлев из Афин обрушились на Герцена за то, что он будто бы выдал их тайну.

66 номер "Колокола" от 15 марта 1860 года содержал новый ответ Герцена. Не утверждая, что все обличительные факты, присланные из Афин, верны, "Колокол" указывал на преследователей диакона - архимандрита и посла. Герцен обращался к министру иностранных дел Горчакову: "Не мешало бы, сверх того, на родину Перикла и Алкивиада... назначить посла, у которого было бы побольше аттической соли чем у Озерова. Его силу может князь Горчаков очень легко оценить в этом деле. Какой-то диакон упомянут в письме корреспондента и в «Колоколе», хитрый Талейран-Невский [6], догадался «так стало это он и писал?», т. е. это мы сдуру так своего корреспондента и выдали. Зачем же он об нас судит по себе? А ведь дело в том, князь, что несчастный диакон пожалуй и пострадает от похмелья в чужом пиру".

"Колокол" прикрывал своих корреспондентов: действительно, туда писал не только Агапий, но и Журавлев, Сахаров.

Между тем в это самое время в синод была переслана копия доклада посла Озерова своему непосредственному начальнику директору Азиатского департамента МИД. Документ, подводящий итог всему делу, тоже весьма характерен и показывает, что, даже не вникая во все подробности этой истории, Герцен и за "пятью морями" ясно видел - каков посол и каков архимандрит. Вот записка Озерова от 1 (13) марта 1860 года [7]:

"Меня озабочивает то, что посылаемые сюда студенты (большею частью не окончившие курса) для службы при посольской церкви, при невежестве, грубом воспитании и каком-то кислом расположении ко всему отечественному, заражаются этою так называемою вольностью греческою, и не только выходят совершенно из повиновения, но даже, входя тайно в сношения с Искандерами и Головиными [8], печатают всякий сор в заграничных изданиях и, не имея ни малейшей искры патриотического чувства, болтают всякому встречному и поперечному о том, что прочитали или сами написали в «Колоколе». Надобно будет принять меры против этого. Только что выслан был мною диакон, оказавшийся настоящею ехидною, напал я на след переписки студента Журавлева с Искандером и с одним беспутным греком, которого по моему понуждению выгнал из своей канцелярии наш слабый и престарелый консул и который теперь проживает в Лондоне".

Озеров и Антонин решили выслать в Россию Агапия, Сахарова и Журавлева и просят "повысить в жалованьи в поощрение за примерную службу монаха Виссариона" - очевидно, доносчика, докладывавшего архимандриту содержание чужих писем и разговоров.

Вскоре после этого Герцен получил несколько писем из Афин, доказывавших, что архимандрит никогда не был развратником, как утверждали его противники. Герцен еще раз отвечал в "Колоколе" 15 апреля 1860 года о том, что вовсе не намерен разбираться во всех грязных подробностях. "Но зачем же, - писал он, - в эти частные дела замешался Озеров?.. Мы в особенности преследуем всякого рода николаевские поползновения, всех этих микроскопических тиранчиков, консульков, посланцев и других агентов, воображающих, что для них законы не писаны".

Архимандрит Антонин все же был отставлен своим начальством и переведен в другую страну. Судьба Сахарова и Журавлева нам не известна: ничего хорошего по возвращении в Россию их не ожидало. Диакон же Агапий Гульницкий (Гумницкий) рассудил по-другому. Озеров и Антонин, продолжая вскрывать чужие письма, вскоре узнали о планах своего противника. 5 апреля 1860 года Озеров писал в очередном докладе Азиатскому департаменту: "Диакон Агапий выказывал видимое удовольствие в бесславии отечества, духовного звания и всего вообще, что пользуется уважением, - обнаруживая сочувствие к беглым, выказывая идеи о независимости Малороссии, выражал явное недовольство православием, хотел, например, нового перевода Библии и даже сам готовил себя к подобному занятию, отрицал нужду исповеди и в последнее время увенчал свои неправославные убеждения сближением с американским пропагандистом лютеранства в Греции Ионою Кингом, содействием коего и снабжен был при выезде из Афин многими рекомендательными письмами". Озеров сомневался, что в Константинополе Агапий обратился к "Центральному правлению Евангелической на востоке пропаганды", которым был отправлен на Мальту, а оттуда - "по письмам, от него здесь полученным, - в Лондон, и не теряет надежды открыть себе путь в Россию". Уезжая из Афин, Агапий, оказываете бросил на имя Антонина записку угрожая, что "погубит его с душою и телом".

15 мая 1860 года "Колокол" в четвертый и последний раз обратился к этому делу: "Мы получили возражение на письмо... подписанное иеродиаконом Афинской посольской церкви Агапием... По одному подозрению, что иеродиакон сообщил в «Колокол» весть об архимандрите, основанному на их вражде, Озеров предписывает ему (30 января) отправиться с отходящим 2 февраля русским пароходом «Русалка» в Константинополь, и там явиться к князю Лобанову-Ростовскому" [9].

Иеродиакон поехал. Лобанов-Ростовский объявил ему, "что он с первым пароходом отправит его в Одессу к графу Строгонову, для передачи его в духовное ведомство".

Иеродиакон, чувствуя, "что вреден Север для него", стал проситься на всегдашнее жительство на Афонскую гору. Лобанов-Ростовский отказал ему.

Что ему было делать? Ехать под страшный, неумолимый суд монашеский было нелепо; "броситься в Босфор, - говорит он сам, - было лучше". Отец иеродиакон Агапий избрал благую часть, он исполнил волю Озерова и Лобанова-Ростовского и сел на пароход; но, исполняя свою собственную, - на тот, который его здраво и невредимо доставил в Лондон.

Герцен хорошо знал все подробности от самого диакона, который уже был в это время наборщиком Вольной русской типографии в Лондоне. В "Колоколе" позже появилось несколько его статей, в том числе некролог Тарасу Шевченко. Затем Агапий (взявший себе постоянный псевдоним Гончаренко) уехал на восток, оттуда - на Аляску, позже в Калифорнию; издавал русские и украинские книги, газеты и обозрения, много лет переписывался с Огаревым и скончался в Калифорнии в 1916 году.

Такова эта история: архимандрит, вскрывающий письма, и диакон, насыщенный вольным духом, посол, преследующий свободомыслие и переписку с Искандером, нечистые сплетни, перерастающие в серьезное политическое дело, четкая позиция лондонских издателей, фантастическая биография Агапия Гульницкого-Гончаренко - все это достаточно типично и оттого имеет определенную историческую ценность.

Примечания

1. Речь идет о периоде вольной печати. Эволюция взглядов Герцена на религию освещена в статье А. И. Володина "Преодоление "романтизма" // Наука и религия. № 3. 1970.

2. Первое послание к Коринфянам. Гл. 7, Ст. 21. В патриаршем издании Библии, текст которого взят с синодального издания 1912 года, этот стих звучит так: "Рабом ли ты призван, не смущайся: но если и можешь сделаться свободным, то лучшим воспользуйся".

3. РГИА. Ф. 797 (канцелярии обер-прокурора св. синода). 3 отд. 1 стол. Ед. хр. 16. 1858.

4. РГИА. Ф. 796 (св. синода). Оп. 141. Ед. хр. 1047.

5. Украинский исследователь М. М. Варварцев недавно обнаружил в Львовском архиве документы этого человека, звавшегося до пострижения Андреем Гульницким. Прежде он был известен только под своей второй фамилией Гончаренко.

6. Т.е. хитроумный дипломат - посол Озеров.

7. РГИА. Ф. 796. Оп. 141. Ед. хр. 1408.

8. Посол использует для "собирательного" образа не только имя Герцена ("Искандеры"). но и другого, значительно менее известного автора вольных сочинений за границей - Ивана Головина.

9. Лобанов-Ростовский - русский посол в Турции.

Ноябрь 2003