Балканы еще на заре нашего века приобрели недобрую славу "порохового погреба" Европы. Две Балканские войны 1912 и 1913 гг., вовлеченность практически всех государств полуострова в две мировые войны, греко-турецкая война 1919-1921 гг. и недавняя необъявленная, сербско-хорватская, кровавый конфликт в Боснии и Герцеговине плюс немалое число других болевых точек - таков плачевный итог подсчета межнациональных столкновений в этом регионе.

Отечественная историография в течение многих лет была ориентирована на разоблачение империализма "великих" держав и утверждала, что вооруженные конфликты на беспокойном полуострове - следствие их соперничества и интриг. Правда, прямолинейная концепция М.Н. Покровского, для которого осью мировой истории являлось стремление России к овладению Константинополем и проливами, была раскритикована и отвергнута. Но ленинские установки на то, что империалистический грабеж есть политика всех партий господствующих классов [1] и что в основе балканского курса самодержавия лежало "шитое белыми нитками стремление отвлечь внимание от внутренних дел России и "урвать кусок" Турции" [2], продолжала воздействовать на умы и труды историков. На первый план выдвигалось соперничество держав. "В XX веке, - гласила эта точка зрения, - Балканы стали объектом острых противоречий империалистических блоков", что нашло "отражение в Балканских войнах" [3]. Не умаляя "заслуг" великих держав в разжигании страстей на Балканах, все же следует сказать и о другой стороне вопроса: уточнить роль в этом местных факторов.

Бытовавшая у нас склонность к прямолинейным оценкам с классовых позиций: положительное-отрицательное, справедливое-несправедливое, розовое-черное, - в приложении к национальному движению побуждала к идеализации последнего. На самом деле грань прогрессивного и реакционного в нем очень условна, и в своих крайних проявлениях балканский национализм, как и всякий другой, впадал и впадает в шовинизм. А его максимализм в оценке прошлого своего народа, его роли в истории, в подходе к территориальным проблемам общеизвестен.

Солидарность "турецких христиан" в их борьбе за освобождение от гнета Османской империи - явление исторически весомое и сомнению не подлежащее. Ее ярчайшее проявление приходится на 70-е годы XIX столетия, когда на помощь восставшим боснийцам,герцеговинцам и болгарам поднялись сербы и черногорцы. Другая вершина этой солидарности - первая Балканская война 1912 г., ознаменовавшаяся выдающимся успехом коалиция Болгарии, Сербии, Черногории и Греции, одержавших победу над Турцией. Но история Балкан знает и другие страницы.

В 1821 г. вождь валашских повстанцев ТудорВладимиреску был убит по распоряжению руководителя греческой подпольной освободительной организации "ФиликиЭтерии" Александра Ипсиланти. В Румынии этот трагический эпизод именуется убийством, в Греции - казнью.

В 1844 г. видный политический деятель Греции Н.Колетис выступил в афинском парламенте с речью, заложившей основы Мегали (великой) идеи. Королевство Греция (тогда очень маленькое), - говорил он, - это лишь часть Греции, притом самая бедная. Греки обитают на просторах Балкан и в Малой Азии; Афины - всего лишь главный город королевства, а Константинополь -великая столица. Полис, притяжение и надежда всех эллинов [4] .

Мегали идея, когда "собирание" греков под одной государственной крышей только началось, содержала мощный объединительный заряд. Но в потенции она заключала притязания на земли с этнически смешанным населением и на территории, где давно и прочно осели другие народы. И горькие плоды увлечения национальным величием грекам пришлось пожать в ходе малоазиатской авантюры греческого премьера Э.Венизелоса в 1919-1921 гг.

Во время Крымской войны симпатии Сербии и Греции принадлежали России, в сотрудничестве с которой они видели залог воплощения в жизнь своих национальных устремлений, а румынские унионисты, сторонники объединения Дунайских княжеств, предлагали свои услуги англо-франко-турецкой коалиции. Румынию они мыслили как барьер между славянами восточными и южными, иными словами, как своего рода запретную зону на пути освободительного движения российской армии на Балканы.

В 70-е годы XIX в. Греция и Румыния не пришли на помощь поднявшимся на неравную борьбу с османскими угнетателями боснийцам,герцеговинцам и болгарам, а заняли позицию осторожного выжидания и взвешивания. По словам официоза российского министерства иностранных дел газеты "Журналь де Сен-Петерсбур", Румыния присоединилась к русско-турецкой войне, действуя "по расчету, причем расчету справедливому", ибо не было у нее иного "пути к достижению независимости" [5].

Дальше - хуже. В 1885 г. сербский князь Милан, опасаясь соперничества недавно возникшего в 1878 г. Болгарского княжества, напал на него.

На соседей чем дальше, тем больше стали смотреть не как на союзников в наступлении на все еще сильные турецкие позиции на полуострове, а как на соперников в борьбе за место под балканским солнцем. Национальная буржуазия каждой из стран мечтала облачиться в мантию гегемона регионального масштаба. В поисках поддержки она обратила взоры на столицы европейских держав, и там развернули большую игру на широком поле межбалканских противоречий.

В коллективном труде, подготовленном в Институте славяноведения и балканистики РАН, содержится следующий вывод: "Нельзя объяснить превращение Б.алкан в горячую точку Европы только соперничеством здесь противоборствующих группировок держав... Этот печальный факт стал возможен потому, что борьба держав сочеталась здесь с соперничеством молодых национальных государств, со стремлением буржуазии отдельных стран достичь преобладания на полуострове, занять первое место под балканским солнцем, потеснить соседей" [6].

Эпоха первой мировой войны дает убедительный материал в подтверждение этого мнения.

За точку отсчета следует принять Бухарестский мир 1913 г. - своего рода кульминационный пункт балканской самодеятельности, - заключенный при минимальном вмешательстве держав. Победители - Сербия, Черногория, Греция и Румыния - продиктовали побежденной Болгарии свои условия; она лишилась части Македонии, поделенной между Сербией и Грецией, включая порт Каваллу, и Южной Добруджи, отошедшей к Румынии.

Тогда же в 1913 г. Болгария отказалась в пользу Турции от Адрианополя с прилегающим районом.

К Бухарестскому договору были приложены три декларации: болгарская - с протестом против его условий и выражением надежды на их пересмотр, союзников и Румынии - против ревизии договора.

Само наличие этих деклараций свидетельствовало о зыбкости достигнутого согласия. Завязались узлы острейших противоречий - болгаро-румынских вокруг Южной Добруджи, болгаро-греческих и сербских - из-за разграничения в Македонии, болгаро-турецких - из-за земель во Фракии.

Балканы перед первой мировой войной воистину представляли собой политический "пороховой погреб", но львиная доля вины за это лежала на правительствах стран Юго-Восточной Европы. Обстановка напоминала не послевоенную, с постепенным смягчением напряженности, а предвоенную.

В Афинах была отлита памятная медаль, на которой греческий король Константин был изображен рядом с византийским императором Василием II, прозванным Болгаробойцем, ибо его армия в 1002 г. опустошила Болгарию, совершив при этом варварский акт ослепления тысяч пленных.

В Болгарии в день подписания мира был объявлен траур. В приказе о демобилизации армии царь Фердинанд предложил свернуть знамена до лучших времен [7].

В Сербии тайная офицерская организация "Черная рука" проповедовала войну против Австро-Венгрии за объединение югославянских земель вокруг королевства [8].

Румынская олигархия имела все основания испытывать чувство глубокого удовлетворения: ее армия без единого выстрела совершила поход по Болгарии; удалось присоединить к своим владениям Южную Добруджу. И по площади, и по населению Румыния вышла на первое место среди южных соседей. Поэтому по отношению к ним Бухарест проявлял миролюбие и стремление сохранить статус-кво. Очаг напряженности существовал в отношениях с Австро-Венгрией, в пределах которой, в Трансильвании и Банате, проживало несколько миллионов румын, и вопрос об их объединении со Старым королевством стал яблоком раздора между двумя монархиями.

Мирное урегулирование 1913 г. создало благоприятные условия для происков великодержавной дипломатии в Юго-Восточной Европе.

Николай II вдруг вспомнил, что его собрат на румынском престоле Кароль почти 40 лет назад участвовал со своими войсками в русско-турецкой войне, и вручил ему жезл российского фельдмаршала. Вильгельм II совершил ту же любезность по отношению к греческому королю Константину. Профессиональные военные были шокированы - в то время "собственных" фельдмаршалов ни в германской, ни в русской армии не было.

Это явилось внешне-протокольным проявлением той борьбы за союзников, которая упорно велась великодержавной дипломатией. Преимущество было на стороне группировки Центра: Антанта, в первую очередь Россия, была тесно связана с победителями, что затрудняло раздачу обещаний "обиженным". К Германии же союзник, можно сказать, шел прямо в руки, и можно было раздавать посулы за счет Сербии, намеченной для расправы. Греческий король тут же, чуть ли не в ответной речи при вручении жезла, предложил союз. Но реакция была крайне сдержанной.

Уже после заключения Бухарестского мира болгарский царь Фердинанд отправился в Вену и Берлин - наниматься в союзники. В австрийской столице уклонились от выдачи обещаний, в немецкую не пустили вовсе. На случай неожиданного появления болгарского монарха Вильгельм II приказал подготовить обратный поезд, чтобы, не мешкая, вернуть Фердинанда назад.

Казалось бы, нелогично было отвергать протянутую руку сотрудничества. Но на самом деле и германские, и австрийские правящие круги боялись быть втянутыми в глубокий омут балканских противоречий.

Решающий тур вербовки великими державами союзников на Балканах пришелся на канун и начало первой мировой войны.

В июне 1914 г. яхта русского царя бросила якорь в бухте Констанцы. Николай II и российский министр иностранных дел С.Д. Сазонов приступили к беседам со своими румынскими партнерами. Они пришли к довольно утешительным для себя выводам: хоть Румыния и связана с 1883 г. союзом с германо-австрийской коалицией, она "присоединится к той стороне, которая окажется сильнейшей и которая будет в состоянии дать ей наибольшие выгоды" [9]. Поскольку румынские притязания распространялись прежде всего на земли, находившиеся под венгерской короной, козыри оказались на руках у Антанты.

Иной была реакция в Вене. Канцлер Л.Берхтольд метал громы и молнии: "Средь бела дня, явно и неприкрыто, с бесстыдной наглядностью, шаг за шагом монархия берется в кольцо" [10]. Если отвлечься от эмоциональных эпитетов, он был прав: созванный 3 августа 1914 г. в Синае коронный совет высказался против выполнения обязательств по союзному с Германией и Австро-Венгрией договору и провозгласил политику вооруженного выжидания. В то же время сведения из дипломатических каналов давали понять, что, если Болгария совершит нападение на Сербию, румынское правительство препятствовать этому не станет [11]. Прежний союзник по второй балканской войне выдавался с головой, балканская "солидарность наизнанку" вступила в действие.

Без особых усилий с австро-германской стороны в их лагере очутилась Турция. Младотурецкое руководство жаждало реванша. Как это ни странно звучит, ему пришлось на пути к договору преодолеть сопротивление немецкого посла Г. Вангенгейма, который считал, что Турция разорена, ее военная мощь подорвана и ей в случае поспешного выступления грозит русское вторжение из Закавказья, английское - в Аравии, французское - в Сирии. Германский император предложил своему дипломату не упрямиться: Турция "прямо себя предлагает. Отклонение или пренебрежение было бы равнозначно ее переходу к России - Галлии, и наше влияние исчезло бы навсегда" [12]. 2 августа 1914 г. турецко-немецкий союз был заключен. Османские руководители с редким даже в анналах дипломатии лицемерием продолжали уверять всех, будто сохраняют свободу действий, и более того, - заявили о нейтралитете. Главной заботой австро-немецкой стороны стало "сведение" болгар и турок, чтобы можно было двинуть 250-тысячную турецкую армию против России [13].

В Софии глава правительства В. Радославов в один и тот же день 1 августа объявил в Народном собрании о нейтралитете и вручил посланникам Германии и Австро-Венгрии проект договора, означавшего нарушение нейтралитета [14]. В последний момент договоренность сорвалась: Радославов и царь Фердинанд отказались подписать ими же предложенный документ, решив подождать лучших времен, чтобы, подобно румынской олигархии, прицепиться к колеснице победителя.

Греция стала ареной ожесточенных внутренних столкновений: сторонников Антанты возглавлял премьер-министр Э.Венизелос, Тройственного союза - король Константин.

В идеале обе коалиции мечтали о привлечении на свою сторону балканских стран, объединенных в общий блок. Дипломаты великих держав погрузились в расчеты - как привлечь одних, не отталкивая других. В Петрограде, и в Лондоне, и в Берлине понимали, что это за пределами реального, но ведь желаемое так хочется принять за действительность! Особенно усердствовала дипломатия стран Антанты, не оставлявшая безнадежных попыток воссоздать Балканский союз 1912 г. на базе взаимных уступок. Сербы, упорно сопротивлявшиеся австрийскому нашествию, с обидой восприняли предложение о перекройке границы с Болгарией в Македонии, а Венизелос с порога отверг саму мысль об уступке болгарам порта Каваллы.

Глава Форин-оффиса сэр Эдуард Грей отмежевался от затеянных его ведомством комбинаций: "Я всегда утверждал, что территориальное переустройство должно быть делом самих балканских государств. Не мне в него вмешиваться. Роль, которую мы сможем сыграть, сведется к финансовой поддержке конфедерации, когда она будет создана" [15]. Вывод его: какую схему дележа ни придумай, всех не удовлетворить - трудно оспорить. Раз так, не лучше ли оставить Балканы в покое? Искушенный в дипломатии Сазонов назвал химерой план возвращения к жизни сгоревшего в пламени второй балканской войны союза [16]. Но здравые суждения и обоснованный скепсис не мешали ни тому, ни другому придумывать новые и новые варианты.

Полной утопией оказалась надежда на то, что балканские государства сами договорятся о возможной перекройке границ. Земли для раздела "не хватало": будь полуостров втрое обширнее, удовлетворить взаимные претензии все равно бы не удалось.

Антантовская дипломатия заблудилась в 1914 г. в хитросплетениях комбинаций и потерпела на юго-востоке Европы полное поражение, но не по причине бездарности, как полагает британский историк Л.Картрайт в книге под красноречивым заголовком "Нерешительность, путаница и фиаско" [17], а в силу крайней сложности и противоречивости отношений между балканскими государствами. Этническая чересполосица на полуострове столь велика, а история его столь сложна и трагична, что и мудрости царя Соломона не хватило бы для улаживания всех разногласий.

Не могла похвастаться особыми успехами и австро-германская группировка. Румыния была "потеряна", не удалось заручиться содействием Греции, а также, на том этапе, - Болгарии. Профессор Ф.И.Нотович отмечал: "Все получить и ничего не уступить - таков был "принцип", которым руководствовались правящие классы балканских государств" [18]. Ни одно из малых государств того времени, вступив в войну, не обслуживало интересы той или иной державы, как это любила ранее изображать отечественная историография. Турция оказалась вовлеченной в мировой конфликт по причине обуревавших ее правителей паносманских миражей и их слепой веры во всесокрушающую мощь тевтонского оружия. Болгария и Румыния прибегли к тактике выжидания в надежде примкнуть к тому, кто оказался бы победителем.

Царь Фердинанд и его клика вступили в войну осенью 1915 г., когда казалось, что Сербия вот-вот должна была быть растоптанной, а Россия понесет поражение. Румынская олигархия вмешалась в ход военных действий на стороне Антанты лишь в августе 1916 г., выговорив "приращения", выходившие за рамки того, что можно было обосновать национальными интересами. Нам представляется, что и Греция не исключение из общего правила, несмотря на предпринятую против нее в 1916-1917 гг. англо-французскую интервенцию: последняя стала возможной потому, что страна раскололась на сторонников короля Константина и прогерманской ориентации и "партию" Венизелоса, державшую курс на сотрудничество с Антантой. Это не было насилие над страной в чистом виде: Антанта опиралась на поддержку крупнейшего политического деятеля и значительной части общественности страны.

Нотович гневно отзывался о балканских государственных мужах, "насквозь проникнутых сервилизмом, холодной расчетливостью, хитростью, медлительностью и упорством, надменностью и вероломством, искусно прикрываемых пустыми фразами об общественном благе, охране мира и т.п." [19]. Оставим едкость характеристики на совести маститого ученого. Но что максималистский подход к трактовке национального вопроса подливал масла в огонь конфликтов и войн - несомненно.

Западная историческая наука склонна гипертрофировать значение балканского фактора в возникновении первой мировой войны. В совместном труде профессоров Индианского университета (США) супругов Барбары и Чарлза Елавичей "Образование независимых балканских государств" утверждается: "Восточный вопрос являлся единственно доминирующим источником конфликтов великих держав с 1815 по 1914 гг. Он был... прямой причиной возникновения первой мировой войны" [20]. В другой работе Барбара Елавич пишет: "Франция вступила в войну ради защиты балканской политики России по вопросу, в котором прямо не была заинтересована и ради которого не следовало рисковать национальным существованием" [21]. Германия оказалась в политической зависимости от своего младшего партнера Австро-Венгрии. Почему при такой трактовке в конфликт была вовлечена Великобритания, становится совсем неясно, ибо никаких обязательств - ни письменных, ни устных, - касающихся балканских дел, она не имела. Волей-неволей главная причина войны сводится к тому, что Россия не могла равнодушно взирать на австрийское вторжение в Сербию.

Более 40 лет Германия искала повод для того, чтобы скрестить меч с Францией; знаменитый план Шлиффена предусматривал нанесение первого удара именно по Франции. Столько же лет вынашивали французы идею реванша за поражение 1870 г. Франция рвалась в бой еще в 1912 г.,и балканский предлог был для нее не хуже всякого другого. Российский посол в Париже А.П. Извольский информировал свое правительство в декабре 1912 г.: "За последние дни мне приходится бороться уже не с представлениями, что Франция может быть вовлечена в войну из-за чуждых ей интересов, а скорее с опасением, что мы слишком пассивно относимся к вопросу, затрагивающему положение и престиж всего Тройственного согласия" [22]. Германо-британские противоречия достигли глобальных масштабов, о чем наглядно свидетельствовала гонка морских вооружений, воспринимавшаяся в Лондоне как попытка выбить трезубец Нептуна из рук Англии.

Взрыв в "пороховом погребе" Европы, переросший в мировой пожар, стал результатом наложения друг на друга двух уровней противоречий - между империалистическими державами и между правителями самих балканских государств.

С некоторым облегчением можно констатировать, что такого совмещения исторических факторов сейчас произойти не может: отсутствует взрывоопасная обстановка на континенте в целом, после ликвидации Варшавского договора не существует конфронтации двух враждебных военно-политических коалиций. (Вот так думалось в 1993 г.! Выделено нами - V.V.) А послевоенные лидеры стран нынешнего Европейского сообщества вопреки тому, что у нас в отечестве утверждалось десятилетиями, строили Западную Европу на базе сотрудничества и добрососедства. Американский автор Г. Стоукс, отказываясь вообще признать мирными межвоенные 20 лет, пишет: "Гротескная и кровавая фатальность тридцатилетней войны, тянувшейся с 1914 по 1945 г., убедила людей, подобных Альчидо де Гаспери, Конраду Аденауэру, Генри Спааку,Роберу Шуману и Жану Моннэ... что старые навязчивые идеи не могут создать основы стабильной Европы. И они построили свое новое сообщество не на священном эгоизме, а на путях добровольной ассоциации и политики приспособления" [23].

А ведь они и их преемники при желании могли бы "откопать" в анналах истории сколь угодно поводов для столкновения интересов; в конце концов, Эльзас до середины XVII в. входил в состав Священной Римской империи германской нации, а Ницца и Савойя и в более поздние времена относились к итальянским владениям.

Могли, но не стали, нашли в себе мужество выбраться из лабиринта бесконечных споров вокруг "исторических прав" на прямую дорогу сотрудничества. Последуют ли их примеру партнеры на востоке континента? Пока что обнадеживающих признаков мало, и живой пример тому - драматический распад Югославии.

Прописная истина заключалась в том, что Югославия населена близкородственными по крови и языку народами. Но история развела их в разные стороны. Сербы, черногорцы, македонцы относятся к миру восточноевропейскому, славянскому. Хорваты и словенцы, будучи по языку славянами, традиционно тяготеют к Западу, к Германии. Мусульмане давно и прочно вошли в орбиту ислама. Эти различия сказались на менталитете народов, отсюда - множество противоречий, не только экономических и политических, порожденных обстановкой, но и социально-психологических и культурных, отсюда - сильнейшая склонность к отторжению.

Маленькое Сербское княжество еще в середине XIX столетия превратилось в центр притяжения единоплеменников. В 1844 г. сербский политик Илия Гарашанин воплотил эти стремления в документе, получившем название "Начертание". В дальнейшем планы создания Великой Сербии видоизменялись и расширялись.

В Хорватии вынашивались замыслы образования своего национального государства. В этом направлении действовал возникший в годы первой мировой войны и Югославянский комитет, возглавляемый А. Трумбичем, деятелем хорватского национально-освободительного движения.

Дальнейший ход событий побудил два этих течения сблизиться. С падением самодержавия в России сербы лишились самой мощной своей внешней опоры. А над хорватами и словенцами довлел синдром побежденного. Объединение с Сербией выводило Хорватию и Словению из разряда проигравших в войне в ранг победителей, что сулило немалые выгоды, прежде всего касавшиеся размера территориальных потерь. Недаром итальянцы оспаривали право хорватского и словенского представителей на участие в мирной конференции на стороне Антанты, в общей с сербами и черногорцами югославянской делегации, - ведь спор шел вокруг разграничения в жемчужине Средиземноморья, на Далматинском побережье Адриатики. Столкнувшись с отпором своим притязаниям, итальянцы демонстративно хлопнули дверью и покинули Париж, чтобы позднее, убедившись, что на этот раз президент США Вудро Вильсон не уступит, тихо и без шумовых эффектов вернуться к переговорам. А ведь этого не было бы, занимай хорваты и словенцы места на скамье проигравших! Последствия заключенного тогда "брака по расчету", легшего в основу образования Королевства сербов, хорватов и словенцев - Югославии, дали себя знать через 70 лет. На теле югославского государства возникло множество болевых точек. Сложна проблема Косова - края, ныне заселенного по преимуществу албанцами, жаждущими объединиться с соседней Албанией. Но ведь для любого серба Косово - это Старая Сербия, колыбель национальной государственности, и место, где она потерпела поражение в 1389 г. в битве с османами. "Косово - сердце Сербии, там вся наша история", - эти слова президента республики Слободана Милошевича [24] характеризуют настроение его соотечественников.

Кажется, все мыслимые противоречия скрестились в Боснии и Герцеговине. Сербы, мусульмане, хорваты - три разные веры, три разных мира, три разных менталитета. Сильнейшие отзвуки исламского фундаментализма ощущаются в мусульманской среде. Около 20 лет тому назад Алия Изетбегович, нынешний президент Боснии и Герцеговины, сочинил исламскую декларацию, в которой отвергаются те духовные ценности, что мы называем христианскими и европейскими:

"Исламское общество... это общество, состоящее из мусульман... То, что означало прогресс и конституционность для Запада, представляет собой искусственный процесс для исламского мира, который не может привести здесь к конструктивным изменениям. Деклерикализация и национализм не играли здесь позитивной роли и были на практике фикцией. Будучи иностранными по происхождению и сути, они были отражением широко распространенной духовной бесплодности... Немусульманское меньшинство в мусульманском государстве пользуется свободой исповедания и государственной протекцией при условии соблюдения лояльности к режиму" [25].

Итак - иноверцы лишь терпимы при условии их законопослушания. Как бы ни были сформулированы принципы национально-религиозных отношений в создаваемой независимой Боснийско-Герцеговинской республике, воздействие исламского фундаментализма в мусульманской среде не исчезнет. Образование здесь общего государства мыслимо только на основе широчайшей автономии отдельных его частей, равноправия и уважения национальных, религиозных и культурных прав трех проживающих в нем общин.

Вмешательства мирового сообщества в югославские дела требовала возмущенная совесть человечества. Но какого?

Привносить извне решение вопроса? Это исключено. Искать правого или виноватого в кровавом конфликте, в котором праведников нет и все стороны в той или иной степени повинны? Между тем именно путем безоговорочного осуждения Сербии пошла Организация Объединенных Наций, в первую очередь ведущие ее члены. Была выработана система санкций против Сербии, на нее одну изначально возлагались всевозможные запреты. Президент Милошевич так высказался по этому поводу:

"Политический мотив экономических санкций - расчет на то, что Сербия падет на колени и согласится на унизительные условия, отказываясь от возможности высказать солидарность с сербами в других республиках в осуществлении их законных прав, как и на то, что Сербия допустит политическое и экономическое разделение своей территории" [26].

К протестам сербского президента стоит по крайней мере прислушаться.

Германия и США с быстротой почти немыслимой в дипломатии признали образование Словении, Хорватии, Боснии и Герцеговины, не слишком считаясь с Хельсинкской хартией 1975 г., провозгласившей незыблемость существующих в Европе границ, в частности и югославских. Вообще два государства, особенно Германия, развернули бурную активность в Юго-Восточной Европе.

По словам историка И. И. Орлика, Германия "стремительно вторглась в этот регион по всем направлениям политического, экономического, культурного и даже военного сотрудничества, отсюда и быстрый и масштабный рост влияния Германии здесь" [27]. Происходит возрождение старого "Дранг нах Остен", причем ощутимее всего - в традиционных областях немецко-австрийского влияния. Говоря об этой устоявшейся формуле, мы не оцениваем ее только со знаком минус, как бывало раньше. Связи с великой немецкой культурой и наукой, приобщение к передовой технологии, широкая гуманитарная помощь должны сказаться благотворно на ситуации на Балканах вообще и в бывшей Югославии в частности. Но ведь одновременно происходит втягивание Балкан в орбиту влияния Запада на фоне вытеснения России. "Россия не только не сохранила своей роли в Восточной Европе, - констатирует И. И. Орлик, - но и быстро теряет былые прочные связи с регионом" [28].

Зарубежная печать не скрывает, что выдворение нашей страны из Юго-Восточной Европы является одной из не афишируемых официально целей предпринимаемых мер по "обузданию" Сербии. И западным державам надо спешить, пока Россия слаба, пока она болезненно и с тяжелыми жертвами для населения прокладывает путь к реформам. "Россия, - рассуждает Б. Бидхэм в "Интернэшнлгеральдтрибюн", - так или иначе вернется к тому, чтобы востребовать свое место в мире, Россия велика по территории, населению и сырьевым ресурсам. Настанет день, когда она, наконец, самоорганизуется. И тогда, управляя своей политикой и своей экономикой, она станет преследовать российские интересы точно так же, как Франция преследует французские и Британия - британские".

Бидхэм не сомневается, что Балканы находятся в сфере российских геополитических интересов. Надо поэтому спешить и укротить Сербию, чтобы, помимо прочего, упредить, как он пишет, "панславянскую секцию в России": "Серб Слободан Милошевич, - говорят близорукие люди, - не Адольф Гитлер нацистской Германии. Но г-на Милошевича надо остановить не потому, что он, будучи оставлен без присмотра, перейдет к захвату остальной Европы. Он злодей чисто местного масштаба. Истинная причина в том, что успех сербской экспансии затруднит Старой Европе жизнь в условиях мира" [29]. Налет великодержавия в такой трактовке югославских событий очевиден. Трудно избавиться от впечатления, что термин "Старая Европа" здесь не случаен: ведь Старая Европа - это континент коалиций и сфер влияния.

Действия отечественной дипломатии, первоначально поддержавшей односторонние санкции против сербов, отдавшей симпатии американскому милпионеру Милану Паничу, который - сколь ни благородны были бы его побуждения, сколь бы демократичны ни были его взгляды - остался гастролером на югославской земле, вызывали по меньшей мере удивление: а не способствовала она тем самым самоудалению России с Балкан? Похоже, лишь сейчас учреждение на Смоленской-Сенной площади приобретает индивидуальность, ранее всегда присущую российской внешней политике.

Очевидно, что свет в конце югославского туннеля забрезжит лишь в том случае, если международное сообщество будет способствовать достижению договоренности между сторонами в конфликте, которая не ущемит интересы ни одной из них и достигнет приемлемого для всех компромисса.

Превратиться вновь в "пороховой погреб" всего континента Балканы не могут по причине отсутствия военно-политических группировок и взрывоопасной атмосферы на континенте в целом. Но встает вопрос: что может вывести Балканы из опасной зоны противоречий и конфликтов, в которой они очутились? Путь долог и тернист. Он - в изменении менталитета, социальной психологии, умонастроений народов, в возобладании приоритета человеческой личности, ее права на свободное национальное, культурное и политическое развитие без навязывания неродного языка, ущемления гражданских и политических прав по признаку оседлости, без деления народов на "коренные" и "сопроживающие".

Будет ли извлечен урок из происходящих ныне событий в Югославии? Ответ даст лишь время.
.
.

ЛИТЕРАТУРА .
.
1. См. Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 22.

2. Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 22, с. 146.

3. Новая история (второй период). М., 1976, с. 397.

4. Driault Е., L'Heritier М. Hisloire diplomatique de la Grece de 1821 a nos jours, t. 2. Paris, 1925, p. 251.

5. Journal de St. Petersbourgh, 28(16). III. 1878.

6. Международные отношения на Балканах 1856-1878. М., 1986, с. 410.

7. Писарев Ю.А. Великие державы и Балканы накануне первой мировой войны. М., 1986, с. 177.

8. Писарев Ю.А. Российская контрразведка и тайная сербская организация "Черная рука". Новая и новейшая история, 1993, № 1.

9. Международные отношения в эпоху империализма, сер. 3, т. 3.М. -Л., 1933, с. 338.

10. Цит. по: Писарев Ю.А. Великие державы и Балканы..., с. 242.

11. Виноградов В.Н. Румыния в годы первой мировой войны. М., 1969, с. 40-47.

12. НотовичФ.И. Дипломатическая борьба в годы первой мировой войны, т. 1.М.-Л., 1947, с. 96.

13. Нотович Ф.И. О попытках австрийско-германской дипломатии вовлечь Болгарию в мировую войну в августе 1914 г. - Новая и новейшая история, 1960, № 1, с. 117.

14. Нотович Ф.И. Дипломатическая борьба..., с. 79.

15. CurtrightL. Muddle, Indecision and Setback. Thessaloniki, 1986, p. 29.

16. Нотович Ф.И. Дипломатическая борьба..., с. 217.

17. Curtright L. Op.cit.

18. Нотович Ф.И. Дипломатическая борьба..., c. 211.

19. Там же, с. 222.

20. Jelavich В.,Jelavich Ch. The Establishment of the Balkan National States.
Seattle, 1977, p. 324.

21. Jelavich B.A. Century of Russian Foreign Policy. Philadelphia - New York,
1964, p. 219.

22. Восточный вопрос во внешней политике России. М., 1978, с. 356.

23. Stokes G. Lessons of the East European Revolutions of 1989 - Labirinth of Nationalism. Complexities of Diplomacy. Columbus (USA), 1992, p. 365.

24. Югославия в огне. Документы, факты, комментарии. М., 1992, с. 316.

25. Там же, с. 25, 27.

26. Там же, с. 339

27. Орлик И.И. Россия и Восточная Европа: проблемы и перспективы. - Международная жизнь, 1992, № 7, с. 7.

28. Там же, с. 34.

29. Beedham В. Don't Dismiss the Balkans as a Sideshow. - The International Herald Tribune, 31. ХII.