VIVOS VOCO: ХОРОШИЕ КНИГИ

КАПИЦА, ТАММ, СЕМЕНОВ

Выдающийся ученый - это нередко и замечательный человек, поведение которого - пример для подражания. К сожалению, далеко не всегда воспоминания о знаменитых людях, написанные их близкими соратниками и учениками, становятся достоянием широкого круга читателей. Между тем без них история российской науки становится беднее. Поэтому достойно всяческого одобрения стремление журнала "Природа" помещать на своих страницах материалы о выдающихся отечественных ученых. Несколько таких подборок, посвященных столетним юбилеям академиков Петра Леонидовича Капицы, Игоря Евгеньевича Тамма и Николая Николаевича Семенова, легли в основу представляемой здесь книги. Книга объемом 36 печатных листов, прекрасно издана, содержит множество фотографий, из которых значительная часть публикуется впервые. Сюда включены интереснейшие материалы о жизни и деятельности трех наших знаменитых соотечественников, удостоенных высших научных наград, лауреатов Нобелевской премии.

Каждый из них совершил в своей области открытия, изменившие облик современного естествознания. Теория цепных реакций Н.Н. Семенова позволила объяснить многие важные химические процессы и такое явление, как взрыв, причем оказалась применимой не только к химическому взрыву, но и к ядерному. Пионерские работы И.Е. Тамма указали путь к пониманию природы ядерных сил. П.Л. Капица стал одним из основоположников физики низких температур и открыл важнейшее в этой области явление - сверхтекучесть. Каждый из них создал крупную научную школу, воспитал многих всемирно известных ученых.

Мы справедливо восхищаемся достижениями советской науки, но они появились не на пустом месте, были подготовлены предшествующим развитием. П.Л. Капица, И.Е. Тамм и Н.Н. Семенов получили образование и научную подготовку до революции и в первые послереволюционные годы. У них были прекрасные российские наставники: учителем П.Л. Капицы и Н.Н. Семенова был А.Ф. Иоффе, И.Е. Тамма - Л.И. Мандельштам.

Мощный старт советской науки и ее последующие успехи не в последнюю очередь объяснялись тесными связями дореволюционной российской науки с мировой. А.Ф. Иоффе в течение нескольких лет работал в лаборатории Вильгельма Конрада Рентгена в Мюнхене. (Как известно, Рентген стал первым лауреатом Нобелевской премии за открытие лучей, названных его именем.) Л.И. Мандельштам закончил Страсбургский университет и более 10 лет работал в Германии ассистентом профессора Ф. Брауна, крупнейшего исследователя электромагнитных явлений, удостоенного в 1909 г. (вместе с Г. Маркони) Нобелевской премии за развитие радиосвязи. Так что у А.Ф. Иоффе и Л.И. Мандельштама были хорошие наставники, да и сами они оказались хорошими учителями.

Приват-доцент А.Ф. Иоффе привлек П.Л. Капицу к научной работе на своей кафедре, когда тот был еще студентом. Производственную практику будущий Нобелевский лауреат проходил под руководством профессора Л.И. Мандельштама. С 1921 г. более 10 лет он работал в лаборатории Э. Резерфорда, который с первых дней разглядел в нем выдающегося физика, с живым вниманием относился к его научным планам и оказывал ему всяческую поддержку. Конечно, П.Л. Капица обладал уникальными способностями, но немалую роль играла и научная подготовка, полученная им в России.

И.Е. Тамм считал своим учителем Л.И. Мандельштама. Он говорил: "Я Леониду Исааковичу всем, всем обязан". Судьба свела их через несколько лет после окончания И.Е. Таммом Московского университета. В 30-е годы он, уже известный ученый, работал по несколько месяцев в Кембридже, где подружился с П. Дираком, в Копенгагене (этот город был тогда Меккой для специалистов в области квантовой механики и ядерной физики, потому что там вел свои исследования Нильс Бор) и в Лейдене, где после Г. Лоренца кафедрой заведовал П. Эренфест. Все они были очень высокого мнения о Тамме. Однако научные и человеческие контакты с этими знаменитыми физиками никак не изменили мнения И.Е. Тамма, и он по-прежнему считал Л.И. Мандельштама своим учителем.

Н.Н. Семенов начал заниматься научной работой еще на младших курсах Петербургского университета. Его научным руководителем был А.Ф. Иоффе (тогда приват-доцент), который после окончания гражданской войны пригласил Семенова в Петроград на работу в Государственный физико-технический и рентгенологический институт. В отличие от П.Л. Капицы и И.Е. Тамма, Н.Н. Семенов редко выезжал за границу, что не помешало его исследованиям определять передний край мировой науки, ее точки роста.

В книге подробно говорится о научных достижениях И.Е. Тамма, П.Л. Капицы и Н.Н. Семенова, об их организаторской деятельности, о воспитании научной смены. Учеников у них было много, и какие это были ученики! Достаточно назвать лишь несколько фамилий. А.Д. Сахаров - ученик И.Е. Тамма, Ю.Б. Харитон и Я.Б. Зельдович вышли из лаборатории Н.Н. Семенова. П.Л. Капица сыграл решающую роль в создании Московского физико-технического института - вуза нового типа, выпустившего много физиков высочайшей квалификации.

Очерки, письма и воспоминания позволяют не только увидеть героев книги как деятелей науки, но и оценить масштаб их личности, их человеческие качества. П.Л. Капица, например, в годы репрессий не боялся вступаться за безвинно пострадавших. Его заступничество помогло сохранить жизнь таким выдающимся физикам, как В.А. Фок и Л.Д. Ландау. Позднее П.Л. Капица был одним из немногих, кто регулярно навещал Ландау в течение нескольких мучительных лет после автокатастрофы. Известно также, что П.Л. Капица отказался принимать участие в работах по созданию атомного и водородного оружия. Такой поступок требовал большого мужества. И.Е. Тамм и Н.Н. Семенов не имели возможности вступаться за преследуемых - они сами находились под угрозой ареста. Дело в том, что И.Е. Тамм был меньшевиком в дореволюционные годы, а Н.Н. Семенов - сторонником разогнанного большевиками Учредительного собрания. Тем не менее и Тамм и Семенов помогали работой, деньгами, дружеским участием - всем, чем могли, людям, попавшим в беду. В частности, Тамм поддерживал семью своего ученика С.П. Шубина, погибшего в заключении в 1937 г. Н.Н. Семенов много сделал, чтобы облегчить тяжелое душевное состояние П.Л. Капицы, когда тот вынужден был провести около года в Ленинграде без работы и вдали от семьи.

В августе 1948 г. состоялась печальной памяти сессия Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук (ВАСХНИЛ), которая положила начало разгрому классической генетики в СССР. Тамм и Капица предпринимали усилия для спасения советской биологии. По совету Тамма И.В. Курчатов создал Институт молекулярной биологии и пригласил туда на работу видных генетиков. Институт был расположен на территории знаменитого Института атомной энергии, и враги формальной генетики, невежественные, но могущественные, в данном случае оказались бессильны. П.Л. Капица посвятил одно из заседаний своего знаменитого семинара великому достижению формальной генетики - расшифровке генетического кода. На заседании с докладами выступили выдающийся биолог современности Н.В. Тимофеев-Ресовский и И.Е. Тамм. Семинар проходил в драматической обстановке. Сторонники Т.Д. Лысенко прибегли к недостойным действиям для того, чтобы снять с повестки генетические доклады, но Петр Леонидович проявил обычную твердость, и заседание состоялось при невиданном скоплении слушателей, прежде всего научной молодежи. По воспоминаниям Н.В. Тимофеева-Ресовского, "предоставление Петром Леонидовичем Капицей заседания своего семинара генетическим темам и участие нашего крупнейшего теоретика Игоря Евгеньевича Тамма в нем сделали возможным, действенным и необратимым выход научной генетики на широкую дорогу".

Бесполезно было бы пересказывать книгу, чтение которой вызывает у читателя и восхищение ее героями, и сочувствие к ним, и громадное уважение к их научному подвигу, их колоссальному вкладу в развитие естествознания. Это не первая книга, посвященная замечательным русским ученым, но содержащийся в ней материал ни в коей мере не выглядит вторичным и лишь отчасти пересекается с материалом ранее вышедших книг.

Следует с благодарностью отметить работу составителей книги - А.В. Бялко и Н.В. Успенской. Многие документальные материалы были подготовлены П.Е. Рубининым, который в течение долгих лет был референтом, а затем хранителем архива П.Л. Капицы. Переписка П.Л. Капицы и Н.Н. Семенова снабжена комментариями В.Я. Френкеля, выдающегося историка науки, лично знавшего обоих. К большому сожалению, В.Я. Френкель не дожил до выхода в свет книги, в подготовке которой он принимал активное участие.

Книга дает яркое представление о том недавнем, но, увы, безвозвратно ушедшем времени, в котором жили и работали три замечательных человека. Государство тогда щедро поддерживало научные исследования. Если нарождалась новая физическая идея и нуждалась в дальнейшей разработке, автору предлагали составить заявку, а в ней написать, сколько нужно сотрудников для решения проблемы, какое оборудование и какие площади. Все требования щедро удовлетворялись. Где-то в конце 70-х годов государственные ассигнования на науку стали уже не такими щедрыми, но ученые все же получали достаточно средств для того, чтобы вести исследования.

Все изменилось с началом экономической реформы. Надо смотреть правде в глаза: в ближайшее время положение научного сообщества в нашей стране не улучшится, а, скорее всего, станет еще хуже. Никакие протесты этого не изменят. Тому, кто занимается наукой в нашей стране, надо привыкнуть к мысли, что деньги на проведение исследований он будет получать с большим трудом и в недостаточном количестве. И заработную плату ему если и будут платить, то в таком размере, что прожить на нее, а тем более прокормить семью будет невозможно.

На что можно надеяться в такой тяжелой обстановке? Книга "Капица, Тамм, Семенов" дает ответ на этот вопрос. В годы разрухи, после опустошительной гражданской войны пришли в науку три молодых человека. Пришли по душевной склонности, по глубокой потребности, по примеру учителей. Они испытывали те же лишения, что и остальные граждане страны, знали, что наука не прокормит. Но все же они выбрали этот путь, потому что нет ничего выше того душевного удовлетворения и той чистой радости, какие дает процесс научного познания.

Б.М. БОЛОТОВСКИЙ, доктор физико-математических наук

АКАДЕМИК ФЕДОРЕНКО О ЖИЗНИ И О СЕБЕ

Книга Николая Прокофьевича Федоренко относится к разряду высокой мемуарной литературы. Это не обычное жизнеописание, а книга-размышление над эпохой, судьбой страны, в которой автору посчастливилось родиться и работать. Период активной деятельности Н.П. Федоренко почти в точности совпадает с временем существования советской власти на территории теперь уже бывшего Советского Союза. Книга по сути дела представляет собой историю становления, расцвета и угасания этой власти, пропущенную сквозь призму судьбы отдельного человека. Человека, не созерцающего со стороны, а находящегося в гуще событий, активного творца истории.

Как всякий автор, пожелавший рассказать о своей жизни, Н.П. Федоренко ведет читателя в хронологическом порядке от детства и юности к зрелым годам. И каждый этап этого большого жизненного пути не только наполнен интереснейшими событиями, но имеет совершенно самостоятельную историческую, культурологическую и социальную окраску. Федоренко-комсомолец из сельской местности совсем не тот Федоренко, что грызет гранит науки в московских вузах; Федоренко-офицер победоносной Советской Армии и Федоренко-ученый - как бы люди с разных планет. Разные цели, разный социальный интерьер, окружение коллег, да и сама работа. Крайне интересно и даже, я бы сказал, увлекательно следить за этой эволюцией, последовательно переходя от главы к главе, от раздела к разделу.

Путь бедного крестьянского сына к высшим научным званиям страны всегда уникален, своеобразен, хотя и не исключителен (вспомним ставшего хрестоматийным М.В. Ломоносова). Перевернув последнюю страницу книги, я задумался вот над чем. Конечно, история не терпит сослагательного наклонения. И все-таки хочется задаться вопросом: ну а если бы не революция, как сложилась бы тогда судьба Николая Прокофьевича? Еще 10-15 лет назад девять опрошенных из десяти ответили бы однозначно: только при социализме возможен такой взлет простого паренька из глубокой провинции к вершинам интеллектуальной элиты. Теперь наше критическое осмысление опыта строительства коммунизма (через его первую стадию - социализм, сначала зрелый, а потом реальный) плюс факты, изложенные в рецензируемых мемуарах, позволяют сделать прямо противоположный вывод.

Социальный строй, в рамках которого Николай Прокофьевич развивался как социальный индивид, а проще говоря, делал свою научную карьеру, противодействовал - и часто весьма жестко - развитию его творческих дарований, самореализации его личности, генетически заложенных возможностей. Личность, безусловно, состоялась, Федоренко получил не только всесоюзную, но и международную известность. Но какими усилиями воли, каким преодолением противодействия властей! Да, Николай Прокофьевич никогда не был классическим диссидентом, как Андрей Дмитриевич Сахаров или Александр Исаевич Солженицын. Да, он не решался на прямую конфронтацию с властью. Но он никогда не опускался до пошлого конформизма, всегда находил мужество отстаивать свои взгляды, принципы; не боялся быть неудобным власть имущим, оказаться в меньшинстве, идти против мутного потока, называемого общественным мнением.

В этом противостоянии глупости властных структур, их фантомам, оказывавшимся не более чем ветряными мельницами, Николай Прокофьевич был беззащитен по одной простой причине. Он не мог откупиться перед властями за свое фрондерство изобретениями сверхоружия, ракет и тому подобных символов мощи тоталитарного режима. К сожалению, многие его коллеги по Академии наук частенько "покупали" у властей право на политическую браваду крупными интеллектуальными вложениями в военно-технический фундамент того самого режима, который потом "ласково и осторожно" критиковали.

Думаю, что, не будь революции, Николай Прокофьевич все равно бы "пробился в люди". Не обязательно его ждала научная карьера. Но организаторский талант, удивительный "нюх" на новое, на любое ноу-хау, умение работать с людьми, сбивать их, часто антиподов, в творческий коллектив сделало его обреченным на успех. Даже при социально-политическом режиме, ориентированном на серых, неинициативных исполнителей воли верхов. Тем более такой талант раскрылся бы в свободном обществе, ценящем творческую индивидуальность. Но Федоренко прожил такую жизнь, какую прожил; и никто из нас не волен избирать место рождения и исторический период, в котором бог отмерил каждому земное время. От нас зависит только одно: прожить этот миг по возможности достойно.

В книге подробно рассказано о полуголодном и бедном детстве, о праздниках и кулачных боях, об учебе и учителях - все это с мягким юмором. Чего стоит, например, рассказ об учителе ботаники, "который не смог отличить не только колосья яровой пшеницы от озимой, но и пшеницы ото ржи". И это в сельской школе, где каждый ученик проводил больше времени в поле, чем за партой!

Короткие бытовые зарисовки автора зачастую говорят о социально-политическом строе, о насаждавшейся в первые годы советской власти новой, коммунистической "морали" существенно больше, нежели многостраничные фундаментальные исследования историков и политологов. Вот, например, страницы, посвященные страшному голоду 1933 г. на Украине. Наш герой в числе других студентов старшего курса сельскохозяйственного техникума направляется на заготовку хлеба в деревни своего же района. Все знали, что хлеб уже давно весь вывезен под лозунгом "Борьба за хлеб - борьба за социализм". Но партия требовала еще и еще. И местные партийные руководители инструктируют студентов, как добывать хлеб в нищей и голодной деревне. Оказывается, надо собрать детей в школе и задать вопрос: "Кто из вас знает, где спрятан хлеб у соседа?" Анонимность ответа гарантируется, поскольку записки с доносом не надо подписывать. Стукачество, оказывается, создавалось как система, внедрялось с малолетства. "Заложить" конкретного соседа во имя абстрактного социализма (даже без всякой личной выгоды, что еще можно было бы понять) - вот что предлагал новый строй в качестве моральной основы во взаимоотношениях между людьми. За работу по "заготовке хлеба" молодой Федоренко получал паек - 100 граммов хлеба в день. И пока он трудился на этом поприще в нескольких верстах от своего села, в материнский дом наведались точно такие же "заготовители" и отобрали последние два килограмма фасоли, спрятанные для посадки на огороде.

За трагикомизмом этой ситуации явственно проступает степень правового беспредела, которого достигла страна через 16(!) лет после победы революции: свобода на обыски и грабежи под предлогом революционной целесообразности, трансформация лозунга "Мир хижинам - война дворцам" в право отбирать последнее, натравливать нищих на нищих, обрекать на голодную смерть ради идеологических фетишей. И в такой обстановке надо было не просто выжить, но и сохранить здоровый оптимизм, веру в справедливость, в человека. Да, сталь Николая Прокофьевича закалялась не по Николаю Островскому.

Внимательный читатель найдет в мемуарах Николая Прокофьевича много пищи для размышлений не только о вчерашнем дне, об истории развития страны, науки, человеческих отношений, но и о дне сегодняшнем и завтрашнем. Мне, естественно, ближе научные проблемы. Да они, собственно, и являются стержнем рецензируемой книги. После ее прочтения убеждаешься в том, что в нашей стране всегда была передовая экономическая наука. И когда сейчас раздаются голоса (даже из академической среды): "А где были экономисты, почему довели до жизни такой?" - то становится грустно от того, насколько стало разрозненным, келейным научное сообщество, как нам неинтересна борьба коллег с ретроградами от науки и партийными бонзами, как мы любим свои болячки. Когда громили в 1948 г. генетиков, в их защиту выступил статистик-экономист B.C. Немчинов. На карту были поставлены личная свобода и жизнь. Многие физики-ядерщики, математики, химики молчали. Они были в фаворе - ковали военный "щит Родины". В свою очередь, генетики отмолчались в 1928-1932 гг., когда уничтожали цвет российской экономической науки: Чаянова, Кондратьева, Юровского, Юшкова, Громана, Базарова и других.

Свою горькую чашу преследований, обструкции, элементарного непонимания испил и Николай Прокофьевич. Его постоянная творческая активность, открытая борьба с идеологическими штампами и откровенной партийной апологетикой со стороны придворных политэкономов вызывали раздражение на Старой площади и на Волхонке. Однако даже в обстановке прямой травли на страницах журнала "Вопросы экономики" и особенно "Плановое хозяйство" Николай Прокофьевич считал своим гражданским долгом сделать все, чтобы сохранить связь времен, научные традиции российской экономической науки, поддержать и защитить молодых ученых, создать им условия для творчества.

В контексте этих размышлений не могу не обратиться к "первоисточнику" и не пересказать здесь один из самых, на мой взгляд, драматических моментов противостояния экономической науки и тоталитарной партийно-бюрократической машины. Речь идет о прогнозе развития советской экономики на 1970-1980 гг., подготовленном в ЦЭМИ Б.Н. Михалевским и его сотрудниками. Прогноз был научным и предельно честным. Он аргументированно доказывал, что к 1980 г. нашу страну "подстерегает" не обещанный Программой КПСС коммунизм, а экономический спад, который затем перерастет в кризис. Предлагалась схема реструктуризации экономики, своеобразного инвестиционного маневра, который мог бы предотвратить эти нежелательные тенденции.

Написание в то время такого доклада требовало предельной научной добросовестности и изрядного мужества. Этими чертами в полном объеме обладал Борис Михалевский. Но направить этот доклад заместителю председателя Совета Министров, председателю Госплана и члену ЦК КПСС - это уже подвиг. И его совершает Николай Прокофьевич. Более того, он отстаивает этот документ перед Байбаковым и Келдышем. В ответ его ставят в ситуацию, типичную для сартровского экзистенциализма: либо ты уничтожаешь этот документ - плод работы твоего института, либо мы уничтожаем институт. Какой гуманизм, какой широкий выбор! И вот финал этой драмы:

"На рассвете в Нескучном саду на костре, который мы с моим милым шофером Алексеем Алексеевичем развели, были сожжены все три экземпляра: один, что вернул мне Байбаков, и еще два, которые я достал из своего сейфа. Так закончилась история одной из крупнейших и значительных исследовательских работ, посвященных перспективам развития советской экономики.. . Что я думаю сейчас по этому поводу? Жалко труда, жалко хорошей работы, но на том "совете в Филях" Байбаков с Келдышем, наверное, были правы... Мною руководила идея М.И. Кутузова: сдать Москву, но сохранить армию. Прояви я упрямство, не только меня ждали бы неприятности, идеологическому разгрому подверглись бы и ЦЭМИ, и целое научное направление. Отступив на "калужскую дорогу", мне удалось сохранить боеспособные научные силы, которые впоследствии взяли немало высот в науке".

Думаю, что каждый "солдат" этой сохраненной столь ужасной ценой научной армии будет до гробовой доски благодарен академику Федоренко. В то же время этот исторический эпизод важен не только с точки зрения выявления методов психологического террора властей; он свидетельствует о том, что отечественная экономическая наука была столь высокого уровня, что могла точно предсказать развитие ситуации в стране на 10-15 лет вперед. И эта ветвь экономических исследований окрепла и дала новые побеги. Поколение ученых, выросших в ЦЭМИ, что называется, "с точностью до запятой" уже в марте 1992 г. предсказало не только крах политики "шокотерапии", но и формы, в которых он произойдет, и его социальные последствия для страны. Слава богу, нам не пришлось сжигать свои прогнозы. Но общество и власть опять оказались глухи к выводам науки. Опять пришедшим к руководству страной милее и ближе оказалась социально-экономическая мифология. Конечно, на это можно ответить, что основным уроком истории является то, что никто никогда не извлекает уроков из нее. Однако хотелось бы зарядиться оптимизмом автора книги и вслед за ним и еще одним философом вспомнить, что человек на то и человек, чтобы дурные времена изменять к лучшему. Николай Прокофьевич Федоренко всю жизнь посвятил этому.

Н.Я. Петраков, академик

ЧТО ЖЕ С НАМИ ПРОИСХОДИТ?

Книга Э. П. Круглякова (по существу, сборник статей) посвящена одной большой проблеме, вернее сказать, беде, постигшей Россию. Коротко ее можно обозначить как наступление мракобесия и торжество лженауки. Книга знакомит читателя с тем, как средства массовой информации с удивительным упорством и весьма успешно пропагандируют ясновидение, астрологию, уфологию и различные, совершенно антинаучные "идеи", "концепции" и "гипотезы", предоставляя эфирное время и страницы периодических изданий разнообразным шулерам, шарлатанам и проходимцам. Из этой книги можно узнать, в частности, какие дни лунного календаря г-н Жириновский считает наиболее эффективными для внушения массам своих идей, почему г-н Илюмжинов использует колдунов и экстрасенсов и кто из администрации Президента России ответствен за предоставление главе государства астрологического прогноза. Иными словами, в книге очень много материала о результатах этой "просветительской" деятельности СМИ.

Есть в книге и описание другой, по-видимому, более опасной для нации "деятельности" различных шарлатанов. Оказывается, весьма значительное число такого рода "специалистов" успешно добрались до государственного бюджета и, прикрываясь обещаниями создать сверхоружие (и методы защиты от него), "высасывают" из бюджета весьма существенные суммы. Они обещают сверхразрушение, воздействие на психику солдат армии противника с помощью "полей", о свойствах которых знают только авторы таких идей. Все это делается, конечно, без обязательной для любой просвещенной страны научной экспертизы проектов со ссылкой на секретность. Не могу не напомнить, что во время второй мировой войны правительство США широко привлекало к экспертизе секретных военных проектов даже неграждан США (например, А. Эйнштейна и Г. Гамова). Автор книги не обвиняет государственных чиновников в корыстолюбии, предоставляя читателю самому делать выводы. Однако очевидно, что любая форма экспертизы при решении давать или не давать деньги лишает чиновников самого важного для них - власти.

Рецензируемая книга написана ясным, образным языком, поражает и объем собранного материала. У книги лишь один недостаток - малый тираж: всего 1200 экземпляров. Очень хотелось бы, чтобы издательство РАН обратилось к автору с просьбой-предложением дополнить текст свежими фактами и издало бы книгу значительно большим тиражом. Было бы неплохо также, чтобы правительство России обязало всех крупных чиновников прочитать ее.

Что касается дополнений к новому изданию этой книги, то я настоятельно рекомендую автору упомянуть, что в Обществе Макса Планка (Германская академия наук) состоят примерно 400 ученых из других стран (включая Россию), по 6-7 на каждый из институтов общества. Будучи советниками президента общества, они каждые два года в письменной форме рекомендуют ему, какие направления научного поиска заслуживают увеличения (или уменьшения) финансирования. Уместно заметить, что федеральный бюджет этой академии около 1 млрд. долл. США (то есть в 6 раз больше, чем Российской академии наук, с учетом обещанных г-ном Степашиным 100 млн. долл.). К этому следует добавить, что РАН в 4 раза больше, чем Общество Макса Планка, а его бюджет составляет лишь 2% полной суммы бюджетов всех научных учреждений Германии.

Полезно также знать, что в США федеральное правительство выделяет на финансирование фундаментальных исследований более 50 млрд. долл. в год, а частные компании - более 200 млрд. в год на прикладные исследования. При этом все проекты без исключения обязательно анализируются 6-7 экспертами, а наиболее крупные - и иностранными экспертами.

В.Б. Брагинский, член-корреспондент РАН

УМНЫЕ, НО БЕДНЫЕ

Наша страна переживает очередной разлом общественного сознания, когда рушатся не только стереотипы, сцементированные советским образом жизни и соответствующей идеологией, но и понятия, порожденные здравым смыслом и материалистическим воспитанием. Подобный разлом переживает вся современная цивилизация, но тем не менее, как справедливо отмечает автор, именно в российском обществе "основные симптомы массового помешательства традиционно проявляются с особой остротой" (с. 65). Отсюда - популярность колдунов, гадалок, хиромантов, экстрасенсов, повышенный интерес к оккультным феноменам.

В самом незавидном положении в таких условиях оказываются наиболее организованные виды деятельности, строящиеся на рационалистических ценностях, и прежде всего - наука. Ученые превратились в людей "второго сорта", переживающих, помимо материальных тягот и унизительности своего положения, "синдром ненужности". Мы постоянно слышим от власть имущих, что в стране, ежемесячно обогащающей зарубежные банки и оффшорные зоны миллиардами долларов, на науку, как, впрочем, и на культуру, образование и т.п., нет денег. А опросы показывают, что россияне видят своих отпрысков учеными разве что в страшном сне и в большинстве своем считают науку тяжелой обузой на шее и без того нищего государства.

Характеризуя состояние современной российской науки с достаточной долей реализма, а значит, и трагизма, автор вместе с тем далек от того, чтобы давать моральные оценки подобным настроениям. Более того, он подчеркивает, что апеллировать к нынешнему массовому сознанию с призывами спасти науку, поскольку она уникальна, представляет собой национальное достояние и т.д., - дело бесперспективное. К сожалению, с этим трудно спорить.

Книга А.В. Юревича начинается фразой "Принято считать, что одной из главных жертв наших реформ стала отечественная наука, некогда поражавшая, а подчас и пугавшая весь мир своими свершениями, теперь же оказавшаяся в весьма плачевном состоянии" (с. 3). Но автор не стремится в очередной раз оплакивать нашу науку. Он достаточно убедительно показывает, что главной жертвой ее разрушения станет общество.

Это предостережение делается на основе применения популярного в современной социологии и родственных ей дисциплинах функционалистского подхода: наука рассматривается как социальная система, выполняющая в обществе определенные функции. Ее первичные функции известны - производство нового знания, объяснение мира и т.д., а вот вторичные - такие, как подпитка системы высшего образования, обеспечение других сфер деятельности и интеллектуализация общества, -скрыты от взора обывателя. Но, как продемонстрировано в книге, именно от их невыполнения общество понесет наиболее тяжелые потери, ведь если без производства нового знания еще можно обойтись, импортируя продукты его практического воплощения, то система высшего образования, лишенная опоры в науке, неизбежно рухнет или окажется фатально зависимой от дорогостоящих "немцев и прочих шведов". Деинтеллектуализированное общество превратится в страну дураков, образ которой, вдохновивший немало сатирических произведений, наконец-то будет материализован.

Конечно, не все от этого пострадают. Не пострадает, например, властвующая элита, обучающая своих отпрысков за рубежом и поэтому безразличная к судьбе отечественной системы образования, опирающаяся на "придворную" науку (в виде таких институций, как различные аналитические службы при президенте и его администрации) и далеко не самых достойных "придворных" интеллектуалов, что и обусловливает совершение властью всех мыслимых и немыслимых ошибок. Большинству же разрушение науки будет стоить дорого - куда дороже, чем ее сохранение.

Автор опровергает - причем не с морализаторских, а с прагматических позиций - широко распространенный миф о неприспособленности нашей науки к рыночной экономике. Приводятся многочисленные примеры, свидетельствующие о том, что ее рыночные возможности очень даже велики и проявляются в тех случаях, когда она соприкасается с нормальным, цивилизованным рынком, основанным не на массовом воровстве и спекуляции, а на развитии наукоемкого производства. Не находя применения в стране, российские технологии и ноу-хау с успехом продаются за рубеж, а наука все больше напоминает рыбу из известного анекдота, которая мечет свою икру, причем поневоле, за границей. Из всего этого А.В. Юревич делает вывод, который сколь очевиден, столь и поучителен для сторонников многочисленных концепций "рыночного преобразования" науки: дело не в том, что она не приспособлена к рынку, а в том, что его современный российский вариант весьма далек от нормальной рыночной экономики и поэтому не отвечает требованиям научно-технического прогресса.

Соответственно, процесс их взаимоадаптации следует начинать с придания "рынку", имеющему криминальный и паразитический вид, цивилизованного характера. В противном случае наука "будет производить то, что потребно на нашем специфическом рынке - не полезные для общества виды знания, а, скажем, искусственные наркотики и средства "разборок" между бандитскими группировками" (с. 162). Подобные выводы, конечно, во многом спорны, но явно небезосновательны, по крайней мере они заставляют читателя задуматься над кардинальными проблемами социально-экономического развития страны.

Как возродить отечественную науку, с максимальной полнотой использовать ее рыночный потенциал и вообще - тут автор отдает должное традиционному российскому вопросу - что делать? По его мнению, не надо изобретать велосипед, необходимо лишь принятие и, главное, исполнение законов, давно действующих во всех цивилизованных странах и делающих наукоемкое производство более выгодным, чем различные монетарист-ские махинации. В данной связи А.В. Юревич высказывает резонное недоумение по поводу того, что, пытаясь копировать западную модель социально-экономического развития, ее сторонники игнорируют главную составляющую этой модели -систему стимуляции наукоемкого производства. В результате если символом западного рынка стали такие производители наукоемкой продукции, как Б. Гейтс, то символом нашего - такие личности, как С. Мавроди (этой фигуре автор уделяет немало внимания, считая ее симптоматичной для современной России). Впрочем, он сам же и разрешает этот парадокс, подчеркивая, что те, кто у нас принимает и исполняет законы, вложили свои интересы и средства, и притом немалые, не в реальную, а в "бумажную" экономику, в торгово-финансовые структуры и поэтому костьми лягут на пути законов, делающих это менее выгодным, чем производство.

В подобной ситуации, считает А.В. Юревич, спасение утопающих может быть только делом рук самих утопающих: спасти российскую науку может только российская научная интеллигенция. Наивно уповать на то, что не живущие, а с трудом выживающие сограждане, месяцами не получающие зарплату, вдруг забудут о своих проблемах и дружно, еще туже затягивая пояса, бросятся спасать науку. Еще наивнее полагать, что ей поможет властвующая политическая и экономическая элита, которой наука нужна лишь для того, чтобы обрабатывать покупателей, сканировать общественное мнение и организовывать избирательные кампании, в результате чего научный организм переживает очень непривычное для себя явление: процветание таких еще совсем недавно пребывавших в зачаточном состоянии дисциплин, как политология и социология на фоне стагнации естествознания.

Для сохранения отечественной науки российским ученым остается надеяться лишь на самих себя, что означает необходимость идейного и организационного сплочения отечественной научно-технической, а в перспективе всей интеллигенции и излечение ее извечной болезни - неумения объединяться и отстаивать свои интересы.

Рецензируемая книга, безусловно, выглядит не только как аналитическая, имеющая своей целью выявление объективных причин сложившейся ситуации, но и как лоббистская, ориентированная на то, чтобы изменить отношение к науке и, если угодно, "напугать" возможными последствиями ее разрушения. Надо сказать, что эти две ипостаси неплохо уживаются друг с другом, сливаясь в своеобразный аналитический лоббизм, основанный не на привычном требовании "деньги давай", а на фактах, цифрах и убедительных аргументах.

Важным достоинством книги является и то, что она написана с междисциплинарных позиций. Автор строит анализ на взаимодополнении перспектив, рассматривая происходящее с различных - социологических, психологических, экономических, историко-научных и т.п. - позиций. Видимо, таким и должно быть современное науковедение, предмет которого настолько разнопланов, что не может быть охвачен какой-либо одной дисциплиной.

Высказывая ряд важных и неординарных суждений о судьбах отечественной науки и путях ее спасения, А.В. Юревич не обходит стороной и частные сюжеты, имеющие более локальное, но тоже немалое значение. В компактной и яркой форме он предлагает вниманию читателя свежий материал, касающийся таких проблем, как утечка умов, постепенно оттесняемая на второй план новой проблемой - утечкой знаний, идей и технологий, массовый переход ученых в бизнес, их участие в политической деятельности и др. Эти вроде бы далекие друг от друга темы объединены единой логикой и органически вписываются в общую тематику, позволяя охватить анализом разнообразные последствия специфической российской ситуации, состоящей в том, что в нашей стране умные, если они не лишены моральных принципов, обычно бывают бедными.

Следует отметить, что в книге содержится немало и практически полезного, причем не только для тех, кто озабочен состоянием российской науки, но и для властей предержащих, уделяющих ей, если вынести за скобки их повышенный интерес к ученым степеням, чисто символическое внимание. Если бы представители власти своевременно прочитали эту книгу, предостерегающую, в частности, от вероятных последствий утечки российских технологий в Иран и Ирак, то недавно разразившегося скандала, возможно, и не было бы.

Впрочем, едва ли они это сделали бы - хотя бы потому, что, судя по многочисленным свидетельствам, которые приводит автор, в политику идут, в том числе и из научного сообщества, мягко говоря, не самые достойные. Например, приводятся данные о том, что индекс цитирования у научных сотрудников, уходящих в бизнес и в политику, в среднем в 4- 5 раза ниже, чем у ученых, остающихся в науке, работы основной части таких экс-ученых вообще никем и никогда не цитировались и т.д. Не слишком лестно, а подчас и с открытой иронией описываются как политики - выходцы из науки, вольно и^и невольно мстящие ей за то, чего они в ней не добились, так и их коллеги, в перерывах между политическими баталиями пишущие "научные" книги и защищающие диссертации, причем, как правило, сразу докторские.

Немалую долю ироничности автору можно поставить и в упрек, ведь речь в книге идет преимущественно не о смешном, а о трагичном. Но в целом она написана в тональности ироничного оптимизма, позволяющего увидеть наше настоящее не таким безнадежным, каким оно подчас кажется, и благодаря этому найти выход из положения. В этом плане симптоматичны последние фразы, которыми автор завершает свою книгу и которыми уместно завершить рецензию на нее: "Скорее всего, наступление "сезона для мысли" и возрождение науки неизбежно, хотя, как известно, в нашей стране даже прошлое непредсказуемо. Хотелось бы надеяться, что увидят это возрождение не правнуки нынешних российских ученых, а они сами, и не из эмиграции..." (с. 187).

И.П. Цапенко, кандидат экономических наук

Октябрь 1999

	Капица, Тамм, Семенов в очерках и письмах. М.: Вагриус-Природа, 1998. 576 с.
	Н.П. Федоренко. Вспоминая прошлое, заглядываю в будущее. М.: Наука, 1999.
	Э.П. Кругляков. Что же с нами происходит. Новосиб., Изд-во СО РАН, 1998. 165 с.
	А.В. Юревич. Умные, но бедные: ученые в современной России. М.: МОНФ, Изд. центр, 1998. 201 с.