Нами обнаружены в рукописном собрании Оптиной пустыни две записки, позволяющие проследить отдельные перипетии антигерценовских "изысканий" в первые годы "Колокола", когда мощь и влияние Вольной русской прессы беспрерывно возрастали.

Рукопись "О противодействии сочинениям Искандера", переписанная отличным канцелярским почерком, представляет, по-видимому, копию доклада обер-прокурора Синода императору: об этом свидетельствует заключение этого документа, прямо написанное от имени "обер-прокурора святейшего Синода", который на свои предписания "имеет счастье испрашивать Высочайшего Вашего Величества разрешения"[1]. Записка занимает около 9 листов и является одним из 29 документов упомянутого рукописного сборника. Большая часть материалов сборника носит черновой характер, на полях и в тексте встречаются многочисленные поправки. Значительная часть документов имеет несомненное прямое отношение к А.П. Толстому, прозванному Герценом "стражеблюстителем, охраняющим, яки пес верный, паству господнюю, паству православную"[2], обер-прокурору Синода с 1856 по 1862 г.

Среди материалов - текст конфиденциального письма обер-прокурора митрополиту новгородскому и санкт-петербургскому Григорию (относительно журнала "Странник"), определение Синода о брошюре "Современные идеи и православие" архимандрита Федора (А. М. Бухарова)[3] полный обзор скандального дела о браке дочери московского генерал-губернатора Закревского, записка о журнале "Домашняя беседа" В. Аскоченского и, наконец, черновик "Возражения Искандеру", инициированного и продиктованнего тем же обер-прокурором. По-видимому, все это - собрание деловых бумаг (черновиков) А. П. Толстого. Местонахождение сборника в коллекциях Оптиной пустыни не случайно, чак как А. Толстой поддерживал с обителью постоянные и дружеские отношения.

Записка "О противодействии сочинениям Искандера", очевидно, составлена не позже 1859 г.

Косвенным соображением в пользу даты 1858-1859 гг. является и помещение записки в рукописном сборнике непосредственно перед другой "антиискандеровской" запиской Толстого, без сомнения относящейся к концу 1858 г. - началу 1859 г.[4]

Доклад оберпрокурора тревожно констатирует усиление влияния вольной русской прессы. А. Толстой пишет[5] о "почти свободном распространении в России издаваемых Искандером сочинений" (л. 77). В герценовских обличениях признается "всевозможная тщательность" ..."цветистый увлекательный слог", "увлекательные вопросы" (лл. 73 и 76).

Особенно волнуют А. Толстого мощные удары, которые обрушили на православную церковь "Полярная звезда", "Колокол" и "Голоса из России"[6].

"Статьи, кои входят в состав этих сочинений, - пишет обер-прокурор, - заключают в себе два главнейшие подразделения: одно из них относится до внутреннего управления России, с критическими выводами и различными предположениями, а другое совмещает в себе описание религиозного и нравственного состояния государства. Сей последний отдел, составляя настоящую цель доклада, относится к следующим предметам.

1. Неправильное истолкование существующих в России постановлений православной церкви, ее священных обрядов и обычаев, например: "нарушение присяги не есть клятвопреступление, держава и скипетр служат символом пользования плодами предков, соблюдение поста - лицемерие, одни безумные достигают святости, почитание чудотворных икон есть обряд языческий, все вновь устроенные церкви императором Николаям с тоном - по характеру фасадов своих дышут натяжкой и лицемерием.
 
2. Неправильное определение значения православного духовенства с постановкою неизмеримо выше - католического.
 
3. Защищение раскольничьих сект.
 
4. Пристрастие и ложное истолкование религиозных направлений и действий императора Николая и московского митрополита Филарета.
 
5. Стремление к ниспровержению монархической власти, религии, нравственности, любви к отечеству и вообще всякого порядка, на основании неправильного истолкования пророческих, апостольских и евангельских истин ссылкою на тексты священных писаний" (лл. 71-72).

Не очень грамотный, насыщенный обычным церковным суесловием разбор собрал вместе существенные и маловажные, произвольно толкуемые и просто искаженные высказывания Вольной русской печати по вопросам религии и церкви. Однако А. Толстой понял главное в герценовских обличениях церкви - связь их с критикой всего существующего строя. Этот вопрос обер-прокурор специально выделяет и пугает правительство грозными перспективами: "В этих сочинениях в виде доказательства, со всевозможною тщательностью, цветистым и увлекательным слогом описываются часто пристрастно и преувеличено: вкравшиеся злоупотребления в управлении, недостаток гражданских учреждений и указания на грязную сторону чиновного и крестьянского быта, с унижением духовенства, дабы лишить правительство с этой сильной стороны нравственной и религиозной поддержки (выделено нами - Н.Э.). С сею же целию Искандер преимущественно старается помрачить справедливо заслуженное доверие московского митрополита Филарета, а в оскорблении лица его унизить и самую веру" (л. 73).

Любопытно, что сам А.П. Толстой охотно соглашается на критику, даже выходящую за рамки российской цензуры, но не поднимающуюся до "подрыва основ": "Если бы Искандер и его последователи были бы истинные патриоты, какими они стараются повсюду себя выставлять, и имели бы правильные и чистые намерения, то они, не подвергаясь за границею цензуре, необходимой в определенном размере внутри самого государства, конечно могли бы еще быть полезными добросовестным и свободным разбором отечественных нужд" (л. 76).

После "изложения" идей Герцена, А.П. Толстой делает попытку объяснить причины успехов лондонских изданий. "Главная причина видимого успеха и столь быстрого распространения вышеозначенных сочинений заключается в том, что нет на оные критики, а по религиозным и нравственным Статьям духовенство не имеет возможности указать истину, потому что их не читает. Подобное молчание доставляет огромное преимущество к успешному распространению ложных толкований, для подкрепления избранной цели, чем, надо сознаться, Искандер энергически пользуется" (л. 74).

Далее следует отчаянный призыв остановить Искандера, призыв, переходящий в прямой упрек властям за их "чрезмерную мягкость" и слишком большой "интерес" к изданиям Герцена: "В публике стараются образовать такое мнение, в особенности польская партия, что нет официального печатного запрещения покупать издаваемые за границею па русском языке сочинения, что читать оные дома можно только не публично, что Искандер действительно любит свое отечество, что правительство во многом его слушает и даже довольно удачно пользовалось его полезными советами и сообщенными сведениями о России и о лицах, состоящих во главе управления.

Сообразив внимательно все вышеизложенное, нельзя не прийти к тому убеждению, что надо остановить дальнейшее, почти свободное распространение в России издаваемых Искандером сочинений, с возможным опровержением посеянных им идей".

Опасаясь, что некоторые высокопоставленные читатели запрещенной литературы примут подобные меры на свой счет, автор записки поясняет:

"В России конечно есть читатели, кои пробегают издаваемые сочинения на иностранных языках противу религии и нравственности, но сочинения сии не могут иметь такого сильного влияния, так как совершенно чужды России и не прикрываются вкрадчиво и увлекательно вопросами: об освобождении крестьян, уничтожении цензуры, гласностн судопроизводства и тому подобными, не говоря уже о том, что печатание сочинений на русском языке имеет наибольший круг читателей" (лл. 75-76).

В конце записки "О противодействии..." излагается целая программа "доступных мер", которые должны последовать за новыми правительственными запретами герценовских изданий:

"В С. - Петербурге, Москве, Киеве и Казани издают духовные журналы, в них возможно бы было, в определенном размере и с сохранением достоинства и важности предмета, пояснить и подробно разобрать те пророческие, апостольские и евангельские истины, на которые сделаны ссылки в вышеприведенных сочинениях. Но это недостаточно, ибо нельзя касаться к неправильному применению их к ложной системе, а также и других взглядов противных религии и нравственности. Эту обязанность мог бы на себя принять журнал, учрежденный с этою целью за границею, например в Лейпциге и Берлине, где также печатаются на русском языке книги.

Вместе с сим этот журнал сделать доступным и для тех статей, кои относятся до управления государством, его учреждений и новых мер, предпринимаемых правительством...".

Кроме того, к "необходимым мерам" причислено составление "курса богословия исключительно для университетов, имеющих другое направление и другую цель, сравнительно с духовными академиями" (лл. 77-78).

Легко заметить, что обер-прокурор мечтает о заграничном "анти-Колоколе" Возможно, под русскими книгами, которые "печатаются... в Лейпциге и Берлине", подразумевается вышедший в конце 1859 г. рептильный памфлет Н. Елагина "Искандер - Герцен"[7].

Сверх всего этого в записке предлагается ряд срочных мероприятий, которые перечисляются в разделе "Заключение":

"Обер-прокурор святейшего Синода по важности этого дела, прежде приступлення к каким-либо мерам, полагал бы с своей стороны необходимым, о всем вышеизложенном истребовать мнение митрополитов, предложив вместе с сим Московскому митрополиту Филарету написать проект статьи для напечатания во всех газетах о том, какое имеет мнение правительство относительно печатаемых в Лондоне Искандером сочинений, с необходимым последовательным выводом о запрещении каждому русскому распространять оные в своем отечестве. В опровержение же неправильного мнения и пристрастного взгляда на круг действий и образ мыслей, выраженных в сочинениях митрополита Филарета, поручить занимающемуся жизнеописанием святителей церкви действительному статскому советнику Муравьеву написать его жизнь, которую и напечатать в издаваемых в С. - Петербурге "Духовных беседах" и в кратком извлечении в одной из газет. Но как затем еще встречаем необходимость постоянно следить за печатаемыми за границею и на русском языке сочинениями, то дозволить через министерство внутренних дел приобретать оныя по мере издания для канцелярии обер-прокурора, на что и имеет счастие испрашивать Высочайшего Вашего Величества разрешения" (лл. 78-79).

Нам неизвестна судьба записки "О противодействии сочинениям Искандера". Некоторые содержащиеся в ней практические предложения были осуществлены.

В 1859-1860 гг. было открыто носколько новых духовных журналов[8]. Осуществилось, по-видимому, и предложение записки "затребовать мнение митрополитов" о мерах борьбы с Вольной печатью.

На сцене появились реакционные церковные публицисты, - по выражению Герцена, - "богомокрицы и богосаранча"[9], Аскоченский, Бурачек, Башуцкий и другие. Кое-что против Герцена издали и за границей. Однако ни журнала, ни открытых дискуссий с Искандером в России, - церковники не добились. Не состоялась и широкая кампания в защиту Филарета. Московский митрополит "защищал" себя сам, в качестве одного из соавторов упомянутой книжонки "Искандер-Герцен", о которой А.И. Герцен писал М. А. Маркович: "Если вы еще не читали, достаньте книгу Елагина "Искандер - Герцен", напечатанную в Берлине; это - поэма: мы с Огаревым вечер целый катались со смеха..."[10].

Само правительство все более убеждалось в слабом влиянии церкви на русское общественное движение, особенно на революционную молодежь, читателей "Колокола" и "Современника". Абсолютная неспособность церковных публицистов бороться с передовой мыслью была слишком очевидной. Однако правительство не отказывалось ог использования церкви против революции.

Сами же церковные верхи, конечно, не оставляли усердных попыток расширить свое влияние. Одной из таких попыток была, по-видимому, записка того же А.П. Толстого "Возражения Искандеру".

В собрании Оптиной пустыни она представлена в двух экземплярах. Один, с многочисленными пометками и правкой, помещен рядом с запиской, разобранной выше (лл. 81-96). Второй - переписанный начисто - в другом рукописном сборнике библиотеки скита Оптиной пустыни (ф. 214, № 58, лл. 75-82).

В черновом варианте "Возражения..." на полях имеются две карандашные приписки, отсутствующие в чистовом (там же, № 59). Первая приписка - в самом начале:

"Осталось без употребления" (л. 81). Вторая - "Конец - писан по мыслям, и отчасти со слов графа" (л. 94).

Таким образом, перед нами записка, составленная по приказанию обер-прокурора Синода и при его личном участии, то есть записка, считавшаяся достаточно важной. но почему-то оставшаяся "без употребления". Обратимся к ее содержанию.

Автор "Возражения..." отвечает на письмо Герцена императрице Марии Александровне (27-й лист "Колокола" 1 ноября 1858 г.)[11].

Уже первые строки кажутся несколько необычными для "литературы" такого рода. "Кто достойнее порицания, - вопрошает автор, - тот-ли, кто дерзко и открыто проповедует пагубную ложь, иных доводит до совершенного отвержения истины, а иных отталкивает от себя грубой своей откровенностью? Или тот, кто как-будто щадя некоторые возвышенные чувства и убеждения, вовремя умеет утаить лукаво свою мысль, вооружаясь против одной истины, лицемерно выставляет другую, также отвергаемую им, и тем самым способен иногда поколебать, смутить людей благомыслящих? Этот вопрос пусть решают читавшие письмо Искандера к государыне" (там же, № 58, л. 75).

Несколько удивляет противопоставление какого-то безымянного "дерзкого... проповедника пагубной лжи" тому, кто "способен поколебать", т.е. Герцену. Очевидно, его письмо к императрице произвело впечатление на каких-то людей, которых А. Толстой считает "людьми благомыслящими" и старается переубедить. Что же это за "благомыслящие люди"?

Они неоднократно упоминаются в записке, всегда с почтением, даже с пиететом.

"Трудно опровергать... такое письмо, - вздыхает автор, - Трудно потому, что мы не позволяем себе прибегать к средствам, которыми Искандер пользуется не без успеха. Мы не желаем употреблять во зло великодушие и чувствительность тех лиц, до которых слова наши могут достигнуть, и поражать их воображение неразборчивою смелостью выражений и остроумием, ничего не доказывающим".

Итак, "благомыслящие люди" обладают "великодушием и чувствительностью". Они, очевидно, стоят достаточно высоко, ибо слова обер-прокурора их "могут достигнуть". Очевиден и намек на то, что "остроумие" и "смелость" Искандера "поразили воображение" этих людей.

Через несколько строк автор записки жалуется, что "трудно опровергать Искандера еще потому, что в людях, подобных ему, все теперь готовы снисходительно предполагать всякие добрые побуждения, любовь, искренность, и другое и потому доверчиво склоняют к ним слух, и, напротив, стали как-то особенно взыскательны и недоверчивы к защитникам святой истины. Такие обстоятельства благоприятствуют Искандеру..." (л. 75).

Совсем другой тон, нежели в первой записке! В людей, "склоняющих слух" к Искандеру и "ему подобным" зачислены "все". Жалоба на то, что к "защитникам святой истины... стали как-то особенно взыскательны и недоверчивы" довольно точно выражает суть отношений власти к церкви, не оправдывавшей надежд.

Уже приведенные отрывки, на наш взгляд, доказывают, что "Возражения" составлялось для двора, точнее для самой императрицы, чтобы ослабить эффект, произведенный герценовским письмом. А.И. Герцен вспоминал: "Императрица плакала над письмом к ней о воспитании ее детей"[12].

По собственной инициативе или под воздействием определенных придворных кругов А. Толстой взялся за "нейтрализацию" герценовского влияния.

По характеру аргументации Толстого можно примерно восстановить мнения и суждения, высказывавшиеся в связи с письмом Герцена императрицей или ее приближенными.

Автор "Возражения" цитирует письмо Герцена - "Ведь не Гессен-Дармштадтского наследника вы ему [13] вверяете... Что же знает этот немец о России, что он понимает в ней, что ему за дело до нее?... Бьется ли его сердце от русской,песни и обливается ли оно кровью при слухе о рекрутском наборе, о неистовствах помещичьих, о чиновничьем грабеже...?"[14].

Затем следует "Комментарий": "Понятно, что эти слова могли поразить сильно некоторых... Некоторые приняли их, как совершенную правду, а принявши смутились... Не от того, что они русские, жалеет Искандер Титова и Кавелина...[15]. Не вспомнил бы он ни о русской песне, ни о вреде, грозящем душе отрока, если бы Гримма заменил Луи Блан, Виктор Гюго, если другой... кто бы только напитал своего воспитанника революционными понятиями... Но, если влияние иноверного воспитателя иногда бывает не вполне безопасно, то не только несравненно вреднее, но даже совершенно пагубно влияние воспитателей и наставников, вовсе неверующие. А именно от того, что таковыми Искандер считает Титова и Кавелина, он и жалеет их..." (лл. 76-77).

Зная религиозность Марии Александровны, автор "Возражения" особенно упирает на опасность "неверующих наставников". Оседлав эту мысль, он восклицает:

"Понимая, что такое Искандер и чего он хочет, нельзя не скорбеть из глубины души, скорбеть как о несчастии России, что в его словах ищут и находят поучение, принимают их к сердцу" (л. 80).

"Безопасно ли, - вопрошает автор, - черпать из источника, извергающего подобное учение, и презирать тот спасительный источник, из которого единственно черпается святая истина? Благоразумно ли, поступая так, огорчать большую и лучшую часть народа!" (л. 81).

"Искандер... хочет, чтобы великие князья не оставались чужды русской литературе, и тем современным вопросам, которые колеблют мир, потрясают весь род людской. и. конечно, чтобы для них эти вопросы решались так, как решает их Искандер с товарищами... Он хочет, чтобы революционные мысли проникли высоко, чтобы в дворце или даже в семье русского царя нашлись помощники или невольные орудия людей, колеблющих престол и враждующих против церкви" (лл. 79-80).

Намек насчет "помощников" или "невольных орудий", по-видимому, - предостережение императрице против "чрезмерного" увлечения Герценом.

Толкуя о столь "деликатных" вопросах со столь высокими особами, обер-прокурор допускает и довольно смелые и неожиданные суждения, которые, разумеется, не могли бы появиться ни в официальном, ни в агитационном документе Синода, но довольно закономерны в подобной записке, цель которой произвести впечатление, своею "искренностью" завоевать доверие высокой особы.

В защиту военного воспитания наследника, - над чем издевался Герцен, - приводятся, например, следующее соображение: "Настоящее военное воспитание дает воспитаннику твердость, телесную и душевную, и особенно благодетельно, и даже составляет единственное спасение в наше изнеженное время и в придворной жизни (!)... Искандер жалуется на пустоту этой жизни. Кто на нее не жалуется?..." (л. 79).

Дальнейшая судьба "Возражения" не очень важна. Осталось ли оно "без употребления" из-за робости автора или начальственного запрета, - неизвестно.

Однако "Возражения Искандеру" несомненно заслуживает внимания как показатель исключительной силы и влияния критики и пропаганды Герцена и страха его противников. Обе записки обер-прокурора являют образцы духовной контрпропаганды, направленной на подкрепление церковного влияния, пошатнувшегося не только н обществе, но даже и при дворе.

Однако все рассмотренные разновидности угроз и увещеваний открывают исключительную убогость, слабость и неприспособленность православной церкви к исполнению новых задач, ставившихся ее хозяином - самодержавием.

Примечания

1. Государственная библиотека СССР им. В.И. Ленина. Рукописный отдел, ф. 214, № 59, лл. 71-79; в дальнейшем указываются только листы.

2. А.И. Герцен. Собрание в тридцати томах, т. XIII, стр. 290.

3. О травле Синодом архимандрита Феодора несколько раз писал "Колокол", см. А.И. Герцен. Собрание сочинений в тридцати томах, т. XV, стр. 97, 117; т. XVII. стр. 323.

4. Лл. 81-96.

5. Здесь и в дальнейшем мы говорим об А. Толстом как авторе записки, хотя скорее всего документ был составлен каким-то чиновником. Возможно, именно этому составителю принадлежат некоторые пометки на полях этой записки (см. ниже).

6. Этот перечень также говорит в пользу предлагаемой нами даты документа: "Голоса из России" не выходили после 1860 г., зато с 1859 г. стали выходить сборники "Под суд", а с 1862 г. - "Общее вече".

7. См. А. И. Герцен. Соч., т. XIV, стр. 525, комментарии; А. И. Герцен (изд. Лемке), Соч., т. XXII, стр. 122-124; "Литературное наследство", т. 63, стр. 683-684.

8. См. П. В. Знаменский. "Православие и современная жизнь". Полемика 60-х годов об отношении православия к современной жизни (А. М. Бухарев)". М., 1906.

9. А.И. Герцен. Соч., т. XIV, стр. 309.

10. А.И. Герцен. Соч., изд. Лемке, т. X, стр. 148.

11. А. И. Герцен. Соч.. т. XIII. стр. 353-360.

12. А.И. Герцен. Соч., т. XI, стр. 301. В одном из номеров "Колокола" Герцен писал о страхе и бессилии власти: "Вот отчего они мечутся из стороны в сторону... вот отчего императрица по ночам молится перед византийской иконой и читает историю Марии Антуанетты...". А. И. Герцен. Соч., т. XV, стр. 197.

13. т.е. воспитателю наследника, Теодору фон Гримму.

14. А.И. Герцен. Соч., т. XIII, стр. 355.

15. Титов и Кавелин, профессора, отставленные в апреле 1858 г. от воспитания наследника.

---

---

Декабрь 1997