 |
ВЕСТНИК РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ
НАУК
том 64, №6, с. 510-523 (1994) |
|
ВЕСТНИК РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ
НАУК
том 64, №6, с. 510-523 (1994) |
МОНОЛОГИ О КАПИЦЕ
К столетию со дня рождения
Академик Ж. И. Алферов
Академик А. Ф. Андреев
Член-корреспондент РАН Н. В. Карлов
Академик В. А. Кириллин
Академик Ю. А. Осипьян
Член-корреспондент РАН Е. Л. Фейнберг
Для людей моего поколения, особенно для сотрудников Физико-технического института им. А.Ф. Иоффе, Петр Леонидович Капица-личность легендарная. Он начал здесь свою научную деятельность, более того, вместе с Абрамом Федоровичем Иоффе был одним из основателей нашего института.
Физтех - это первый исследовательский институт по физике в нашей стране. Он возник из кружка по проблемам новой физики, который организовал Иоффе в Петроградском политехническом институте во время первой мировой войны. Ядро кружка составляли ближайшие ученики Иоффе - Петр Леонидович Капица, Николай Николаевич Семенов, Яков Григорьевич Дорфман, Петр Иванович Лукирский, Яков Ильич Френкель.
Капица вместе с Иоффе были еще родоначальниками новой системы инженерно-физического образования. По их инициативе в Политехническом институте был создан физико-механический факультет, на котором впервые в нашей стране началась подготовка инженеров с глубоким знанием физики и физиков с хорошим пониманием инженерных проблем. Позже эта система подготовки инженеров-физиков развивалась в Московском физико-техническом институте, к созданию которого Петр Леонидович имел самое непосредственное отношение. А родилась идея в Петрограде, в годы гражданской войны.
Развивая инженерно-физическое образование, Капица сам служил примером блестящего физика, потрясающего экспериментатора, в совершенстве владеющего инженерным делом. Напомню, он окончил электромеханический факультет Политехнического института. (Кстати, очень много физиков нашего времени, в том числе и теоретиков, по образованию инженеры-электрики, например Поль Дирак и Джон Бардин.) Затем он начал работать у Абрама Федоровича Иоффе. В годы гражданской войны пережил большую личную трагедию, когда умерли его жена и двое детей. В 1921 г., видя крайне тяжелое состояние Капицы, Абрам Федорович пригласил его поехать вместе с ним и с Алексеем Николаевичем Крыловым в заграничную командировку в Англию. Так он попал в Кавендишскую лабораторию к Резерфорду.
Как-то я прочитал книгу Чарльза Сноу "Variety of men", содержащую психологические очерки о людях, которых он знал лично. Исключение сделано (и это оговорено в предисловии книги) лишь для Сталина, с которым писатель, в прошлом физик, не встречался. Большой очерк посвящен Резерфорду, и в нем довольно много говорится о Капице, с которым Сноу был в дружеских отношениях. Дело в том, что Сноу начинал карьеру физика тоже в Кавендишской лаборатории Резерфорда в одно время с Капицей. Сначала все в лаборатории относились к Капице настороженно. Видели, что это яркий человек, знающий, как говорится, себе цену. Например, однажды он поинтересовался у Сноу, может ли иностранец стать членом палаты лордов. Общаясь с ним продолжительное время, Сноу понял, что Капица не только талантливый физик-экспериментатор, но и смелый, мужественный человек. Думаю, что именно смелость Петра Леонидовича, о которой ходило немало историй, особенно привлекала молодежь.
С Капицей я познакомился в 1973 г., когда он уже был очень пожилым человеком. Разумеется, и раньше я его видел на собраниях, запомнил его блестящую речь на юбилее Физтеха в 1968 г., когда альма-матер советской физики исполнилось 50 лет. (Она вошла в его книгу "Эксперимент, теория, практика".) Мне запомнилось сравнение, которое он провел между возрастом людей и возрастом научных учреждений. Последние, как и все на свете - звезды, цивилизации, люди, - рождаются, живут и умирают. В старости человек становится слишком болтливым и прожорливым. Так и институты: чем старше, тем больше публикуют статей и расходуют средств. И дальше он четко сформулировал мысль о том, как можно сохранить молодость и людям науки, и научным учреждениям. Процитировав Резерфорда - "Капица, я чувствую себя молодым, когда работаю с учениками", - он сказал, что институты останутся вечно молодыми, если будут готовить научную смену.
В конце 1972 г. меня выбрали в члены-корреспонденты АН СССР, и Капица, узнав, что членом академии стал сотрудник Физтеха, с которым он не был знаком, пригласил меня сделать доклад на его знаменитом семинаре. Доклад этот стал памятным для меня событием. По заведенному обычаю, после семинара Петр Леонидович пригласил докладчиков к себе в кабинет на чай. Может быть, ему понравился мой доклад, может быть, он просто был в хорошем настроении, но наше чаепитие продолжалось три часа. На чаепитии был еще один физтеховец - легендарный Лев Сергеевич Термен, изобретатель тер-менвокса - первого электронного музыкального инструмента. (Лев Сергеевич недавно умер в возрасте 97-ми лет.) Петр Леонидович вспоминал молодость, Физтех, годы работы в Англии.
Приведу одну историю, которую я от него услышал. В ней, на мой взгляд, очень ярко проявилась смелость Капицы, оригинальность его подхода к решению совсем не научных задач.
Когда Капица в 30-х годах работал над турбо-детандером - машиной для сжижения жидкого гелия, ему потребовались хорошие шарикоподшипники. Они не производились у нас в стране, поэтому Капица написал в Наркомат внешней торговли заявку с просьбой, чтобы ему купили шарикоподшипники такой-то английской фирмы в таком-то количестве. Примерная сумма валютных расходов составляла по тем временам несколько сот фунтов. Спустя определенное время Петр Леонидович получил официальный ответ из наркомата за подписью начальника главка. В нем сообщалось, что его заявка изучается, и после того как выяснится, в какой стране, у какой компании можно будет купить шарикоподшипники лучше и дешевле, его поставит в известность о дальнейших действиях наркомата. Получив подобный ответ, Капица написал на нем: "Делайте, как вам говорят, или идите к такой-то матери". Поставив под этими словами подпись, он отослал бумагу обратно.
Взбешенный начальник -главка понес ее к Микояну, который в то время был наркомом внешней торговли. Микоян прочитал бумагу и положил ее в карман. Через какое-то время он был у Сталина и предложил ему посмотреть, что пишут наши академики. Сталин прочитал письмо и сказал: "Делайте, как он говорит, или вы у меня все пойдете к такой-то матери". После этого был снаряжен специальный самолет (в то время регулярного воздушного сообщения с Англией не было), который доставил в Москву шарикоподшипники, срочно закупленные в Англии. Операция обошлась в десятки раз дороже, поскольку рейс стоил очень дорого. Но с тех пор, сказал Петр Леонидович, никаких проблем с Наркоматом внешней торговли у меня никогда не было.
Хочу отметить одну удивительную особенность Петра Леонидовича: до самых последних дней жизни он сохранил интерес к научной работе, к получаемым им результатам. В 1979 г. он приехал в Ленинград и на семинаре в Физтехе сделал доклад о собственных экспериментальных исследованиях в области физики горячей плазмы. У него были свои идеи, которые он развивал. Так вот, этот известнейший физик в возрасте 80-ти с лишним лет, выступая на семинаре, бесконечно волновался: как его воспримет аудитория. Когда доклад закончился, мы пошли вместе с ним в кабинет директора Физтеха - им тогда был академик Тучкевич. И все время пока мы шли Петр Леонидович спрашивал, приняли ли эту его идею, поняли ли то или другое положение, то есть и в пожилом возрасте он сохранял волнение за свои результаты. Думаю, немного найдется у нас признанных ученых, которые, рассказывая о собственных работах, повторяю - собственных, будут так волноваться, беспокоиться о форме представления результатов.
Кстати, Нобелевскую лекцию он также посвятил работам в области физики высокотемпературной плазмы. Как известно, Нобелевская премия ему присуждена за открытия в области низких температур, прежде всего за открытие сверхтекучести. Однако с присущим ему чувством юмора Петр Леонидович сказал, что он, наверное, один из старейших Нобелевских лауреатов, получающих премию за работы, выполненные несколько десятилетий назад, о которых он уже забыл. И начал рассказывать о том, над чем сейчас работает.
Понимая, что ученый продолжает жизнь в учениках, Капица уделял огромное внимание подготовке научных кадров. Для его школы, как, впрочем, и для школ Иоффе, Семенова, Мандельштама, характерны две замечательные особенности: открытость и доступность обсуждения работ независимо от научного ранга их автора. В Институте физических проблем обсуждаются практически любые вопросы современной физики. По себе знаю, насколько это важно для молодого человека. Если вам в голову пришла новая идея, вам просто нужно походить по институту, поговорить с разными, причем и очень крупными, специалистами, чтобы ее обкатать и отшлифовать. Ну а на семинаре Петра Леонидовича обсуждались работы как признанных ученых, так и аспирантов. Главное, чтобы работа была интересной.
Науке и ученым в нашей стране всегда было нелегко. Были и в жизни Капицы бесконечно тяжелые времена. По рассказам старших коллег знаю историю его отстранения от работы в Институте физических проблем, который он сам создал. Это случилось в 1946 г. Директором института назначили (против его воли) Анатолия Петровича Александрова. Спустя десятилетия, наблюдая взаимоотношения Капицы с Александровым, можно было только радоваться. Эти два по-настоящему великих человека, попав не по своей воле в сложную коллизию, сумели сохранить прекрасные отношения, поскольку главным для них всегда оставалась наука. А ведь это были личности, хорошо знавшие себе цену, но они знали и цену нашей науки, а потому все делали ради нее.
Петр Леонидович умел строить отношения с властью. Он мог, исходя из интересов дела, иногда и смолчать, но если затрагивались принципиальные вещи, если, например, речь шла о чести и достоинстве советской науки и ученых его смелость и отвага проявлялись в полной мере и он никому не давал спуску.
На меня большое впечатление произвела опубликованная переписка Капицы, в частности его письма, относящиеся к деятельности Главкислорода, который он возглавлял. В них видны не только научный и инженерный талант ученого, но и блестящие административные способности. Надо заметить, что как крупный администратор он себя проявил в экономической системе, которая практически не работала.
Научный авторитет Капицы в мире был огромным. Из всех российских и советских ученых он имел самую большую коллекцию международных наград, званий, премий. Бесконечно жаль, что наша наука сейчас не имеет научных лидеров масштаба Капицы, потому что с такими учеными не могли не считаться власть предержащие.
Для меня, как физика, Петр Леонидович Капица прежде всего великий ученый. Его работы по открытию и исследованию сверхтекучести жидкого гелия (1938-1941)- это классика современной квантовой физики конденсированных сред.
Однако, чтобы понять влияние личности Капицы на меня и моих коллег, этого не достаточно. В 1917 г. Петру Леонидовичу было 23 года, и за свою долгую жизнь он в полной мере пострадал как от раннего постреволюционного беспредела, так и от развитых сталинско-бериевских форм человеконенавистничества. Тем не менее, глубоко уважая науку и понимая, что без государственной поддержки наука не имеет шанса существовать, Петр Леонидович очень серьезно относился к власти. Он писал письма Сталину, Молотову и другим, в которых имел мужество "учить", как надо обращаться с наукой и с научными сотрудниками. Он таким образом спас Л.Д. Ландау и В.А. Фока - крупнейших наших физиков-теоретиков.
Институт Капицы всегда был замечательным культурным центром в самом широком смысле этого слова. Здесь часто можно было встретить и Любовь Орлову, и Ираклия Андронникова, и молодых художников, ставших известными благодаря их персональным выставкам, устроенным в институте.
Одна из важнейших заповедей Капицы: талантливый молодой физик не должен иметь (между собой и П.Л.) промежуточных научных начальников. Этой заповеди мы и сейчас стараемся следовать в институте Капицы.
Петр Леонидович обладал сильно развитым чувством юмора и умением достойно поставить себя перед "начальством". Рассказы Петра Леонидовича о своей "трагической" судьбе зачастую вызывали у слушателей, в особенности у наших западных коллег, восхищение и даже восторженную зависть.
В современной ситуации, прежде чем принять какие-либо важные решения, мы в институте Капицы пытаемся понять, как бы поступил в этой ситуации Петр Леонидович. И это есть наш "критерий истины".
Член-корреспондент РАН Н. В. Карлов
Для меня, как и для каждого физтеховца, одного из первых выпускников, имя Петра Леонидовича Капицы свято и глубоко чтимо. Мы - студенты физико-технического факультета Московского университета 1947 года приема - считали за счастье учиться на факультете, созданном по замыслу академика Капицы. Он был очень популярен среди тех, кто подрастал в военные или непосредственно в предвоенные годы, кто регулярно читал журналы "Техника - молодежи" и "Знание - сила". Нам в общих чертах была известна история его жизни и постройки Института физических проблем, мы представляли, какие задачи в нем решались. Многого, конечно, мы в те годы не знали. Не знали, как он уехал из Советской России с помощью академика Иоффе, как вернулся на родину, но мы знали, что он работал у Резерфорда в Кембридже, где получил мировую известность. Мы ничего не слышали ни о его взаимоотношениях с руководством страны - Сталиным, Молотовым, Берией, Маленковым, ни о его взглядах на атомную проблему. Мы знали, что основы преподавания в Физтехе (как бы мы сейчас сказали, его парадигма) были разработаны Петром Леонидовичем. И надо отдать должное государственным деятелям той поры: они, хотя и не сразу, но поняли необходимость создания нового института. В общем, для нас Капица был легендой.
Идеология физтеховского образования в ясной форме изложена Петром Леонидовичем в письмах к Сталину, Маленкову, в последующих государственных решениях. Она сводится к трем основным положениям.
Во-первых, необходим отбор одаренной, талантливой молодежи - формирование абитуриентского корпуса на сложном, многоступенчатом экзаменационном пути. При этом внимание следовало уделять не только определению уровня формальных знаний абитуриента, но и оценке его творческой направленности и самобытности.
Во-вторых, в обучении студентов должны участвовать как штатные преподаватели, так и преподаватели-совместители, активно занимающиеся научными исследованиями.
В-третьих, образование должно быть тесно связано с исследовательской работой. С одной стороны, студент получает фундаментальное образование в области математики и естественных наук, прежде всего физики, а с другой - возможно раньше приобщается к творческому процессу: работе в лаборатории или в составе теоретической группы. На временной шкале эта схема обучения выглядит примерно так. На трех первых курсах студент проходит фундаментальную подготовку по математике, физике, химии, английскому языку, основам инженерного дела. На последующих трех курсах он работает в составе исследовательской группы, где развивает вкус к производству научных результатов. После окончания вуза (а может быть и раньше) он сразу становится активным работником в избранной области науки. Привлечение студентов малыми группами, а то и поодиночке в научные коллективы, развитие у них того, что теперь называется "духом команды", планировалось Петром Леонидовичем и осуществлялось по его начертаниям.
И еще одна особенность физтеховского образования, также заложенная Капицей. Это - высокая ликвидность или высокая способность перетечке. Студент свободен в выборе научной лаборатории, но, как правило, если его отношения с руководством нормальные, студент хорошо фиксируется.
Таким образом, идеология физтеховского образования, разработанная Капицей, покоится на трех краеугольных камнях: абитуриентском корпусе, профессорско-преподавательском составе и фундаментальном образовании, сочетающемся с исследовательской работой. Эта идеология сохранилась до наших дней. Мы к ней добавили только одно, следуя велению времени, - серьезную гуманитарную подготовку студентов. Мы считаем, что технократически ориентированный ум опасен социально, если он совершенствуется только в узкопрофессиональной области.
В физтеховском сленге существует еще одно понятие, впервые появившееся в письме Капицы к Сталину: "базовый институт". Сейчас оно теряет свою конструктивную значимость, поскольку система базовых институтов - академических и отраслевых - находится в коллапсе.
Долгопрудный как месторасположение будущего Московского физико-технического института выбран самим Капицей. Он мечтал о кампусе, удаленном от городской суеты, где можно легко концентрироваться на научных занятиях. И вместе с академиком Христиановичем нашел для Физтеха разрушенное в то время здание Московского авиационно-технологического института. Этому выбору способствовали также режимные соображения, поскольку предполагалось ориентировать часть выпускников на решение оборонных задач. Капица сформулировал и основную задачу Физтеха - ликвидировать разрыв между фундаментальным уровнем подготовки в ведущих университетах страны и узкой, но глубокой профессиональной направленностью технических вузов. Мост над этой пропастью, по его мнению, предстояло возвести именно Физтеху.
Нелишне, кстати, вспомнить о том, что Капица обосновывал необходимость полного государственного обеспечения студентов Физтеха. При этом планировалось на каждый курс принимать около сотни студентов. Петр Леонидович мечтал создать аналог Царскосельского лицея, в котором и бедняк Кюхельбекер, и середняк Пушкин, и богач Пущин жили в одинаковых условиях на казенном коште. Примерно это и имел в виду Капица.
Общую физику нам преподавали в основном сотрудники Института физических проблем, а также Физического института им. П.Н. Лебедева. Первые занятия и семинары проходили в Институте физических проблем, так как здание в Долгопрудном еще ремонтировалось. В то время этот институт находился на окраине Москвы. Здесь троллейбус № 4 делал круг. Ближайшее большое здание принадлежало ВЦСПС, а дальше расстилалось голое поле. Напротив института строился большой купол ускорителя Института химической физики.
На нашем курсе был проведен интересный эксперимент: общую физику нам читали одновременно Ландау и Капица, причем оба, естественно, начали с механики. Первой была лекция Ландау. Я не теоретик, мне не свойствен абстрактный характер мышления, а потому мне трудно восходить в своих мыслимых построениях от общего к частному. Человек, как правило, познает мир не индуктивно, а дедуктивно. Но не таким был Ландау. Он начал курс механики с принципа наименьшего действия. После его первой лекции я решил, что не смогу здесь учиться. Однако на следующий день или через день я попал на лекцию Капицы, после которой я все понял (или мне так показалось). И с каждой новой лекцией приходило все более глубокое понимание сути физических явлений. На меня и многих моих друзей-сокурсников произвели огромное впечатление лекции Петра Леонидовича с их ярким физическим смыслом, доступной наглядностью, удивительно остроумным изложением. Он показывал, как делались открытия, рассказывал об истории развития человеческой мысли, очень поучительной.
Лекции Капицы и Ландау записывались. Лекции Ландау были изданы. Я взял этот том, когда готовился к вступительным экзаменам в аспирантуру. И только тогда понял, как прекрасен этот курс. В нем приведены в систему физические знания, увязано одно явление с другим, показана их общность, будь то в электростатике, гравитации или механике. Очень нужный и полезный курс, но не для всякого ума сразу. Люди ведь созревают по-разному... Лекции Капицы, к сожалению, не были изданы. Они хранятся в музее Физтеха. Одна из моих задач - их издание.
Большое значение придавал Капица физическому практикуму. Он был организован по его замыслу в основном нами, первыми студентами Физтеха. Преподаватели очень хорошо использовали наши возможности. Они быстро разобрались, кто из нас радиолюбитель, кто умеет паять или легко "читает" электрические схемы, кто лучше разбирается в механике.
В сущности, по рекомендации Петра Леонидовича в Московском физтехе была создана в 50-х годах кафедра физической электроники. Капица считал, что студенты должны уметь паять стекло, вваривать в него электроды, откачивать вакуум, делать электронные лампы. В то время у него уже был интерес к мощным генераторам СВЧ-колеба-ний, которые он предлагал использовать для плазменного разогрева.
Капица положил начало интересной физтеховской традиции. В завершающий курс физики экзамен (нынешние студенты называют его государственным) он ввел помимо письменного экзамена, на котором проверялось, как студент решает задачи, так называемый вопрос по выбору. В сущности, это была маленькая диссертация. Студент мог рассказать, предварительно проконсультировавшись с руководителем группы или физического практикума, а возможно, и с научным руководителем его базовой лаборатории, о каком-нибудь исследовании - теоретическом или экспериментальном, мог притащить на экзамен экспериментальный макет и продемонстрировать его в действии, мог сделать реферат интересной классической работы. Этот экзамен мы сдавали лично Петру Леонидовичу в актовом зале нашего факультета (теперь института). Капица сидел в углу сцены, отгородившись от зала столом, и мы поочередно подходили к нему и излагали тему, используя плакаты или давая пояснения на доске. Его дополнительные вопросы были ясны, точны, обладали потрясающей воспитующей силой.
Выбранной мной темой были опыты по световому давлению Петра Николаевича Лебедева. Я изучил все его работы конца прошлого - начала нынешнего века и все, что было опубликовано по этой проблеме в русской и немецкой литературе, после чего посчитал то, что можно было посчитать. Мне казалось, что я понял все, но не тут-то было! Своими вопросами Капица "вытащил" из меня все паразитные эффекты, связанные со световым давлением, А ведь это было задолго до открытия лазеров - в конце 49-го или в начале 50-го года. Я получил у Петра Леонидовича четверку, а не пятерку, столь для меня желанную. Но этой четверкой я горжусь, пожалуй, не меньше, чем всеми остальными своими достижениями.
Мой товарищ, ныне профессор Веселаго, сдавал экзамен непосредственно передо мной. Он вполне заслуженно получил у Капицы пятерку и пошел со сцены гордый и радостный. Вдруг из угла раздался несколько скрипучий голос Петра Леонидовича: "Товарищ Веселаго, вернитесь, пожалуйста". Мой друг осел, развернулся и пошел к нему, совершенно потерявшись. И тут Петр Леонидович его спрашивает: "Скажите, пожалуйста, а в 1912 году никто из ваших родственников не служил в Кронштадте?" Тот ответил: "Да, служил мой двоюродный дед". Петр Леонидович пожал ему руку, и он наконец спустился со сцены. Напомню, что Веселаго - известная морская семья. Адмирал Феодосий Федорович Веселаго был историографом российского флота. У Новикова-Прибоя в "Цусиме" есть герой - "беспутный" мичман Веселаго. И вот этот мичман служил в начале века в Кронштадте, где, как известно, вырос Петр Леонидович.
Экзамен, введенный Капицей, положил начало милой, несколько буршевской традиции в Московском физтехе. После государственного экзамена студенты вывешивают на заборе, окружающем институт, нарисованные ими плакаты и схемы. Потрясающая симфония (или какофония?) цветных линий и схем производит удивительное впечатление на непосвященного человека. В прошлые времена государственные и партийные руководители возмущались, требовали убрать плакаты, ссылаясь на возможность разглашения государственной тайны. Но студенты делали это в прошлом, делают сейчас и, надеюсь, будут делать в будущем.
Через 20 лет после запомнившегося мне экзамена Капицы я вместе с Виктором Георгиевичем Веселаго был в США в Кембридже, в Массачусетсском технологическом институте. Здесь мы увидели объявление о том, что процессор Капица будет читать лекцию о своих плазменных исследованиях. Естественно, мы пошли на лекцию, хотя плазменная тематика не представляла для нас особого интереса. Зал был полон. Капица, как всегда, очень хорошо рассказывал. Вот тут-то я впервые услышал его английскую речь. Говорил он абсолютно свободно, но с чрезвычайно плохим произношением. Правда, все его понимали. После лекции мы к нему подошли, он узнал нас, и мы немного поговорили о теме лекции. Почтительная публика образовала на некотором расстоянии от нас полукруговой вакуум: демократизм демократизмом, но научные ранги в США чтут. Публика наблюдала, как мэтр беседует с нами, тогда далеко не юношами - нам уже исполнилось по сорок лет, - но выглядели мы несерьезно.
Вскоре я снова встретился с Петром Леонидовичем, когда он в извечном своем стремлении к новому открывал факультет проблем физики и энергетики в Московском физико-техническом институте. Новый факультет разместился рядом с Институтом космических исследований, в "стекляшке", переданной Физтеху академиком Сагдеевым. Мой "предместник" на посту ректора Физтеха академик Белоцерковский пригласил Капицу открыть этот факультет. Петр Леонидович перерезал ленточку и произнес соответствующую случаю речь.
Не привязываясь теперь к конкретным событиям, хочу отметить прагматическую мудрость Капицы. У него была ясно выраженная система взглядов и целей, реализацию которых он осуществлял не донкихотскими способами. Он всегда находился в реалистических взаимоотношениях с окружающим миром. Старался избегать ненужных конфронтаций, находил нетривиальные пути для решения нетривиальных задач, а к тривиальным целям шел более простым путем. Эту мудрую множественность подходов Капица использовал при реализации идеи Физтеха, в акциях по спасению Фока и Ландау. Когда же дело касалось принципиальных вопросов, он был столь же непреклонен, как Мартин Лютер, - "На том стою и не могу иначе". И конечно, Капица был настоящим российским патриотом.
Для нашей интеллигенции характерна конфронтация с властью. Ее представители зачастую не видят того, что декларация, пусть даже правильных принципов, может оказаться пагубной для дела. Они не понимают, как важно добиваться высоких целей в тех конкретных условиях, в которых мы живем. Умение добиваться высоких целей, не поступаясь при этом убеждениями, было свойственно Петру Леонидовичу Капице.
Петр Леонидович Капица был не только первоклассным ученым и высококвалифицированным инженером, но и человеком, которого интересовало все - от природы шаровой молнии до "вопроса о размножении и сохранении российского народа".
Как и многих ученых, его очень беспокоило состояние биологических наук в нашей стране в 40 - 60-е годы, привилегированное положение академика Т.Д. Лысенко. Он даже принял участие во встрече ученых, придерживавшихся общепринятых взглядов в биологии, - В.А. Энгельгардта, В.Н. Сукачева, Н.М. Сисакяна и других -с Т.Д. Лысенко и его единомышленниками. Встреча состоялась примерно 30 лет назад на подмосковной опытной базе Института генетики АН СССР, директором которого был Т.Д. Лысенко. Цель этой встречи - достичь взаимопонимания.
Приведу в качестве примера обсуждение вопроса о целесообразности гнездового метода посадки деревьев. Лысенко был его сторонником. Он показывал посаженные гнездовым методом группы березок и других деревьев и утверждал, что при такой посадке они растут гораздо лучше. Его спросили: "Есть ли, кроме деревьев, посаженных гнездовым методом, деревья того же вида, растущие поблизости в одиночку?" Выяснилось, что таких деревьев нет, а поэтому убедиться простейшим способом в целесообразности гнездовой посадки оказалось невозможным. Затем поинтересовались, какие у него есть основания (опытные или теоретические) предполагать заранее, что гнездовая посадка деревьев даст положительный результат? После длительных пререканий он назвал две возможные причины: срастание корней деревьев одного вида и их взаимное воздействие через атмосферу. Экспериментальная проверка, как оказалось, не проводилась из-за большой сложности. Капица сразу же предложил поставить мощный вентилятор и гнать воздух от одного дерева определенного вида к другому. Лысенко возражал, что это сложно, дорого, да и ни к чему, поскольку ответ ему заранее известен.
Надежды на положительный исход встречи становились весьма сомнительными. Академик В.Н. Сукачев плохо слышал и пользовался усилителем звука. В конце встречи он, когда видел, что собирается говорить Лысенко, демонстративно вынимал усилитель звука из уха.
После окончания встречи мне пришлось вдвоем с академиком Лысенко возвращаться на автомобиле в Москву. По дороге он рассказывал, как создает высокопродуктивное стадо коров. Весь период времени - от искусственного оплодотворения до появления теленка - корове дается много высококачественной пищи. В результате теленок появляется на свет маленьким (что и хорошо) и вырастает в большую корову (что отлично). Происходит это потому, утверждал Лысенко, что обилие корма отвечает требованию установленного им закона, согласно которому при наличии благоприятных условий масса вида увеличивается.
Мой вопрос - пробовал ли он в этот период плохо кормить корову, чтобы убедиться, что в этом случае теленок появится на свет большим (что плохо), но из него вырастет маленькая корова (что тоже плохо), - удивил Лысенко. Он считал, что человек, работающий в аппарате ЦК КПСС (действительно, в это время я был заведующим Отделом науки ЦК КПСС), не должен рекомендовать вещи, которые заведомо ведут к отрицательному результату. Комментарии, как говорится, излишни.
Капица был очень находчивым и остроумным человеком. Однажды он находился в одном из университетов США, где ему должны были вручить атрибуты, связанные с избранием его почетным доктором наук этого университета. За несколько дней до торжественного события, которое должно было происходить в большой аудитории, ректор университета предупредил Петра Леонидовича, что, по его сведениям, группа студентов намерена устроить ему обструкцию в связи с якобы плохим отношением к евреям в Советском Союзе. Капица попросил ректора организовать ему встречу с этими студентами до акта вручения. Такая встреча состоялась и очень быстро закончилась к полному удовлетворению Петра Леонидовича. Он задал студентам только один вопрос: можете ли вы назвать хоть одну столицу, кроме Москвы, в которой одна из центральных площадей * носит имя одного еврея, на ней установлен памятник другому еврею, а создан этот памятник третьим евреем? Студенты не смогли. Обструкция не состоялась.
* Речь идет о площади Свердлова.
Меня всегда восхищала образная речь Капицы. Вот как он определял роль научного руководителя: "В современных условиях руководитель научной работы подобен режиссеру, он создает спектакль, хотя не появляется сам на сцене. Современный театр и кяно признают решающее значение режиссера при создании спектакля или фильма. Но то, что сейчас при современной коллективной научной работе роль руководителя обычно является решающей, еще далеко не дошло до сознания, потому и не создаются те условия, которые необходимы для успешной работы руководителя".
Ему, например, принадлежит краткое и ясное определение лженауки: "Ошибки не есть еще лженаука. Лженаука - это непризнание ошибок. Только поэтому она - тормоз для здорового научного развития".
Считаю, мне повезло: на протяжении почти 30 лет я общался с этим крупнейшим ученым и необычным человеком.
Мое знакомство с Петром Леонидовичем Капицей состоялось около 1960-го года, однако с его работами я познакомился гораздо раньше. Еще будучи старшеклассником я начал думать о том, чем мне заниматься, а тогда, естественно, набор возможностей был не таким, как сейчас. Меня привлекала научная работа, и выбор для меня состоял лишь в том, какой наукой заниматься. Постепенно, но верно мои интересы сместились в область физики и математики, прежде всего экспериментальной физики. Я стал знакомиться с ее различными направлениями, естественно по научно-популярной литературе.
В то время на меня произвела большое впечатление одна из публикаций о работах Капицы в области низких температур. Публикация сопровождалась описанием теоретических результатов, полученных академиком Ландау, и экспериментов Шальникова. Эта тройка специалистов по физике низких температур - Капица, Ландау, Шальников - была для меня в школьные годы кумиром науки. К ним я хотел в какой-то степени приблизиться. Вот так я решил для себя, чему учиться, и выбрал место, где буду учиться, - физико-химический факультет Московского института стали и сплавов.
Ко времени окончания учебы судьба счастливым образом свела меня с выдающимся ученым, ставшим моим учителей в науке, - академиком Георгием Вячеславовичем Курдюмовым. Он, слава богу, жив и по ею пору. Георгий Вячеславович внес выдающийся вклад в науку, один из самых крупных в нашем веке. Однако этот тихий и очень скромный человек, внешне не блестящий, не отличающийся красноречием, никогда не был кумиром публики и научной общественности. Его истинная, не показная скромность состоит в том, что он не считает других людей хуже себя ни в моральном, ни в потенциально научном плане и всегда готов признаться в том, что делает что-то хуже, чем другие.
В конце 50-х - начале 60-х годов академик Курдюмов выступил с инициативой создания в Академии наук Института физики твердого тела. Его назначили директором-организатором будущего института. Однако Георгий Вячеславович всегда руководствовался принципом: лучше найти ученика, имеющего способности к организаторской работе, чем самому этим заниматься. И вскоре он переложил на меня все организационные заботы. Так я стал заместителем директора организовывающегося института (а позднее, когда он был создан, и его директором - этот воз везу и по сей день). Вот тогда-то мне удалось познакомиться с Капицей.
Предварительно договорившись, мы с Курдюмовым приехали в Институт физических проблем. Наша беседа с Петром Леонидовичем продолжалась два-три часа. Мы рассказали, какой институт собираемся создать, -.и он дал нам несколько совершенно неоценимых советов. И тогда он предстал передо мной как человек, понимающий сущность научной работы и то, как надо ее организовывать. Он сам и его ближайшие помощники по институту - Александр Иосифович Шальников и Юрий Васильевич Шарвин -обещали нам всяческую поддержку. Надо сказать, что они внесли большой вклад в организацию нашего института. Шальников, например, советовал мне, как лучше проектировать лабораторные помещения, чтобы учесть все мелочи, как делать экранировку или вибрационную защиту. Шарвин еще прочнее связан с нашим институтом: он стал членом ученого совета и уделил громадное внимание формированию научной атмосферы в институте.
В нашем институте мы попытались оптимально оборудовать место для эксперимента. Экспериментатор, ведущий точные измерения, должен быть гарантирован от побочных влияний - вибрации, скачков температуры, электрических, электромагнитных и прочих помех. И нам действительно с помощью специальных технических средств удалось создать благоприятные условия для эксперимента.
С этого времени я довольно часто встречался с Петром Леонидовичем и увидел то, что было скрыто от посторонних глаз, и прежде всего его представления о месте науки в обществе и ее взаимоотношениях с властными структурами. Надо сказать, что его взгляды на место науки в обществе отличались от общепринятых. Он, например, считал, что настоящий ученый должен, соблюдая достоинство, взаимодействовать с властными структурами, а не отвергать их.
В то время личный героизм проявлялся в конфронтации с властью и всей коммунистической системой. Такая позиция способствовала созданию в стране атмосферы протеста против злокачественных явлений нашей жизни. Но подобными действиями, как нам сейчас уже ясно, можно добиться лишь одного - разрушения старого режима; нового устойчивого состояния достичь не удастся. И подтверждение тому - современная ситуация в нашей стране. Революционный вихрь, пронесшийся над ней, смел вместе с коммунистической идеологией и государственность - систему власти и управления, систему общественных взаимных обязательств, дисциплину в обществе.
Капица считал, что власть - это не только государство, но и общество. Власть должна быть естественной и выражать интересы общества. Он понимал важность общественных отношений, в том числе отношений науки и техники. Последняя ближе к реальной жизни и сильнее связана с материальными ценностями, а потому техника и ее представители всегда богаче науки и ученых. Петр Леонидович настаивал на том, чтобы никаких технических консультаций ученый не давал бесплатно. Техника обязана просить науку об оказании ей услуг, а не принимать благосклонно бесплатные услуги науки, которые та ей еще и навязывает.
Долгое время мы не понимали, какое место занимает наука в советской государственной системе, поэтому у нас существовал такой идиотский термин, как внедрение, означавший насильственное впихивание чего-то куда-то. На самом деле общество должно иметь потребность в научных результатах, в новых научных и технических идеях. Это хорошо понимал Капица. Он считал, что государство и общество обязаны содержать науку, то есть последняя должна существовать на отчисления от налогов, которые граждане платят в государственную казну. Наука (как, кстати, и культура) развивается по единым законам, удовлетворяя потребности общества в целом. Ответственность за ее место и уровень развития в данной конкретной стране несут ученые и государство, которое должно поддерживать науку. Если какая-то часть общества нуждается в советах науки, она вынуждена вступать с ней в отдельные экономические отношения. Подобные элементы рыночных отношений уже существовали на Западе, и Капица мог их наблюдать.
Когда Петру Леонидовичу пришлось остаться на родине, он занял вполне определенную, конструктивную позицию сотрудничества с властями. Он ясно видел всю уродливость тогдашних общественных отношений: подлинная наука подменялась суррогатами оценки общественного влияния той или иной группировки; в академию выбирались представители разных классов, социальных групп и регионов, с последствиями чего мы еще, к сожалению, имеем дело и в наши дни. И вот тогда Капица скрупулезно и последовательно начал создавать научную и техническую школу, полагая, что она станет рассадником подлинной науки в стране. Одновременно он пытался оказывать влияние на властные структуры.
Капица не пытался свергнуть советскую власть, он хотел привнести во властные структуры прогрессивные научные и технические идеи. Можно посмотреть его переписку со Сталиным, Молотовым, с председателем Госплана Межлауком и увидеть, как методично он пытался "образовывать" власть, вернуть ее на позиции здравого смысла и естественного понимания, что хорошо, а что плохо. Интересы страны он не сводил к интересам правящей группировки. Он брался за решение практических народнохозяйственных задач не ради власти, а ради укрепления могущества страны. Он решил проблему кислорода для металлургии, но отказался заниматься созданием атомной бомбы - этого не позволяли его моральные принципы.
Петр Леонидович считал, что независимо от того, кто правит страной, надо способствовать утверждению в ней естественного уклада жизни. Он прежде всего заботился о том, чтобы как можно больше людей были вовлечены в естественный процесс созидательной жизни. Если в стране нормальные отношения, то ветры, дующие наверху то направо, то налево, в конце концов что-нибудь да сдуют. Это и произошло сейчас в нашей стране. К сожалению, многое из того, что Капица закладывал, тоже оказалось сдутым.
В нашей последней истории многие имеют большие гражданские заслуги в деле разрушения коммунизма, и прежде всего - Андрей Дмитриевич Сахаров. В деятельности Капицы и Сахарова много общего, недаром они были симпатичны друг другу и имели дружеские отношения, пронизанные взаимным уважением. Но это были разные люди, с разными, я бы сказал, практическими устремлениями. Сахаров - борец, готовый смести коммунистическую идеологию и советскую власть. Капица, который тоже понимал, что коммунистическая идеология неприемлема для страны, больше внимания уделял глубинным процессам реорганизации самих общественных отношений. Что же касается личного мужества и готовности положить на алтарь общественной деятельности свои личные интересы и безопасность, то в этом Капица не уступал Сахарову.
Все помнят историю ссылки Андрея Дмитриевича Сахарова в Горький и борьбу за возвращение его к активной деятельности. Я же хочу напомнить об истории отстранения Капицы от работы в Институте физических проблем, когда он выразил несогласие с властью. Правда, протест Капицы не принял характера открытой борьбы, да в то время ни о какой борьбе не могло быть и речи - страна и общество были полностью закрепощены. Берия люто ненавидел Капицу, поскольку тот не скрывал своего презрения лично к нему. Для Петра Леонидовича существовала нешуточная опасность быть убитым, причем это могло быть сделано без возбуждения общественного мнения, как в свое время погибли многие выдающиеся ученые. В том, что Капица остался живым, мне кажется, сказались какие-то флюиды, существовавшие во взаимоотношениях тройки "Капица - Сталин - Берия". Думаю, что Сталин не был заинтересован в гибели Петра Леонидовича и дал это понять каким-то образом Берии. Возможно, история найдет фактическое подтверждение моей версии, а может быть, и опровергнет ее.
Пока Капица находился в ссылке, обязанности директора Института физических проблем исполнял Анатолий Петрович Александров, недавно ушедший от нас. Казалось бы, какие могут быть отношения между опальным директором и тем, кого посадила на его место власть? Но после того как прошел первый угар обиды, у Петра Леонидовича сложились очень дружелюбные отношения с Анатолием Петровичем. Последний старался не разрушить то, что сделал Капица в институте, а тот, в свою очередь, с пониманием относился к тому, что делал его преемник.
Александрова я бы назвал советским научным маршалом, который выполнял стратегические начертания советской власти и одновременно фрондировал с ней. В своем институте он, например, поддерживал генетику, всегда протестовал против всякого идиотизма власти, в общем делал такое, что впоследствии требовало разъяснений. Но Александров, как и Капица, понимал, насколько важна для общества созидательная деятельность.
Я считаю, что каждый мыслящий, дееспособный человек должен разумно сочетать разрушительный пафос с созидательной деятельностью. Если в обществе существует что-то, не соответствующее общественному назначению, то, конечно, надо приложить все усилия для уничтожения этого отрицательного явления. Но надо всегда помнить, что разрушающие усилия на благо общества не должны обратиться ему во вред.
Всем известно, как много сделал Капица для освобождения из заключения и реабилитации ученых. Два выдающихся физика-теоретика -Владимир Александрович Фок и Лев Давидович Ландау - обязаны жизнью заступничеству Капицы. Он не побоялся не только просить за арестованных, но и дать письменное поручительство за благонадежность Ландау. Во всех этих деяниях мужественное поведение Капицы, его гражданскую позицию общество должно оценить самой высокой мерой.
Хочу еще раз подчеркнуть его созидательную деятельность, которой он сознательно следовал. Когда Капица в 30-е годы приехал из Кембриджа, то он надеялся, что будет заниматься не только строительством собственного института, но и организационной деятельностью. Он, например, сделал доклад о принципах организации научной работы в академии. Против его идеи выступили многие академики коммунистической закалки, и она была провалена при равнодушном непротивлении академического руководства, опасавшегося, что деятельность ученого может вызвать неудовольствие властей.
Тогда он сосредоточился на демонстрации того, что можно сделать в институте, руководствуясь своими принципами. В нем все было разумно, рационально, естественно, проникнуто здравым смыслом, а не регулировалось какими-то нормами, которые неизвестно откуда взялись и насильно насаждались. В его институте не было некоторых элементов, обязательных для других советских учреждений. Он выступал против того, чтобы рассаживать мелких номенклатурных начальников только потому, что это везде принято. В его институте завотделом кадров мог одновременно исполнять обязанности бухгалтера и секретаря. Он протестовал против того, чтобы директору навязывали схему распределения бюджета. Пользуясь своим авторитетом, Капица получил возможность обращения в высшие властные структуры для утверждения своего права директора устанавливать смету в пределах тех бюджетных средств, которые выделяются институту. Сейчас так поступает любой директор, а в конце 30-х годов поведение Капицы рассматривалось как вопиющее проявление самостоятельности и даже заносчивости.
Думаю, что организационные принципы, которыми руководствовался Петр Леонидович при создании института, навеяны представлениями о месте науки в английском обществе. Он понимал, что институт должен быть небольшим, подвижным, рациональным, все его сотрудники должны сочетать глубокие теоретические экспериментальные исследования с практической работой на благо общества.
В технике есть термин "удельная прочность". Совершенно очевидно, что абсолютная величина прочности стали больше, чем, например, у алюминия или сплава титана. Но если мы будем рассчитывать прочность на единицу массы, так называемую удельную прочность, то эта характеристика у титанового сплава лучше, чем у стали.
По аналогии можно ввести термин удельной насыщенности института, то есть качество и количество научной продукции, рассчитанное на число людей, ее вырабатывающих. Удельная насыщенность Института физических проблем выше, чем любого другого российского института. Здесь работало 15-20 научных сотрудников, а всего в нем числилось около двухсот человек. Штат ФИАНа или Физтеха в Санкт-Петербурге в лучшие времена насчитывал три - пять тысяч. Конечно, такие большие институты соответствовали имперскому духу страны (так же, как, например, Большой театр, в котором тысяча солистов), их сейчас особенно трудно удержать на плаву. Поскольку мы уходим от имперского советского духа и возвращаемся к естественным общественным отношениям, идеи Капицы об организации науки приобретают особую ценность.
В молодые годы Петр Леонидович затратил много времени на формирование собственной физической идеологии. В соответствии с ней наука представляет собой стройную взаимосвязанную систему, подобную отдельно стоящему зданию. Если вытащить из него какой-то кирпич, то здание может рухнуть. Если же какой-то факт не укладывается в эту систему, значит, здание науки неправильно выстроено.
Занимаясь текущими делами, Петр Леонидович следил за научными публикациями. В его институте работали два (что нехарактерно для советской науки того времени) семинара. Один он вел сам, другой - Ландау. Это были лучшие физические семинары в стране.
На семинар Капицы приглашался любой человек, как-то себя проявивший. Это мог быть не только записной физик, но и медик, инженер, учитель. Он имел право изложить свою работу и требовать ее обсуждения. На семинаре рассматривались, помимо специальных физических проблем, вопросы генетики, философии, общественной мысли, казалось бы, далекие от физики. После семинара докладчики и основные его участники - ближайшие сотрудники Капицы и известные ученые - приглашались в кабинет Петра Леонидовича на чай с бутербродами. Начиналась самая интересная для посвященных часть семинара, на которую многие стремились попасть. Капица всегда интересовался тем, что новенького в театральной жизни, какие новые анекдоты появились. Доверительная обстановка, возможность откровенного высказывания были близки по духу когда-то знаменитому клубу Капицы в Кембридже.
Мне посчастливилось быть причастным к жизни Института физических проблем того периода, к деятельности семинара Капицы. Знакомство с Петром Леонидовичем, с выдающимися теоретиками и экспериментаторами, работавшими в его институте, оказало на меня большое влияние. Я до сих пор считаю этот институт своим домом, но не тем, в котором вырос, а тем, где воспитывался.
Капица привлекал многих ярких людей. У него дома можно было встретить Любовь Орлову, Григория Александрова, Юрия Любимова, Василия Смыслова. Петр Леонидович очень любил играть в шахматы и вкладывал в игру много эмоций. Однако проигрывать не любил, впрочем, он не любил проигрывать ни в каком деле. Если видел, что задача - научная или общественная - безнадежная, он за нее не брался. Решение взяться за какую-либо задачу или отказаться от нее было не эмоциональным всплеском, а результатом глубокого анализа.
У Петра Леонидовича была одна своеобразная черта. Если нужно было решать какие-то организационные вопросы, он предпочитал не звонить по телефону, а написать письмо и в нем ясно изложить суть дела. Такая форма обращения предполагала столь же ясный письменный ответ. Капица считал, что в письме труднее "замотать" дело, чем в телефонном разговоре. Не случайно он оставил много письменных свидетельств своей организационной деятельности.
Научные труды Капицы безусловно войдут в хрестоматии и учебники физики. Такие явления, как скачок Капицы или сверхтекучесть, за открытие которой он получил Нобелевскую премию, не могут быть вне истории науки.
Петр Леонидович принадлежит к числу самых ярких людей, оказавших влияние на глубинное развитие советской физики. Это влияние нашло отражение не только в полученных научных результатах, но и в создании духа объективного познания истины. Жаль, что такие люди появляются редко.
Член-корреспондент РАН Е. Л. Фейнберг
С моей точки зрения, наиболее замечательная особенность Капицы как человека - это абсолютная внутренняя независимость и сильно развитое чувство собственного достоинства.
Мое знакомство с ним состоялось еще до войны. В то время круг московских физиков был очень узок, так что все друг друга знали. Приведу один пример. В 1937 г., если не ошибаюсь, Нильс Бор остановился на несколько дней в Москве, и Капица устроил у себя в институте специальное заседание (регулярных семинаров у него тогда еще не было), на котором Бор рассказал о результатах своей последней работы. Так вот, на это заседание пригласили всех московских физиков (занимавшихся ядерной физикой и теоретической, как-то связанной с проблемами ядерной физики и физики элементарных частиц) - от аспирантов до академиков. И все это собрание не заполнило и четверти конференц-зала Института физических проблем.
Я не был, что называется, близок с Капицей. Посещал его семинары, входил в состав редколлегии "Журнала экспериментальной и теоретической физики" в то время, когда Петр Леонидович был его главным редактором, и, принимая участие в работе редколлегии, неизбежно с ним встречался.
Мне трудно давать оценку разнообразным научным работам Капицы, хотя бы потому, что тем, чем он занимался, я сам не занимался никогда. И все же, думаю, не ошибусь, если скажу: самое замечательное, что он сделал, - это исследование свойств вещества при сверхнизких температурах, разработка методов достижения этих температур и прежде всего открытие сверхтекучести гелия. Эта работа столь же этапна для развития физики, как, например, открытие сверхпроводимости. В силу сказанного на мою научную работу Капица не оказал никакого непосредственного влияния. Но его гражданская позиция, которая до эпохи гласности мне, как и многим, была известна лишь частично, очень привлекала и служила примером мужественного поведения.
Напомню, что, после того как Петру Леонидовичу было запрещено возвратиться в Англию, он в знак протеста сначала вообще хотел уйти из физики и стать ассистентом академика Павлова по вопросам физиологии. Однако вскоре смягчился. Ему создали прекрасные условия для работы, построили институт, и он вернулся к своим физическим занятиям. Надо помнить, что в то время Капица, как и многие наши ученые, считал условия, созданные советской властью для развития естественных наук, исключительно благоприятными. В зарубежной печати было опубликовано письмо Капицы Резерфорду, в котором он говорил о том, как много делает советская власть для науки и ученых. Кстати, такого же мнения придерживался и Ландау, называвший себя "красным". И действительно, естественные науки у нас развивались тогда исключительно быстро.
Между тем и Капица и Ландау, и другие интеллигенты видели, что происходит вокруг, знали об арестах, о погибших в узилищах коллегах, испытывали отвращение к идеологическому давлению, которое на них оказывалось. Тем не менее представление о том, что социализм - это желаемый идеал, к которому страна идет (и придет, несмотря ни на что), было широко распространено. Многие считали, что в принципе советская система имеет преимущества перед капиталистической, в особенности когда дело касается науки.
Тем более поразительное впечатление произвели на меня сравнительно недавно опубликованные Павлом Евгеньевичем Рубининым письма Капицы к Сталину, Молотову, Берии и другим "вождям", например, к Межлауку, теперь менее известному, но тогда занимавшему высокое положение. Эти письма, в том числе и к Сталину, написаны необычайно свободно. Не думаю, что он считал для себя лестным быть равным Сталину, уж очень различным был уровень их культуры. Они написаны человеком, обладающим огромным чувством собственного достоинства, уверенным, что он имеет право говорить все, что думает. И эти письма пронизывает требование к власти проявлять глубокое уважение к науке вообще и научному работнику в частности.
Первое письмо к Сталину датировано 1 декабря 1935 г. В нем Капица рассказывает, в какое тяжелое положение попал, когда его "неожиданно задержали и резко прервали в очень интересном месте" его научную работу. По словам Капицы, его заподозрили в чем-то нехорошем и отношение к нему было самое недоброжелательное и недоверчивое, так что даже некоторые коллеги относились к нему с опаской и сторонились его. И в этом письме он высказывается настолько свободно, что осмеливается таписать всемогущему диктатору: "...отношение, которое было проявлено ко мне, очень скверно (просто свинство)".
Как известно, до реформ Александра II в российской судебной практике наряду с вердиктами "признать виновным" и "признать невиновным", применялась и такая формула - "признать невиновным но оставить в подозрении". Капица, даже признанный невиновным, всегда оставался под подозрением. Капица пишет Сталину о недопустимости подобного обращения не лично с ним, а с любым ученым, не говоря уже о тех, кто к тому же руководит научным учреждением. И это требование уважения к науке и к ученым звучит открыто (или чувствуется) едва ли не во всех его письмах.
Следующее письмо к Сталину от 12 февраля 1937 г. начинается так: "Вчера в Ленинграде я узнал об аресте профессора В.А. Фока". И далее он приводит различные аргументы относительно недопустимости подобной акции. В разгар страшного террора он совершенно естественно говорит, что "такое обращение с Фоком вызывает как у наших, так и у западных ученых внутреннюю реакцию, подобную, например (реакции) на изгнание Эйнштейна из Германии". Написав такие слова, Капица фактически сравнил сталинский режим с гитлеровским. И после этого необычайно смелого письма Фок был сразу же освобожден.
Если современный читатель спросит, почему же Фок был арестован, то нужно напомнить, что в те времена такой вопрос считался просто неприличным. Тогда арестовывали без всякого повода.
Пользуясь случаем, замечу, что неправильно говорить о "репрессиях" 30-х годов. Репрессия - это наказание или преследование в ответ на что-то совершенное. В те же годы арестовывали и уничтожали людей просто для наведения ужаса. Осуществлялся террор, а не репрессии.
28 апреля 1938 г. Капица вновь пишет Сталину: "Сегодня утром арестовали научного сотрудника института Л.Д. Ландау". Далее он сообщает, что у Ландау прескверный характер, что он не стесняется в выражениях по поводу коллег, занимавшихся, с его точки зрения, псевдонаукой. По словам Капицы, и ему нелегко с Ландау, но он прощает "его выходки ввиду его исключительной даровитости".
Теперь, когда открылись архивы КГБ, мы узнали из дела Ландау, которое изучил и прокомментировал Геннадий Ефимович Горелик, что случай с ним был редчайшим исключением, ибо Ландау как раз совершил нечто небывалое: участвовал в составлении листовки, которую предполагалось распространить во время первомайской демонстрации. В ней прямо говорилось, что Сталин предал идеалы Октябрьской революции и его режим - это тот же режим Гитлера. Под текстом стояла подпись: "Антифашистский комитет".
Год ждал ответа на свое письмо Капица и, не дождавшись, обратился к Молотову, затем к Берии, которого просил освободить Ландау под свое личное поручительство. Наконец, его пригласили на Лубянку, где перед ним разложили тома дела Ландау, прослоенные закладками. Они отмечали места, свидетельствующие о признании Ландау в совершенных злодеяниях. И тут Капица проявил удивительную мудрость: он категорически отказался знакомиться с материалами дела. Предполагаю, он допускал, что пытками из Ландау могли выколотить любое признание. И если бы он начал знакомиться с делом, ему пришлось бы вступить в дискуссию, опровергать каждый пункт обвинения. Он понимал всю бесполезность подобной дискуссии и не позволил себя в нее втянуть. В конце концов его борьба за освобождение Ландау увенчалась полным успехом.
Хотя я был довольно близок с Ландау, о подробностях его дела и истории освобождения знал смутно. Свои письма к "вождям" Капица держал в глубоком секрете. Он понимал, что престиж власти не допускал утечки информации. Если бы это произошло, то пострадали бы и сам Капица, и его семья, и институт, и те, за кого он боролся. Так что переписку эту он вел необычайно умно.
Еще раз подчеркну: во всех своих письмах Капица защищал не себя лично, а честь и достоинство ученых. И в тех условиях, в которых мы прежде существовали, проявление личной независимости и чувства собственного достоинства требовало огромного гражданского мужества. Готовность Капицы достойно выполнить свой гражданский долг, едва ли не главный урок, который он нам преподал.
Кстати, его высокая гражданственность проявилась и в том, что он взялся за решение прикладной народнохозяйственной задачи, когда увидел, насколько она важна для страны. Я имею в виду создание новой системы ожижения воздуха и разделения его на компоненты, разработку высокоэффективной установки для выработки кислорода, необходимого металлургии. Не сомневаюсь, он занялся этой проблемой не потому, что хотел добиться славы или хорошей репутации у власти, а потому, что ее решение настоятельно требовалось стране. В этом его поступке я тоже вижу высокое понимание гражданского долга.
Монологи подготовила к печати Т.В. Маврина
|
|
|
