В.В. Согрин, "МИР АМЕРИКАНСКИХ РАБОВЛАДЕЛЬЦЕВ"

На протяжении двух с половиной веков американской истории капиталистическое развитие Северной Америки сочеталось с сохранением рабства негров. Конечно, американское рабство не было подобием римского. Оно возникло в недрах капитализма и отразило специфику формирования буржуазного способа производства в сельском хозяйстве Северной Америки: американские плантаторы в силу крайней узости рынка наемного труда прибегли к труду черных рабов. Но использование рабского труда не прошло бесследно для американской сельской буржуазии, превратившейся в особый класс, в котором странно и в то же время закономерно соединялись черты капиталистов и рабовладельцев. И, как каждый класс, он порождал и свою идеологию.

Рабовладельческие стороны мировоззрения американских плантаторов наиболее полно проступили в 20-50-е годы XIX в., т.е. в десятилетия перед гражданской войной. Именно в эти годы приобретает законченный вид идеология американских плантаторов, обнаруживая свою несовместимость с классическими буржуазными ценностями. Изучение ее, на наш взгляд, помогает прояснить фундаментальный характер конфликта Севера и Юга и дает важные аргументы в споре с теми историками, которые считают гражданскую войну случайностью, недоразумением и полагают, что интересы рабовладельцев и буржуазии были вполне совместимы.

Почему проблема рабства выдвинулась в эпицентр идейно-политических баталий в США только в 20-30-е годы? Тому существует несколько причин, но одна из главных заключается в том, что именно в эти десятилетия плантаторы-рабовладельцы обрели ту силу и самосознание, которые позволили им оформить идеологически систему социально-политических притязаний, обрести и четко высказать то, что можно с полным основанием назвать мировоззрением класса.

Идеологическое созревание плантаторского класса опиралось на его резко возросшую в первой четверти XIX в. экономическую мощь. А колыбелью экономического подъема американского рабовладения явился... капиталистический промышленный переворот. Да, именно стремительное развитие промышленного переворота в Англии, внедрявшегося, в первую очередь, в легкую промышленность, породило беспрецедентный спрос на хлопок-сырец и в результате вдохнуло жизнь в американское плантационное рабство. В мгновение ока хлопок потеснил на рабовладельческих плантациях другие культуры, сделал плантаторские хозяйства рентабельными и в знак признания его заслуг перед рабовладельческим Югом был поименован там ни много ни мало "королем". "Король-хлопок" нанес сокрушительный удар по мечтам просветителей-демократов эпохи Американской революции о постепенном, но весьма скором, в силу, как им казалось, фундаментальной естественной причины - методично нараставшая убыточность! - отмирании рабства в Соединенных Штатах.

Теснейшая связь с мировым капиталистическим рынком и подчиненность плантаторских хозяйств закону частнокапиталистического накопления отнюдь не подорвали рабовладельческих производственных отношений. Правительство США даже не помышляло посягнуть на невольничьи рынки в южных штатах, работорговля там почиталась одним из самых престижных занятий и приносила гораздо большие прибыли, нежели даже экспорт хлопка. Антирабовладельческая пропаганда на Юге, имевшая место вплоть до 1820-х годов (еще в 1827 г. там насчитывалось 106 антирабовладельческих обществ, объединявших 5150 членов), была впоследствии настрого запрещена местными властями и преследовалась в уголовном порядке.

В отношении негров-рабов на Юге утвердился террористический режим. Им запрещалось отлучаться с плантации, контактировать со свободными гражданами, собираться даже в небольшом количестве без надзора представителя рабовладельца. Им не разрешалось иметь какое-либо оружие, а также горны, барабаны., все., что могло представлять угрозу жизни и покою хозяев. Некоторые американские либеральные историки даже доказывали, что негры-рабы оказались заключенными в своего рода чудовищные концентрационные лагеря и были низведены рабовладельческим режимом до уровня покорных "говорящих обезьян". С этим жестоким заключением согласиться невозможно: попытки рабовладельцев подавить в черных невольниках все человеческое успехом не увенчались, негритянский народ в условиях репрессивного рабовладельческого режима обнаружил поразительную жизнеспособность, сумев не только сохранить, но и развить свое достоинство, культуру и самосознание.

Сопротивление негритянского народа рабству достигло наивысшего подъема в 30-5 0-е годы XIX в. Страх перед грядущим "якобинским восстанием" черных американцев стал для белых хозяев навязчивым кошмаром. Восстание негров-рабов под руководством НатаТэрнера, происшедшее в 1831 г., серьезным образом подвинуло плантаторов-рабовладельцев к выработке развернутой идеологии, способной сплотить вокруг них белое население США. Поиски идеологического оправдания рабовладельческой системы стимулировались и нараставшей критикой ее в свободных северо-восточных штатах. Создание видным аболиционистом У. Гаррисоном в том же 1831 г. радикальной антирабовладельческой газеты "Либерейтор" было воспринято рабовладельцами как сигнал к массированному контрнаступлению.

Идеология рабовладельческого Юга, возможно, покажется современному читателю каким-то анахронизмом, не заслуживающим сегодня особого внимания. Важно, однако, учитывать, что выдвинутые его политиками и идеологами аргументы стали в то время символом веры для миллионов американцев, не без успеха распространялись не только в южных, но и в северных штатах и так или иначе, пусть и в качестве пережитков, сохранялись в обыденном сознании не одного поколения белых американцев даже после уничтожения рабства. Сама эта идеология не была чем-то откровенно примитивным: она пестовалась в стране, в которой на протяжении длительного периода распространялись самые передовые по тем временам демократические идеалы, и ее творцы должны были искусно приспособить к ним расистские идеи. Создатели рабовладельческой идеологии, будучи в своем большинстве членами демократической партии, способствовали перерождению ее в десятилетия перед гражданской войной в оплот американской реакции, но и это делалось весьма изощренно при сохранении, по крайней мере по видимости, кровных связей партии с заветами ее отцов-основателей.

Среди сонма идеологов рабовладельческого Юга выделялись двое, чей приоритет и влияние в качестве духовных наставников плантаторского класса признавали не только современники, но и все поколения американских историков. Один из них, Джон Кэдвелл Кэлхун, представлял Южную Каролину, штат, который прочно утвердился в качестве политического лидера рабовладельческого Юга именно во второй четверти XIX в., в значительной мере вследствие воцарения "короля-хлопка". Другой, Джордж Фицхью, был связан кровными узами с Виргинией, постепенно уступавшей ведущую позицию среди плантаторских штатов, но твердо верившей в свою духовную власть не только над южанами, но и над всеми американцами: разве эта власть не была освящена именами великих виргинцев Джорджа Вашингтона и Патрика Генри, Томаса Джефферсона и Джеймса Мэдисона?

Будучи наиболее авторитетными выразителями рабовладельческой идеологии, Кэлхун и Фицхью представляли две линии в ее развитии, при этом, как ни парадоксально, именно первый стремился поддержать духовную связь рабовладельческого Юга с заветами великих виргинских демократов, а второй, напротив, пошел на решительный разрыв этой связи.

Признанный мэтр американской исторической науки новейшего времени В.Л. Паррингтон считал Кэлхуна "поистине незаурядным мыслителем", более того, самым сильным политическим умом своей эпохи, безусловно превосходившим интеллектуальными способностями оппонентов из северо-восточных штатов (см. Паррингтон В.Л. Основные течения американской мысли, в 3-х т., М., 1962). Другой авторитет новейшей американской историографии, Р. Хофстедтер, пошел еще дальше, назвав Кэлхуна "Марксом правящего класса". Этим броским, но, правда, сверх всякой меры искусственным сравнением он хотел подчеркнуть как глубину проникновения Кэлхуна в противоречия капиталистического общества, так и его провидческие способности. А ведь ни Паррингтон, ни Хофстедтер не были консервативными историками и отнюдь не симпатизировали духовному вождю плантаторского класса: первый известен как яркий представитель социально-критического крьша американской исторической мысли, а второй как родоначальник современной либеральной школы. Тем более их оценки свидетельствуют о реальном воздействии Кэлхуна на свое время.

Джон Кэлхун меньше всего был кабинетным ученым, изнуряющим себя философскими размышлениями в тени кабинета. На протяжении всей своей сознательной жизни он был профессиональным политиком и добился немалых успехов: в 1810 г. в возрасте 28 лет Кэлхун избирается членом конгресса США, с 1817 по 1825 г. занимает пост военного министра, с 1825 по 1832 г. - вице-президент США, с 1832 по 1834 г. - сенатор, с 1844 по 1845 г. государственный секретарь, с 1845 по 1850 г., вплоть до своей смерти, вновь сенатор. Политике он отдавался без остатка, крайне редко наведывался в родовое поместье, полностью передоверив семейные дела, включая воспитание троих детей, жене.

Только в конце жизни Кэлхун смог найти время для теоретических трактатов, главный из которых - "Рассуждения о конституции и управлении Соединенными Штатами" - был опубликован уже после его смерти. Основные политические идеи были высказаны им в пространных выступлениях в американском конгрессе, а также во всевозможных резолюциях, меморандумах, апелляциях. На слушателей неизменное впечатление производили пуританское неистовство и фанатичная целеустремленность этого южанина: выбрав для своего выступления две-три идеи, он методично и в то же время страстно развивал их до конца, используя разнообразную аргументацию и стремясь максимально нейтрализовать возможные контрдоводы оппонентов. При этом оратор из Южной Каролины, начисто лишенный чувства юмора, преподносил каждую из поднятых им проблем как вопрос жизни или смерти и нагонял порядком страху на конгрессменов. Многие и многие южные политики воспринимали его суждения и пророчества в качестве абсолютной истины.

Одних харизматических качеств, безусловно, имевшихся у Кэлхуна, было недостаточно, чтобы сплачивать и увлекать за собой южных политиков. Для этого нужна была соответствующая программа и идеи, которые к тому же должны бьпи точно прийтись ко времени. Они возникли у Кэлхуна далеко не сразу, а обрели законченный вид и, главное, были восприняты как откровение южанами только в конце 1820-х годов.

До того же политические взгляды Кэлхуна представляли собою странное смешение гамильтоновских и джефферсоновских принципов. Принадлежа с начала политической карьеры к джефферсоновской партии, Кэлхун, однако, и в 1810-е, и на протяжении большей части 1820-х годов весьма активно исповедовал федералистские принципы: защищал введение тарифов, способных надежно защитить национальную промышленность, поддерживал национальный банк, мануфактуры и программы строительства за счет центрального правительства дорог и каналов. В 1824 г. в письме к сыну Александра Гамильтона он утверждал, что принципы его отца - единственно подходящие для Соединенных Штатов.

В то же время Кэлхун, проявляя незаурядные способности идеологического жонглера, в переписке с деятелями аграрной партии отводил обвинение в измене ее принципам. Разве Джефферсон, Мэдисон и Монро, вопрошал он, не защищали национальный банк и федеральные программы строительства дорог и каналов? Одному из них он доказывал, что ни на йоту не поступился заветами отцов-основателей партии, что их концепция разделения полномочий между центральным правительством и властями штатов - самое поразительное политическое изобретение и что он не испытывает никаких иных чувств, кроме ненависти, к федералистским принципам, возвеличивающим аристократию и богатство и унижающим простой народ.

Прагматизм немало способствовал политической карьере Кэлхуна, но не мог превратить его в пророка рабовладельческого Юга. Чтобы стать им, нужно было высказать совсем иное кредо. И Кэлхун очень четко и жестко выразил его в 1828 г. в меморандуме "Позиция Южной Каролины", означавшем переворот в его взглядах. Здесь он впервые чутко уловил, что рабовладельческие штаты достигли той экономической и политической зрелости, когда могли уже не идти на компромиссы с северо-восточными "братьями", но способны были твердо продиктовать свою волю.

Вопрос, вынесенный Кэлхуном во главу угла отношений Севера и Юга - ввозные пошлины, - на первых порах полностью поглотил внимание соперничавших сторон. Ввозные пошлины, введенные американским конгрессом в 1828 г. на целую серию промышленных товаров, откровенно брали под защиту интересы капиталистического Северо-Востока и ущемляли аграрные южные штаты. За этим конфликтом Кэлхун рассмотрел фундаментальное различие социально-экономических интересов Севера и Юга и пророчески провозгласил возможность его трагического развития в случае, если не будут приняты соответствующие меры.

Впрочем, фундаментальное различие социально-экономических интересов, рассуждал Кэлхун, присуще каждому обществу, и американское государство в этом смысле не составляет исключения. Но США в отличие от других государств располагали, по убеждению южанина, надежным механизмом гашения противоречий, - создав систему "сдержек и противовесов", закрепленную в федеральной конституции мудрыми отцами-основателями нации. Среди этих "сдержек и противовесов" особое значение имели суверенитет и права штатов, в которых Кэлхун увидел панацею от опасного развития антагонизма промышленных и аграрных штатов.

Суверенитет штатов весьма вольно трактовался Кэлхуном как право каждого из них на неподчинение решению федерального правительства и даже выход нз союзного государства. Такая концепция потребовала от него оригинального толкования американской конституции, которое впоследствии было воспринято большинством южан. Конституция, согласно Кэлхуну, ни в коем случае не могла рассматриваться как соглашение массы индивидуумов, населяющих Америку: она была "общественным договором" между суверенными государствами-штатами, которые делегировали федеральному правительству ряд строго перечисленных и жестко определенных прав. Все же иные полномочия, о чем четко свидетельствовала 10-я статья Билля о правах, принадлежали штатам. По его заключению, любой федеральный закон, выходивший за рамки прерогатив центрального правительства, в частности и указ о протекционистских тарифах, мог быть объявлен недействительным каждым штатом.

Правда, конгресс США имел право защищать принятый им закон, но чтобы преодолеть вето штата, он должен был принять соответствующую поправку к конституции. Однако в этом случае штат, имеющий особое мнение, обладал правом выхода из федерального союза.

Концепция прав штатов, предложенная Кэлхуном, была воспринята южными политиками не сразу. Многое в ней было непривычным, даже явно противоречащим конституции США: последняя, например, признавала суверенитет штатов, но ни словом не обмолвилась об их праве на самоопределение вплоть до выхода из федерации. Некоторые южные политики указывали, что согласно концепции Кэлхуна самый крошечный американский штат, как, например, Делавэр, насчитывавший всего 0,5% населения США, мог приостановить действие любого постановления конгресса или Верховного суда. Взгляды Кэлхуна были решительно осуждены Джеймсом Мэдисоном, заявившим, что ни он, ни Джефферсон никогда не высказывали ничего подобного.

Избранное Кэлхуном экстремистское толкование конституции отразилось на его политической карьере: фактически ему пришлось распроститься с заветной мечтой о президентском кресле. В 1830 г., будучи вице-президентом, Кэлхун решился на дерзкий вызов главе правительства Э. Джексону. 13 апреля во время приема в президентском дворце по случаю дня рождения Томаса Джефферсона в ответ на тост Джексона - "За сохранение нашего Союза" - Кэлхун незамедлительно отозвался: "Наши благословенные свободы превыше нашего федерального Союза. Будем всегда помнить, что основой федерального Союза неизменно является уважение прав штатов и равное распределение между ними благ и бремени федерации". Через некоторое время южанину пришлось уйти в отставку. Защиту избранной идеи после этого он продолжил с еще большим рвением.

Самым надежным способом защиты своей концепции Кэлхун счел обоснование ее неразрывной связи с заветами отцов американской демократии, в первую очередь Томаса Джефферсона. Выступая, он все активнее совершал пространные экскурсы в американскую историю, рассматривал ее сквозь призму борьбы демократической идеологии Джефферсона и антидемократической - Гамильтона. Эта борьба, утверждал он, впервые разгорелась на конституционном конвенте 1787 г. и, пройдя через сложные перипетии, завершилась блестящей победой Джефферсона на президентских выборах 1800 г., которые Кэлхун называл не иначе как "революцией". Самым замечательным в деятельности Джефферсона Кэлхун считал самоотверженную борьбу за права и свободы "меньшинств", аграрные интересы и суверенитет штатов. Кентуккские резолюции Джефферсона 1798 г., обосновывавшие права штатов, объявлялись им подлинным манифестом американской свободы и демократии. Одновременно Кэлхун клеймил Гамильтона и федералистов, их последователей во главе с Клеем, обрушивших на Америку пороки капиталистического развития.

Было ли в действительности что-то общее между взглядами Джефферсона и Кэлхуна? С формальной точки зрения сходство их концепций прав штатов несомненно. Но как во времена Джефферсона, так и во времена Кэлхуна концепция прав штатов являлась только способом защиты определенных фундаментальных социально-политических принципов и интересов. И вот тут-то между Джефферсоном и Кэлхуном обнаруживается дистанция огромного размера. Ведь Джефферсон подготовил в 1798 г. кентуккские резолюции, обосновывавшие право штатов на отмену федеральных законов, в связи с принятием правительством Адамса антидемократических законов об "иностранцах" и "мятеже". Кэлхун же защищал суверенитет штатов, имея в виду отстоять социально-экономические интересы набравшей силу консервативной рабовладельческой системы. Кэлхун закладывал совершенно иную идеологическую традицию: защиты консервативных целей посредством демократических идей и призывов.

Псевдодемократизм Кэлхуна раскрылся в полной мере в тот момент, когда он изложил свои взгляды на рабство. В 1830 г. он впервые открыто указал на истинную причину антагонизма Юга и Севера: закон о тарифах, отметил Кэлхун. есть только частное проявление этого антагонизма, а его истоком является рабовладение, которое после своего возникновения и утверждения в южных штатах придало их экономике и социальным отношениям совершенно особый, радикально разошедшийся с устремлениями и идеалами Севера характер . Даже сегодня в этом суждении поражает прозорливость Кэлхуна: он выступил как жесткий реалист, точно и бескомпромиссно указавший на подлинную, фундаментальную основу противоречия капиталистического Севера и рабовладельческого Юга и возвысившийся в этом вопросе над большинством своих современников и поколениями американских консервативных и либеральных историков, отрицавших решающую, а часто и сколько-нибудь существенную роль рабства в возникновении гражданской войны.

Защита рабства становится лейтмотивом печатных и устных выступлений Кэлхуна в 30-40-е годы: они неизменно острополемичны, направлены в первую очередь против аболиционистов. Рабовладение, указывал Кэлхун, является первоосновой экономического развития и благополучия Юга, его социальных отношений и политической организации, отмени его - и тут же случится апокалипсис, рухнет целый мир. Поэтому агитация в пользу ликвидации рабства безрассудна: плохо оно или хорошо, рабовладение должно быть сохранено. Со второй половины 30-х годов Кэлхун внес в защиту рабства новый мотив, доказывая, что рабство не просто первооснова южного общества, оно является истинным благодеянием как для хозяев, так и для рабов. Он клеймил аболиционистов, совершенно извративших, по его словам, картину жизни рабов. Только рабство, доказывал он, превратило черных варваров в человеческие существа: сравните американских негров с африканскими и вы увидите, что первые неизмеримо превосходят вторых и морально, и интеллектуально, и физически. А причиной тому является патриархальный характер американского рабовладения, при котором белые хозяева и черные рабы составляют единую дружную семью, при этом белая раса выполняет роль мудрых отцов и учителей, поднимающих своих черных детей и учеников до цивилизованного уровня.

Вслед за этим Кэлхун переходил в контратаку на буржуазный строй и доказывал, что южная рабовладельческая цивилизация стоит неизмеримо выше северной капиталистической и что именно первая воплощает добро, а вторая - зло. В ходе этой контратаки Кэлхун как раз и развивал такую критику капитализма, которая дала повод Р. Хофстедтеру и другим американским историкам назвать его "Марксом правящего класса". Человеческая история, рассуждал Кэлхун, еще не знала обществ, где бы не было разделения на классы и где бы один класс не существовал за счет другого. Но наихудшей, самой изощренной и жестокой среди всех является капиталистическая эксплуатация: тенденция развития любого капиталистического общества, в том числе и северных американских штатов, заключалась в постоянном увеличении пропасти между работодателями и рабочими, росте богатства первых и нищеты вторых. Финалом этого антагонизма могла быть только кровавая гражданская война, победу в которой, пророчил Кэлхун, должен одержать пролетариат, много превосходящий численностью буржуазию.

Беспощадный анализ противоречий капитализма, данный Кэлхуном, преследовал две цели: во-первых, доказать, что черные рабы живут в гораздо лучших условиях, нежели наемные белые рабочие, а рабовладельцы являются более гуманными эксплуататорами, чем капиталисты; во-вторых, внушить северо-восточной буржуазии, что она должна направить свою энергию не на разжигание конфликта с рабовладельцами, а, напротив, на объединение усилий с ними перед лицом гораздо более опасного соперника - белого пролетариата.

Призыв Кэлхуна к капиталистическому классу не имел существенного практического эффекта. Антагонизм между северо-восточным капитализмом и южным рабовладением имел в США гораздо более острый и осязаемый характер, нежели противоречие между трудом и капиталом. Реальным в тех условиях был союз буржуазии и рабочего класса против рабовладельцев, а не альянс капиталистов и плантаторов против белого пролетариата и черных рабов. Все более сознавая это обстоятельство, Кэлхун с годами усиливал жесткую, переросшую в конечном итоге в озлобление, критику капитализма. Перспектива сохранения федерального союза представлялась ему в мрачном свете. В 1845 г. на съезде представителей южных штатов в Мемфисе он призывал к развитию на рабовладельческом Юге промышленности, торговли, банков, к строительству дорог и каналов, имея в виду возможность самостоятельного государственного существования Юга и выхода его из США.

В конце жизни Кэлхун решился на публичное отречение от идей Джефферсона и осуждение всех основополагающих принципов Декларации независимости, и в первую очередь теории естественных и равных неотчуждаемых прав людей. Эволюция консервативных взглядов ведущего идеолога рабовладельческого Юга получила свое логическое завершение.

После смерти Кэлхуна в 1850 г. лидерство в развитии рабовладельческой идеологии перешло к Джорджу Фицхью. Фицхью родился в 1806 г. в Виргинии в семье образованного, весьма религиозного консервативного юриста. В отличие от Кэлхуна он был книжником, начитанным в самых разнообразных вопросах. Он хорошо знал классическую английскую политэкономию, сочинения социалистов-утопистов, владел правовыми, философскими, политическими теориями самых разных эпох. Также в отличие от Кэлхуна Фицхью почти неотлучно жил в своей усадьбе и наряду с юридической практикой, написанием статей и теоретических трактатов прилежно занимался воспитанием девятерых детей. Два его главных сочинения, появившиеся в 1854 и 1857 гг., существенно развивали идеи Кэлхуна и претендовали на всестороннее осмысление самых разнообразных общественных устройств, в первую очередь рабовладельческого, капиталистического и социалистического, и определение оптимального общественного выбора для Америки. В работе, называвшейся "Социология Юга, или крах свободного общества", впервые вводилось в обиход американской общественной мысли понятие "социология", что свидетельствовало о серьезности теоретических притязаний автора.

Главным авторитетом для Фицхью был его современник, английский политический мыслитель, историк и писатель Томас Карлейль. Южанин свободно заимствовал у Карлейля критику промышленного капитализма. Фицхью испытывал симпатии также к Дизраели, обществу "Молодая Англия", в целом к тому направлению английской общественной мысли, которое было определено Марксом как торийский, или феодальный, социализм. Он тяготел к сонму доктрин реакционного социализма, которые критиковали капитализм с позиций исчезнувших или уходящих общественных систем, и добавил к ним еще одну, свою собственную, представившую в качестве земли обетованной рабовладельческую Утопию.

Фицхью не ограничивался написанием теоретических трактатов, но стремился активно воздействовать на массовое сознание. Хорошо владея пером, он поставлял передовицы для ведущих рабовладельческих газет, при этом наиболее тесно сотрудничая с признанным рупором плантаторов "Де Боуз ревью", где в течение десятка лет появилось около ста его статей.

Лейтмотив размышлений, рассуждений и пропаганды Фицхью - сравнение капиталистического, называемого им свободным, и рабовладельческого обществ, при этом первому достаются только черные, а второму - светлые краски. Капитализм, или свободное общество, характеризовался им неизменно как ничтожный маленький эксперимент истории, ограниченный как во времени, так и в пространстве. Это, по убеждению Фицхью, временное и частное отступление от магистрального пути человечества, который бьи проложен рабовладельческими цивилизациями Греции и Рима, развит средневековым крепостным правом и продолжен в современных условиях американским рабством. Фицхью не сомневался, что этот магистральный путь будет восстановлен в чистом виде после того, как капитализм окажется развенчан, а рабовладение, куда он включал и европейское крепостничество, освободится от некоторых деформаций.

Фицхью критиковал капитализм преимущественно не на американском, а на английском материале, поскольку, как он подчеркивал, результаты "ничтожно маленького эксперимента истории" проявились наиболее полно в Великобритании. Он был хорошо осведомлен о негативных социальных последствиях промышленного переворота в Англии: его сочинения испещрены ссьшками на разнообразные источники - от британских газет и статистических отчетов до трудов социалистов самых разных направлений. Ему были в полной мере известны факты о нещадной эксплуатации женского и детского труда на текстильных фабриках и в шахтах Англии, производственном травматизме, голоде, нищете и безработице среди промышленных рабочих. Вопиющая несправедливость бедствий британского пролетариата, возмущался Фицхью, заключается в том, что именно пролетариат, его труд создают все богатства, всю собственность от начала и до конца, в то время как эксплуатирующий их капитал не создает и единого пенни.

Последнее заключение Фицхью свидетельствует, что он использовал в критике капитализма трудовую теорию стоимости, выпестованную не кем иным, как буржуазными экономистами во главе с А. Смитом. Впрочем, он признавал, что к созданию богатств и прибавочной стоимости не имеют отношения не только капиталисты, но и рабовладельцы. Как вытекало из рассуждений Фицхью, он не считал возможным отменить эксплуатацию человека человеком, но полагал необходимым выбрать между двумя формами эксплуатации лучшую. И вот здесь-то он отдавал абсолютное предпочтение рабовладельческой эксплуатации перед капиталистической. В чем же заключались ее преимущества?

Фундаментальный порок капитализма заключался, по Фицхью, в том, что тот отдавал взаимоотношения людей на растерзание "свободной игры" социально-экономических и политических сил, которая на практике означала войну всех против всех. В условиях господства абсолютной свободы экономических и рыночных связей капиталисты стремились выжать из рабочих весь пот, последние в свою очередь вели беспощадную войну друг против друга, борясь за рабочие места. Все это могло закончиться только одним - полной деградацией, обнищанием и вымиранием пролетариата. Совсем другое дело - рабовладельческая эксплуатация. Она основана на патерналистской заботе рабовладельцев о рабах, стремлении хозяев поддержать и максимально продлить жизнь и работоспособность эксплуатируемых ими пожизненно людей.

В критике капитализма Фицхью бьп гораздо более последователен и беспощаден, чем Кэлхун, да и стратегический замысел в отношении буржуазного общества у него был совершенно иным: если Кэлхун питал иллюзии объединения рабовладельцев и капиталистов в борьбе с пролетариатом и рабами, то Фицхью вынашивал идею... совместного сопротивления рабовладельцев и пролетариата капиталу! Не случайно в отличие от Кэлхуна он с симпатией отзывался о выступлениях пролетариата против буржуазии в европейской революции 1848 г., доказывал, что последняя заключала в себе исторический приговор капитализму; подверг он и решительной критике духовные и идеологические ценности буржуазии, особенно же демократические принципы и заветы Локка и Джефферсона.

Критику буржуазных идей Фицхью, как правило, начинал с концепции "свободной игры" социально-экономических и политических сил. Свобода, полемизировал он с просветителями, совершенно несовместима с равенством и демократией, поскольку она в действительности усиливает до бесконечности социальные и экономические контрасты. К великому сожалению, сокрушался Фицхью, измышления европейских просветителей были усвоены лидерами Американской революции во главе с Джефферсоном, превратившими справедливую антиколониальную войну американцев в битву за ложные социальные и политические идеалы. Так, в свидетельство о рождении американской нации были вписаны абсолютно утопичные и зловредные идеи о равных правах всех людей на свободу, жизнь, обладание собственностью, политическое управление. В результате развитие Америки было направлено по ложному пути.

При этом Фицхью не отрицал идеи Джефферсона о наличии у каждого человека естественный неотчуждаемых прав, но требовал дать им совершенно иное определение. Естественные и неотчуждаемые права людей на свободу и равенство, контраргументировал он, есть химеры, поскольку люди от рождения резко различаются по умственным и интеллектуальным способностям. Примерно 19 из 20 людей обладают естественным и неотчуждаемым правом не на свободу, которой они не могут распорядиться себе на пользу, а на покровительство и управление со стороны власть предержащих, или, иначе говоря, они наделены "естественным и неотчуждаемым правом быть рабами", которое только и обеспечивает им реальную возможность выживания и благополучного существования.

Критикуя буржуазное общество и его идеологов, Фицхью неизменно опирался на сочинения социалистов-утопистов, в первую очередь Сен-Симона, Фурье и Оуэна и откровенно претендовал на духовный альянс с ними в ниспровержении капитализма. Но позитивные идеалы социалистов были для него неприемлемы. Он отвергал как иллюзию убеждения социалистов о возможности изменить и усовершенствовать природу человека, в результате чего люди и должны быть наделены равными возможностями в социально-экономической жизни и политическом управлении. Природа человека неизменна, различия между способностями, а следовательно, правами и возможностями людей непреодолимы, твердил Фицхью, естественные законы предназначили одним быть управляющими, а другим - управляемыми .

Американское рабовладение, доказывал Фицхью, уже намного превосходило капиталистическое общество: на Юге не было ни стачек, ни профсоюзов, ни преступлений против собственности, поскольку не существовало экономических условий для их возникновения, там было гораздо меньше, чем в северных штатах, тюрем и домов призрения, в целом Юг был страной достатка и социальной гармонии. Но и на южном солнце Фицхью обнаруживал некоторые пятна. Это, во-первых, свободные негры, влачившие жалкое существование и всем своим бытием доказывавшие, что большинство людей, как черных, так и белых, нуждаются не в свободе, а в управлении и покровительстве со стороны надежных хозяев. Это, во-вторых, плантаторы-парвеню, выскочки, пораженные капиталистическим духом наживы, сверх всякой меры увеличивающие свои плантации и передоверяющие их управление надсмотрщикам.

Последнее замечание Фицхью обнажает его идеал рабовладельческой организации. Она должна быть неким подобием большой патриархальной семьи, где отношения хозяев и рабов строятся на непосредственных связях, управление и подчинение определяется канонами домостроя, а не безликими экономическими силами. Управление патриархально-семейного типа Фицхью считал единственно естественным, привычным и образцовым для человечества: посредством его, напоминал он, управлялись и управляются две трети человечества.

В рабовладельческой Утопии Фицхью правящий класс выступает как наследственная аристократия, тесно связанная с землей, достаточно многочисленная, чтобы доходить до нужд всех членов рабовладельческой "семьи", повседневно утверждающая патриархально-патерналистскую систему. Рабовладельческое общество развивается по принципам автаркии: оно допускает в ограниченном, диктуемом самыми непосредственными потребностями размере, товарно-денежные отношения, мануфактуры, банки, но порывает с мировым рынком, способным только посеять алчный капиталистический дух. Фицхью не скрывал, что в идеальном обществе на положение рабов должны быть переведены как свободные негры, так и белые рабочие; владельцы же фабрик, шахт, торговых предприятий должны стать рабовладельцами. Он решительно не соглашался с теми защитниками южного рабства, которые оправдывали его расовой неполноценностью негров. Фицхью отвергал расизм и указывал, что расистская психология никогда не позволит рабовладельцам строить управление на патриархально-семейной основе и относиться к черным рабам как к детям. Он неизменно подчеркивал, что защищает рабство не с расистских, а с социологических позиций, рассматривая его как идеальную модель для человечества в целом, ибо для большинства белой расы свобода губительна в такой же степени, как и для черной.

У Кэлхуна и Фицхью появилось множество единомышленников и подражателей - политики, профессора, законодатели, адвокаты, писатели. Но по степени влияния с ними могли соперничать лишь несколько человек, среди которых прежде всего должны быть названы романист У. Симмс, экономист Т.Ф. Дью, издатель главной прорабовладельческой газеты Дж. Де Боу и расистский антрополог Дж. Нотт. В каких же направлениях развивалась ими рабовладельческая идеология?

Ведущей темой рабовладельческой идеологии неизменно оставалась апология социальных отношений, сложившихся и южных штатах, и острая критика капитализма на северо-востоке. Господстве частной собственности, разделение людей на эксплуататоров и эксплуатируемых рассматривалось как естественное состояние человечества, фундаментальная первооснова любого общества. Речь, следовательно, должна была вестись о том, какая из двух существующих эксплуататорских форм - капиталистическая или рабовладельческая - была наилучшей. При их сравнении идеологи рабства потребовали поставить во главу угла социальный критерий: жизненные условия рабов и рабочих, а также капиталистов и плантаторов.

Последователи Кэлхуна и Фицхью единодушно доказывали, что наемные рабочие по сути те же рабы, но только находящиеся в гораздо худших жизненных условиях. При этом приводились такие аргументы: в отличие от черных рабов белые рабочие не имеют гарантированных источников существования, вынуждены наниматься под угрозой безработицы даже за "голодную" заработную плату; в случае болезни, инвалидности и по наступлении старости все они остаются совершенно без средств существования, в то время как черные рабы, их жены и близкие с момента рождения до смерти надежно защищены отеческой опекой хозяев. Указывалось также, что среди рабов, в отличие от наемных рабочих, нет бездомных, нищих, бродяг.

Особое внимание уделялось сравнению черных рабов и свободных негров, при этом умело препарированная статистика призвана была доказать, что свободные негры гораздо чаще совершают преступления, что в массе своей они бездомны, предпочитают, будучи поражены ленью, слоняться без работы, короче говоря, деградируют сами и усугубляют социальные проблемы общества в целом. Полемизируя с идеологами северо-восточных штатов по вопросу о положении свободных негров, защитники рабства приводили порой весьма изощренные аргументы, например такой: разве не по причине физической и умственной деградации свободных негров капиталистические штаты постепенно лишили их избирательных прав?

Свободные негры в северо-восточных штатах под воздействием Американской революции конца XVIII в. наделялись избирательным правом, но уже в первой четверти XIX в. большинство из них были этого права лишены.

Чувствительный удар по рабовладельческому мифу о господстве в южных штатах "земли обетованной" для черных невольников был нанесен в 1852 г. книгой г. Бичер Стоу "Хижина дяди Тома". Опасность ее была в полной мере осознана защитниками рабства, тут же предпринявшими мощную контратаку. Только в 1853-1854 гг. на Юге появилось 14 контрпропагандистских романов, ставивших целью ниспровергнуть книгу Стоу. Их названия говорят сами за себя: "Хижина тетушки Фелиции", "Дядюшка Робин в своей хижине в Виргинии и Том без хижины в Бостоне", "Хижина и особняк, или рабы и хозяева", "Южная жизнь как она есть" и т.д. На целое десятилетие художественная литература Юга подчинила себя описанию патриархального единения белых хозяев и черных рабов. А ее главным представителем неизменно был Уильям Симмс, литературно одаренный писатель, получивший даже имя "Лопе де Вега южных штатов". Но литературные различия между писателями-южанами, разделение их на художественные таланты и посредственности не отменяло единого знаменателя их творчества - грубой фальсификации истинного положения черных рабов и беззастенчивой апологии "добродетелей" белых хозяев.

Рабовладельцы в этой литературе изображались как воплощение духовной утонченности и доброты, культуры и воспитанности, по всем статьям превосходившие грубых и жадных капиталистов "янки". Впрочем, рабовладельческая пропаганда наделила особыми качествами не только рабовладельцев, но и белое население южных штатов в целом. Все настойчивее в ней проводилась мысль о господстве среди белого населения Юга социальной гармонии, которой не было и не могло быть в северных штатах. А фундаментом ее объявлялось все то же черное рабство. Так в рабовладельческой литературе формировался тезис о черном рабстве как первооснове и главном условии сохранения и успешного развития демократии среди белой расы.

Профессор политэкономии из Виргинии Т.Ф. Дью настойчиво писал, что, с одной стороны, только черное рабство может гарантировать демократические права белого населения в целом. Отсутствие рабства, согласно его логике, приводит неизбежно к тому, что работу черных невольников должна выполнять часть белого населения. Эта часть оказывается в таком униженном положении, что воспринимает хозяев в качестве антагонистов и пытается оттеснить их от власти. Именно такая ситуация, доказывал Дью, складывалась в северных штатах. С другой стороны, в южных штатах выполнение самой трудной работы черными невольниками автоматически повышало социальный статус и чувство достоинства низших слоев белого населения, формировало в их сознании убеждение, что относительно рабов они и белые богачи составляют единое целое - правящий класс. Только благодаря черному рабству, настаивал он, политические права и свободы могли быть распространены на все белое население и, следовательно, утвердить подлинно демократическое правление. Демократия и республика, заключал Дью, располагают шансом сохраниться только в рабовладельческом обществе, причем, если белая раса хочет иметь их в качестве общего достояния, она заинтересована в увековечении рабства черной расы.

Т. Дью и разделявшие его позицию приходили в очевидное противоречие с таким защитником рабства, как Фицхью. В отличие от Фицхью, доказывавшего, что "естественным и неотчуждаемым правом" быть рабами обладает большинство рода людского, причем как черные, так и белые, они полагали, что рабство является уделом лишь черной расы. С точки зрения укрепления влияния рабовладельцев среди белого населения США, как высших, так и низших слоев, их позиция, конечно, была более дальновидной: она могла быть поддержана белыми бедняками, и, кроме того, не противостояла, а наоборот, провозглашала, хотя и цинично - на расистской основе, - идеалы демократии и республиканизма, укоренившиеся в сознании большинства белых американцев. Но она требовала дополнительных аргументов, призванных доказать, что разделение на свободных и рабов должно осуществляться именно по расовому признаку. Так в рабовладельческой идеологии вызревает и постепенно становится ведущей расистская доктрина.

Поначалу идея разделения людей на свободных и рабов "обосновывалась" с помощью исторических аргументов. Проследите за историей Африки, восклицал Симмс, и вы убедитесь, что, будучи предоставленными сами себе, черные варвары были обречены на один-единственный выбор: или поедать своих собратьев, или быть съеденными! Рабство, утверждал он, оказалось единственным способом спасения для неполноценной черной расы: будучи вывезенными в Америку и оказавшись под опекой цивилизованной белой расы, дикие африканские негры были "одомашнены", стали все больше подражать своим хозяевам, превращаться в некие подобия человеческих существ. Возможно, замечал Симмс в одном месте своего литературно-философского трактата "Мораль рабства", негры с помощью белых учителей добьются таких успехов в усвоении норм цивилизованных людей, что им вновь будет предоставлена свобода. Но уже в следующем предложении он отверг эту крамольную идею.

Обоснование неполноценности черной расы очень недолго оставалось достоянием дилетантов типа Симмса. Вскоре к нему подключилась большая группа профессиональных биологов, психологов, физиологов, что привело в 40-50-е годы к возникновению особой школы расистской антропологии. Одним из ее признанных лидеров был Самюэль Картрайт, председатель медицинской ассоциации штата Луизиана. Его заключения и наблюдения стали достоянием всей "новой" антропологической школы и влились в рабовладельческое мировоззрение. Вещество, определяющее цвет кожи негров, утверждал Картрайт, содержится также в их мозгу, нервной системе, мышечной ткани. Оно детерминирует все поведение чернокожих, в том числе их специфические болезни, к которым Картрайт относил, в частности, "мошенничество" и "склонность к побегам". Подобные "заключения" наводнили сочинения расистских авторов. В одном из романов, например, утверждения аболиционистов, что белый хозяин мог позволить себе ударом кулака сбить негра на землю и лишить его чувств, "опровергались" суждениями о том, что кожа и мышечная ткань негров обладают такими свойствами, что о них должен разбиться кулак любого белого.

Среди расистских идеологов велись оживленные дебаты о том, была ли черная раса неполноценной по происхождению, в силу естественных причин, или же она стала таковой в результате длительной эволюции. Долгое время преобладала точка зрения, основывающаяся на Священном писании, что человечество, все его расы имели общее происхождение. Ее сторонники доказывали, что разделение на расы происходило постепенно под воздействием в первую очередь климатических и естественно-географических условий. Обретенные белой и черной расами биологические, психологические и иные различия объявлялись неискоренимыми.

В 40-50-е годы распространяется и становится господствующей другая точка зрения, призванная обосновать разное происхождение человеческих рас. Ее наиболее известным выразителем стал Джошуа Нотт, антрополог из Нового Орлеана. Заявив, что ученый не может основывать свои суждения на Ветхом и Новом завете, Нотт объявил, что существуют более древние источники, доказывающие, что черная и белая расы были разделены изначально. К таким источникам он относил, в частности, древнеегипетские скульптуры, которые, по его убеждению, ясно свидетельствовали о наличии уже в тот период "белой и черной расы". Негры, по Нотту, принадлежали к самым варварским племенам земли, которые могли принести какую-то пользу цивилизации, только будучи обращенными в рабство.

В письмах к единомышленникам антрополог-расист хвастался, что его идеи разделяет все большее количество южан и что в конце концов они станут всеобщим убеждением в южных штатах. Действительно, число оппонентов Нотта имело тенденцию постоянно уменьшаться. Большинство из них отказались от библейского догмата о едином источнике происхождения человечества и приняли ту идею, что негры среди прочих низших существ были сотворены раньше "белокожих" Адама и Евы. Дольше всех сопротивлялся расистским идеям, как ни странно, Фицхью, но и он в 1861 г. согласился, что по "естественному праву" в рабство могла обращаться только "неполноценная" черная раса.

Наиболее известным выражением расистского мировоззрения южных штатов стало выступление отца-основателя рабовладельческой конфедерации Александра Стеффенса в 1861 г. "Многие государства, - декларировал он, - основывались на принципе подчинения и обращения в рабство определенных классов той же самой расы, что находилось в противоречии с законами природы. Но в нашем государстве все представители белой расы, из низших или высших слоев, богатые или бедные, равны перед законом. Совершенно иное положение с неграми. Рабство - вот их место. По законам природы и бога негры годятся для той роли, которую они выполняют в нашей системе... Краеугольным камнем нашего государства является та великая истина, что негр не равен белому человеку и что рабство - подчинение высшей расе - является его естественным и нормальным состоянием".

Развитие рабовладельческой идеологии постоянно выдвигало вопрос о том, как соотносится она, каждая ее новая доктрина с заветами Американской революции 1776 г., приобретшими в сознании многих американцев характер святынь. Отношение политиков и идеологов южных штатов к наследию революции никогда не было однозначным: одни резко отвергали его, другие пытались приспособить его к интересам плантаторского класса.

Среди части южных плантаторов распространилось мнение, что принципы Декларации независимости были только пропагандистскими абстракциями, призванными привлечь на сторону революции американцев, но не предназначенными для практического воплощения, и что ее автор Томас Джефферсон был опасным фантазером, попавшим под влияние просветителей - радикалов из Западной Европы.

Другая, более влиятельная группа южных политиков и идеологов пришла к разделению естественных прав белой и черной рас, объявила республиканизм, равенство и свободы уделом одних белых американцев, а негров обрекла на вечное рабство. Но и эта группа не испытывала доверия к Декларации независимости и противопоставила ей федеральную конституцию 1787 г. как реальный, практический общественный договор. Была выдвинута идея о том, что, поскольку конституция является договором между белыми людьми, ее принципы ни под каким видом не могли быть распространены на негров. Конституция неизменно определялась как компромисс между свободными и рабовладельческими штатами, санкционировавший рабство и сделавший его неподвластным ни федеральному правительству, ни тем более северным штатам. На этом основании аболиционистская пропаганда, петиции в конгрессе, как, конечно, и практическая деятельность противников рабства, объявлялись антиконституционными, подлежащими безусловному запрету.

На самом рабовладельческом Юге аболиционистская пропаганда была искоренена практически полностью. Во всех южных штатах (за исключением Кентукки) были приняты законы, запрещавшие устные и печатные выступления против рабства. В 1848 г. в Виргинии был принят закон, каравший тюремным заключением сроком на один год и штрафом 500 долл. каждого, кто доказывает устно или письменно, что владельцы не обладают правом собственности на рабов. А власти Луизианы за разговор, "имеющий тенденцию" поощрять недовольство среди свободных негров или неповиновение среди рабов, установили суровое наказание - от каторжных работ (сроком не менее 21 года) до смертной казни.

Критические голоса в отношении рабства, имевшие место на Юге, свелись в конечном итоге к осуждению наиболее одиозных форм эксплуатации негров и обращения с ними. Критика эта развивалась в рамках концепции патриархального рабства, наиболее полно обоснованной Фицхью. Ее выразители предпагали такие реформы, как запрещение раздельной распродажи семьи раба, предоставление рабам права жаловаться в суд на жестокое обращение со стороны хозяев и принудительный выкуп у рабовладельцев-самодуров чернокожих невольников, привлечение белых к уголовной ответственности за изнасилование негритянок и т.д. Всем этим реформам суждено было оставаться, как правило, на бумаге, так что, по заключению авторитетных американских историков, в 1860 г. правовое положение американских негров оставалось таким же тяжелым, как и за 30 лет до этого.

По мере приближения гражданской войны число защитников патриархального рабства уменьшалось. Силу в плантаторских кругах набирали экстремисты, решительно настаивавшие на возобновлении ввоза в США рабов, распространении рабства на все новые и новые территории, ужесточении репрессивного режима в отношении черных невольников, пресечении любой критики социальных и политических порядков на Юге. Все активнее высказывалась идея о существовании Юга как автаркии, развивающей собственную промышленность, торговлю, финансы, изолирующей себя от капиталистического Северо-Востока. В рабовладельческом мировоззрении оформляется доктрина исключительности и избранности иерархического рабовладельческого общества, представляющего особую, антагонистическую в отношении северо-восточных штатов, систему. Она получает практическое воплощение в начале 1861 г., когда 11 рабовладельческих штатов объявили о выходе из североамериканского государства и образовании так называемых Конфедеративных Штатов Америки, а затем развязали военные действия против центрального правительства. Антагонизм Севера и Юга перерос в гражданскую войну.