№6, 2004 г.

©  В.Н. Виноградов


1914 ГОД: БЫТЬ ВОЙНЕ ИЛИ НЕ БЫТЬ?

В.Н. Виноградов
Виноградов Владилен Николаевич — доктор исторических наук, профессор,
главный научный специалист Института славяноведения РАН.

Каждый год 11 ноября в 11 часов утра президент Франции с цветами в руках, окруженный детьми, идет к Триумфальной арке и возлагает венок к могиле Неизвестного солдата. Страна замирает. Гремит артиллерийский салют, звонят колокола. Франция чтит память героев Великой первой мировой войны - 1 млн. 300 тыс. убитых, множества раненых и искалеченных, вспоминает опустошенный север страны.

Война прошла смерчем по полям и городам России, Сербии, Бельгии, Польши, Румынии, Греции, Македонии, Черногории, Литвы и Латвии. Великобритани стала жертвой беспощадной подводной блокады. 40 млн. убитых, раненых и искалеченных на фронтах, бесчисленное множество умерших от голода и страданий в тылу, море крови, потоки слез. Австро-Венгрия развалилась, не выдержав испытания огнем. Обескровленная Германия лежала у ног победителей.

Вся Европа усеяна памятниками героям и страдальцам первой мировой. Исключение - Россия. Ни одного монумента, ни одной ухоженной могилы. При советской власти войну объявили империалистической, несправедливой и достойной всяческого осуждения. Война попала в тень Октябрьской революции, о ней стремились забыть. Признавались два исключения на общем мрачном фоне: справедлива военная борьба Бельгии и Сербии, но эти два события, разумеется, не могли изменить общую сурово-критическую оценку.

Сейчас отмечается стремление взглянуть на историю первой мировой без классовых шор и дать ей всестороннюю характеристику. Уже больше десяти лет существует в нашей стране Ассоциация историков первой мировой войны. Ее трудами или с ее участием подготовлены солидные издания [1], проведены многочисленные встречи и конференции, в том числе международные. Прежний односторонний подход к ней можно считать преодоленным. Первая мировая предстает как явление цивилизацион-ного размаха и порядка, грань между эпохами, пролог XX столетия, начало новейшей истории человечества. Она наложила отпечаток на все стороны его существования - мировой правопорядок, экономику, социально-политическое развитие, культуру.

В ходе ведущихся в стране дискуссий, анализа "короткого и длинного периодов" вызревания предпосылок первой мировой [2] встает и вопрос о возможности альтернативного пути развития событий, минуя вселенскую драму 1914-1918 гг., для мира в целом и для России в особенности. "С чисто экономической точки зрения Россия не относилась к числу тех промышленных и финансовых гигантов, противоречия между которыми вели к мировому столкновению", - отмечает А.В. Игнатьев. Но вызов Центральных держав Петербург все-таки принял, и "объяснение кроется прежде всего в имперском менталитете российских правящих кругов" [3]. В той же сфере ищет ответа Л.Г. Истягин: "В сущности, проделанные исследования показывают, что в большинстве случаев противоречия на империалистической почве, в том числе колониальные, отнюдь не были такими уж абсолютно стопроцентно антагонистическими, непримиримыми. Потому-то, в частности, резонно было бы ставить вопрос о субъективных факторах, об элементах случайности, обусловивших конфликтное развитие" [4].

"Если проанализировать многообразные причины первой мировой войны в отдельности, то окажется, что ни одна из них не была столь важной, чтобы оправдать риск общеевропейской войны, - пишет А.В. Ревякин. - По большому счету у ведущих мировых держав не было достаточных причин стремитьс к войне" [5]. Это уже намек на роль случайности.

Т.М. Исламов во многом придерживается иной позиции, но в одном его построени смыкаются с вышеприведенными высказываниями в поиске альтернативного пути развития в июле-августе 1914 г.: "Характер и природа начавшейся в 1914 г. всесветной бойни определялись не «защитой родной земли, священных рубежей отечества», не заботой о спасении культурных ценностей цивилизации от варваров - тевтонских либо русско-славянских, - а интересами империалистической экспансии в форме захвата, раздела, передела чужой земли либо установлени сфер влияния и т.п... Россия оказалась втянутой в войну, которая отнюдь не диктовалась правильно понятыми национальными интересами Российской империи". В итоге "страна вступила во всесветный катаклизм отнюдь не в силу объективных и закономерных причин" [6].

Иной точки зрения придерживается B.C. Васюков, и автор сих строк разделяет его взгляды: "Главной причиной первой мировой войны явилось стремление Германской империи силой оружия установить свою господствующую гегемонию в Европе и мире и готовность Тройственного согласия не допускать подобного исхода" [7]. Немецкую геополитическую стратегию с большей убедительностью и исследовательским талантом проанализировал Ф. Фишер в изданной в 1962 г. нашумевшей книге "Рывок к мировому господству" [8].

Закономерно вычленение из множества противоречий, разделявших мир, одного, основного, антагонистического и непреодолимого. Видеть Европу под сапогом "Пруссо-Германии" не желали ни в Петербурге, ни в Париже, ни в Лондоне. История свидетельствует: угроза ниспровержения баланса сил на континенте и установления чьего-либо единоличного преобладания поднимала против нарушител если не всех, то добрую половину держав. Распространение власти Габсбургов на Германию, Испанию и Италию привело к Тридцатилетней войне 1618-1648 гг., возвышение короля - солнца Людовика XIV вызвало сопротивление со стороны Великобритании, Голландии, Австрии, Бранденбурга, Дании, Португалии и Савойи, и разразилась война за Испансцое наследство. Учиненная прусским королем Фридрихом II перекройка карты Священной Римской империи германской нации привела к образованию коалиции Австрии, Франции, России, Швеции и Саксонии и к Семилетней войне 1756-1763 гг. Безудержный экспансионизм Франции после революции 1789-1794 гг. и образования первой империи вызвал к жизни шесть направленных против нее коалиций и серию наполеоновских войн.

Угроза расползания по всему миру коричневой чумы нацизма привела к сплочению ранее люто враждовавших сил, и родилась великая антигитлеровская коалиция. Ее участников разделяло все - государственный строй, политический режим, идеология, а сплачивало одно - ненависть к гитлеризму, и она восторжествовала над всеми противоречиями. В ряду этих эпохальных для Европы и мира свершений, происходивших при феодализме, капитализме и даже, для одного из участников, при социализме значится и первая мировая война.

Немецкие гегемонистские поползновения вызревали постепенно. Во врем франко-прусской войны 1870-1871 гг. пресса рейха занималась поисками "немецкого следа" по всей Европе: Эльзас, Лотарингия, Люксембург, Остзейские провинции, т.е. Прибалтика. Князь В. Мещерский, с тревогой наблюдая за стремительным возрастанием берлинских аппетитов, писал цесаревичу Александру Александровичу: "Невольно у всех на языке то, что, хочешь не хочешь, приходит в голову: черт возьми, так и до нас доберутся" [9].

В 1887 г. Бернхард фон Бюлов, тогда - первый секретарь посольства в Петербурге, а в дальнейшем рейхсканцлер, писал в министерство иностранных дел:

"Мы должны пустить кровь русскому.. чтобы тот 25 лет был не в состоянии стоять на ногах. Нам следовало бы надолго перекрыть экономические ресурсы России путем опустошения ее черноморских губерний, бомбардировки ее приморских городов, возможно большим разрушением ее промышленности и торговли. Наконец, мы должны были бы оттеснить от тех двух морей. Балтийского и Черного, на которых основывается ее положение в мире. Однако я могу себе представить Россию действительно и надолго ослабленной только после отторжени тех частей ее территории, которые расположены западнее линии Онежская губа - Валдайская возвышенность и Днепр" [10].
Так выглядела продуманная программа низведения нашей страны с пьедестала великой державы, превращения ее в обширную область рутинного сельского хозяйства.

В 1891 г. родился Пангерманский союз, превратившийся в организационный центр и мозговой трест немецкого шовинизма. В январе 1906 г. британский посланник в Баварии, где состоялось очередное сборище союза, информировал правительство его величества: пангерманцы полагают, что после кончины австрийского императора Франца-Иосифа (а тому 76 лет) немецкие земли его владений вольютс в Германию; та же участь постигнет "немецкую" Швейцарию, часть Бельгии, Голландию, у которой заодно следует прихватить колонии. Остзейские провинции России (Прибалтику). Люксембург должен войти в состав рейха. Король Эдуард VII внимательно ознакомился с донесением, о чем свидетельствует его помета: "В высшей степени интересная и тщательно составленная депеша. Читать ее неприятно. Э.Р." [11]

Десятилетиями бюргера уверяли, будто злые соседи, Франция и Россия, спят и видят, как бы взять фатерлянд в клещи и лишить немецкий народ его государства. Шовинистический угар овладел массами. Генерал А.А. Брусилов, отдыхавший в июне 1914 г. на курорте в Киссингене, стал свидетелем впечатляющей сцены: на площади воздвигли макет московского Кремля. Собралась толпа, гремели оркестры. Под их звуки "кремль" подожгли с нескольких сторон:

“Дым и чад, грохот и шум рушившихся стен. Колокольни и кресты наклонялись и валились наземь.. Но немецкая толпа аплодировала, кричала, вопила от восторга, и неистовству ее не было предела. Поверженный  «кремль» обратился в пепел, над площадью плыли звуки гимна «Германия, Германи превыше всего»" [12].
Война застала второй рейх при полной аннексионистской амуниции, в которой идея "Дранг нах Остен" занимала почетное место. Уже 9 сентября 1914 г. канцлер Теобальд фон Бетман-Гольвег представил первый вариант послевоенного мироустройства, предусматривавший отторжение от Франции и Бельгии стратегически важных и богатых минеральными ресурсами территорий и вхождение Люксембурга в Германскую империю. Цель - "ослабление Франции в такой степени, чтобы она не могла вновь стать великой державой". О России в программе говорилось кратко, но выразительно: "Возможное удаление России от немецкой границы и ликвидация ее господства над нерусскими народами". Иными словами, предполагалось установить гегемонию рейха в Европе^. Уточнения и конкретизацию в наметки канцлера внесли ведущие пангерманцы. В заявлении союза говорилось, что Россию "надлежит отбросить в основном к границам, существовавшим до Петра Великого" (при Алексее Михайловиче). Профессор Кенигсбергского университета Ф. Лациус писал о Новгороде и Могилеве как "немецких городах" и помещал Петроград в глубину "восточного пространства" рейха. Составлялись планы "заселения, колонизации и германизации Восточной Германии" [14].

Увы, взваливать всю вину по случаю завоевательного психоза на одних пангерманцев, с которых и спрос невелик, беспредметно. 20 июня 1915 г., во время трагического отступления российской армии, собрался на заседание цвет российского (м.б. немецкого? - V.V.) общества - университетские светила, среди которых ученые с мировым именем, депутаты, дипломаты, церковные иерархи. Под "меморандумом профессоров" стоят подписи 1347 человек. В числе военных целей в бумаге значились Польша, Литва, Белоруссия, Прибалтика, Украина. При всем разнообразии форм их "государственной организации" - от прямого вхождения в рейх до провозглашения самостоятельности упомянутых территорий - все они подчинялись имперскому руководству. Подписанты выражали тревогу - как бы политики по свойственной им робости и трусости не упустили "победоносных завоеваний меча" [15].

Над национально-государственными интересами России нависала угроза - быть отброшенной от морей, отрезанной от мировых рынков, обреченной на прозябание на обширной, но замкнутой территории. Уклонение от выполнени союзных обязательств, провозглашение нейтралитета почти гарантированно предрекало разгром Франции и превращение угрозы в реальность. В Париже и Петербурге сознавали: в единстве - сила, а разобщение ведет к погибели. Посол Франции в России М. Палеолог в июле 1914 г. чуть не ежедневно заверял министра иностранных дел С.Д. Сазонова в союзнической верности Франции, и по понятным причинам: "Оторвавшись от России, мы потеряли бы необходимую и незаменимую опору нашей политической независимости" [16].

Не сразу, с колебаниями, но к тому же выводу пришла правящая элита Великобритании. Консервативная оппозиция помогла либеральному премьер-министру Г. Асквиту преодолеть сопротивление пацифистов в собственной партии и получить согласие палаты общин на вступление страны в войну. В записке от 25 июля видный чиновник Форин оффиса Э. Кроу предавался размышлениям: в случае своей победят Германия и Австрия "раздавят Францию и унизят Россию. С уничтожением французского флота, с оккупацией Германией Канала (Ла-Манша. - В.В.), при добровольном или вынужденном сотрудничестве Голландии и Бельгии - каково будет положение Англии, лишившейся друзей?. Дело вовсе не в попранных правах Сербии, вокруг которых поднято столько шуму, а в стремлении Германии к политической диктатуре в Европе" [17]. Надо вступать в войну, промедление смерти подобно.

С соображениями геополитического плана соседствовали чисто земные - Европа не желала жить под дробь прусского барабана. Приведем здесь примечательные слова кронпринца Фридриха, человека либеральных взглядов, своего рода белой вороны в семействе Гогенцоллернов. Во время франко-прусской войны, в последний день 1870 г., в немецком лагере под осажденным Парижем он записал в своем дневнике:

“Скоро станет всем ясно, что нас не любят и не уважают, лишь боятся. Нас считают способными на любое злодеяние, и недоверие все растет и растет. Дело не только в этой войне, а в том, куда завела нас открытая Бисмарком и введенная в оборот доктрина "железа и крови".. Кому нужна вся власть, военная слава и блеск, если нас повсюду встречает ненависть и недоверие.. Бисмарк сделал нас великими и могущественными, но он отнял у нас наших друзей и доброе участие мира и, наконец, нашу чистую совесть” [18].
Германия, воспринимавшаяся прежде как страна мыслителей, философов и поэтов, стала выступать перед миром в солдафонском обличье.

Сазонов именовал сооружаемую пангерманцами Срединную Европу "Берлинским халифатом", "фантастической империей, простирающейся от берегов Рейна до устья Тигра и Ефрата" [19]. "Основной целью союзников, - декларировал министр, - должно быть уничтожение германской мощи, а также притязаний Германии на военное и политическое господство". Много лет спустя, в написанных в эмиграции мемуарах он повторял то же самое: "Тройственное согласие.. стремилось только предупредить установление германской гегемонии в Европе, в чем оно усматривало опасность для своих жизненных интересов" [20].

Ныне в нашей стране у той части общественности, что считает Октябрьскую революцию злом и именует ее переворотом, бытует иной подход к началу первой мировой войны, которая явилась колыбелью установленного большевиками режима. Воздержись самодержавие от вступления в побоище - глядишь, и советска власть не появилась бы на свет. Такова логика подобных рассуждений. Перед массовой аудиторией такое мнение высказал телеведущий второго канала Н.К. Сванидзе 5 марта 2004 г. в программе "Исторические хроники". Он упомянул, что "нейтралистом" выступал выдающийся государственный деятель С.Ю. Витте, но умолчал о Григории Распутине и пронемецки настроенных придворных кругах. Он перечислил некоторые причины катаклизма, но почему-то не упомянул основной - Германия рвалась к мировому и в первую очередь к европейскому господству.

Мрачные предчувствия Витте заслуживают внимания. "Он сомневался, - пишет С.В. Тютюкин, - в любой возможности победоносного выхода из войны, предрекал поражение за поражением, расстройство финансов, внутренний раздор и смуты невероятного масштаба, революцию, крушение династии и анархию, если вскоре не будет заключен мир" [21]. Витте оказался провидцем, все так и произошло.

Окружение Николая II подобным кругозором не отличалось. Мало кто предвидел тогда ход событий. По словам Питирима Сорокина, "если бы в 1913 году кто-нибудь всерьез предсказал хотя бы малую часть того, что впоследствии произошло на самом деле, его сочли бы не иначе как сумасшедшим" [22]. Представлялось, что победоносный ход военных операций укрепит трон. В беседе с Палеологом царь прикидывал будущие российские приобретения, включая Черноморские проливы.

Империалистическое шило высунулось из мешка.

По распространенному тогда мнению, война могла продлиться год-два, о том, казалось, свидетельствовал опыт второй половины XIX столетия. Немцы грезили блицкригом, французы мечтали о возвращении Эльзаса и Лотарингии, российский генштаб прочертил операционную линию Восточная Пруссия-Берлин. О поражении в августе 1914 г. не думали, зато зримой и смертельно-опасной представлялась угроза остаться один на один с победоносной Германией в случае уклонения от сотрудничества с Францией. Сазонов полагал: "Окончательное водворение Германии на Босфоре и Дарданеллах было бы равнозначно смертному приговору России" [23]. Сравним это высказывание с заявлением В.М. Молотова в разговоре с главой Форин оффиса Э. Бевином 25 сентября 1945 г., совсем в другую эпоху и при совершенно отличных обстоятельствах: "В Черноморских проливах нас хотят держать за горло руками турок" [24]. Ситуация разная - забота одна.

Существуют аксиомы национальных интересов, не привязанные ни к строю, ни к эпохе, равно значимые при феодализме, капитализме и социализме, и обладание выходом к открытому морю относится к ним. Будучи их лишена, экономика страны задыхается. Россия, начиная с правления Ивана Грозного и до царствовани Екатерины Великой, затратила на прорыв к берегам Балтики и Черного мор 70 военных лет. И все это грозило рухнуть в одночасье в случае весьма вероятного поражения Франции в единоборстве с рейхом. Немедленным последствием победоносного блицкрига кайзеровского и австро-венгерского оружия явилось бы выдворение России с Балкан и установление немецкого контроля над Босфором и Дарданеллами, через которые вывозилось 90% российского зерна.

Обратимся к морям северным. Кильский канал проходит по немецкой территории, Датские проливы сторожил тогда построенный адмиралом А. Тирпицем флот. Так что выход к открытому морю через Балтику был на немецком замке. Железной дороги к Баренцеву морю не существовало, Мурманска - тоже. Рейх в момент напряженности мог перекрыть все водные пути российского экспорта и задушить отечественную внешнюю торговлю. Оценка Сазонова выглядит поэтому не панической, а взвешенной. Это - возможная ближайшая перспектива, открывавшаяся перед Россией в случае провозглашения ею нейтралитета. Ну, а в более отдаленном будущем последовало бы все то, о чем говорилось выше. России оставалось выжидать, когда, что и на каких условиях у нее потребуют.

В рассуждениях об альтернативных путях развития в 1914 г. обычно упускаетс из виду один немаловажный момент. Ведь для сохранения мира между двум странами необходимо, чтобы они обе проявляли к нему интерес. Обнаружить таковой у германской стороны, если не считать фейерверка словесных заверений, крайне затруднительно. Ведь не самодержавие объявило войну Берлину, а кайзеровское правительство России, причем действуя скоропалительно, с лихорадочной поспешностью, уже 1 августа 1914 г. И это - наперекор стратегическим соображениям, вопреки "плану Шлиффена", предусматривавшему молниеносный разгром Франции и оборонительные действия ограниченными силами против России на начальном этапе. Казалось бы, логика войны требовала как можно дольше оттягивать столкновение с самодержавием. А вышло все наоборот. Соображения внутриполитические возобладали над стратегическими.

Канцлер Бетман-Гольвег понимал, что войны выигрываются не только на полях сражений, но и в тылу. Бросаться в бой без одобрения влиятельной социал-демократии, за которой шли рабочие, представлялось нежелательным. Канцлер долго и тщательно создавал коалицию разных социальных сил ("диагональ Бетман-Гольвега") во имя защиты "высших интересов нации". Конечно, преодолеть классовые противоречия с помощью "диагоналей" невозможно. Но в достижении ближайшей непосредственной цели - добиться согласия в рейхстаге, превратить социал-демократию в государственную партию, пристроить ее в общий шовинистический ряд - он достиг определенных результатов [25].

Поход против республиканской Франции, будь он преподнесен общественности в чистом, не замутненном демагогией виде, мог посеять сомнения в умах. Следовало придать предстоящей схватке благопристойный прогрессивный облик. С этой целью был мобилизован "антицаристский эффект", обратились к теням К. Маркса и Ф. Энгельса с их священной ненавистью к самодержавию. Последний требовал от немецких социалистов "не капитулировать ни перед внешним врагом, ни перед внутренним. А это они могут выполнить лишь в непримиримой борьбе с Россией и ее союзниками", кем бы они ни были. "Если Росси начнет войну - вперед на русских и их союзников". Окажись в их числе Франция - тем хуже для нее: "Немецкие социалисты стали бы сражатьс против нее с чувством сожаления, но все-таки сражались бы" [26].

Высказывания Ф. Энгельса относились к 90-м годам XIX столетия, были у многих на памяти и вполне годились к использованию. Напоминания о Сибири, казачьей нагайке и прочих "прелестях" российской жизни не устаревали и силы воздействия не теряли. Бетман-Гольвег с удовлетворением констатировал: "Ни социал-демократия, ни социал-демократическое руководство не вызывают опасений.. Нет и речи об общей или частичной забастовке". Лидеры партии известили его, что воздержатся от любых форм протеста. Голосование военных кредитов в рейхстаге 4 августа вылилось в триумф властей: 397 депутатов - и ни одного голоса против [27].

Шансов на то, чтобы скрыться в нейтральных кустах, у самодержавия, даже при его желании, было ничтожно мало.

Но все же представим на минуту, что чудо произошло, и Россия в стороне от побоища. Как бы развивались тогда события в плане стратегическом?

Полезно обратиться к опыту другой войны, второй мировой, в которую Советский Союз вступил почти через два года после ее начала и не по своей воле. У нас, порой, обращаясь к мрачной дате 23 августа 1939 г., дню подписани пакта Молотова-Риббентропа, забывают о событиях, ей предшествовавших. Сейчас многие архивные фонды открыты, воспоминания современников и участников опубликованы, и стала известна их закулисная история. Англо-франко-советские переговоры летом 1939 г. о заключении антигитлеровского пакта по вине англичан и французов зашли в тупик. Вырисовывалась реальная перспектива быть покинутыми предполагаемыми союзниками и остаться один на один с вермахтом. В таких условиях Сталин совершил крутой политический поворот и пошел на соглашение с Гитлером, подписав 23 августа 1939 г. пакт Молотова-Риббентропа. Итоги маневра с военной точки зрения: выигрыш времени, оттяжка столкновения с Германией на год и девять с половиной месяцев, удвоение за этот срок численности вооруженных сил. Рубежи страны были отодвинуты на запад на несколько сотен километров, гитлеровским захватам в восточном направлении был положен определенный предел. Но Сталин явно рассчитывал на длительное англо-франко-германское противоборство и взаимное истощение сил, вместо чего получил блиц - разгром Польши, Дании, Бельгии, Голландии, Норвегии, Франции и многочисленные стратегические минусы.

В августе 1939 г. Германия сосредоточила на польской границе 62 дивизии, включая 7 танковых, состоявшие из неопытных и необстрелянных солдат. Запасов вооружения и боеприпасов - в обрез, молниеносная польская кампания почти опустошила склады. Нельзя сбрасывать со счетов и то, что немцам пришлось бы сосредоточить на линии Зигфрида против французов определенные силы. Сомнительно, чтобы, имея ограниченные ресурсы, они смогли преодолеть заранее подготовленную линию укреплений вдоль советской границы и учинить поход на Москву.

В июне 1941 г. Гитлер бросил против СССР 156 дивизий, в том числе 17 танковых и 14 моторизованных, и 3 отдельные бригады, 40,5 тыс. артиллерийских орудий, 4,2 тыс. танков, более 4,3 тыс. боевых самолетов. Немецкая арми закалилась в трех кампаниях, накопила боевой опыт, считала себя непобедимой. Не надо сбрасывать со счетов силы союзников (Финляндии, Румынии и Венгрии) - 26 дивизий и 20 бригад. Об их участии в войне в роли гитлеровских подручных в 1939 г. не было и речи. А в трагическом июне на СССР обрушился ударный кулак в 5 млн. солдат и офицеров [28].

Слов нет, летом 1939 г. партнеры по переговорам откровенно и нагло пренебрегали советскими интересами, будучи уверены, что Сталин с Гитлером не договорятся. Следует признать: причины для того, чтобы вырваться из очерченного предполагаемыми союзниками порочного круга, существовали, недаром У. Черчилль охарактеризовал решение "дяди Джо" как циничное, но неизбежное.

И все же, на наш взгляд, существует почва для дискуссии о выигрыше или проигрыше, с военной точки зрения, оттяжки войны. Да, западные союзники в августе 1939 г. собирались взвалить основную тяжесть операций на Красную Армию. Но что произошло летом 1941 г.? Советский Союз вступил в единоборство с гигантской военной машиной гитлеровской Германии, утроившей свои силы после блиц-похода по Европе, и с армиями Финляндии, Румынии и Венгрии, к которым вскоре присоединились войска Италии, Словакии и испанская якобы добровольческая "голубая дивизия", по численности близкая к армейской группировке. Британский народ - отдадим ему должное - с честью выдержал и выиграл "битву за Англию", во главе его стоял не капитулянт-мюнхенец Н. Чемберлен, а выдающийс государственный муж У. Черчилль. И все же на советско-германском фронте происходило единоборство двух армий в течение трех лет (без нескольких дней). Лишь высадка союзников в Нормандии в июне 1944 г. принесла ощутимое облегчение советскому народу и его вооруженным силам. Нам представляетс поэтому, что различие во мнениях по вопросу о выгоде или пагубе отсрочки вступления СССР во вторую мировую войну имеет право на существование.

В августе 1914 г. аргументы о предпочтительности вступления в войну выглядели весомее. И Париж, и Петербург не желали мириться с перспективой территориальных утрат, ущемления в правах и влиянии в опруссаченной Европе. Палеолог в критические дни заверял Сазонова в рыцарской верности своей страны и своего народа союзу с Россией. Французы рвались в бой во имя возвращени Эльзаса и Лотарингии. С Британией дело обстояло не так гладко, в политической элите насчитывалось немало желающих отсидеться на островах. Но и здесь возобладали сторонники отпора кайзеровской агрессии. Так что доводов за вступление в войну в 1914 г. существовало больше, а аргументов в пользу воздержания - меньше, нежели четверть века спустя.

И все же, стоя на почве логических построений, прийти к неопровержимому выводу трудно, если не невозможно.

С.В. Тютюкин полагает: кардинальный вопрос - "могла ли Россия вообще избежать участия в этой схватке мировых гигантов, у каждого из которых были свои великодержавные амбиции и притязания, остается без сколько-нибудь определенного ответа" [29]. Показательно, однако, что, переходя к размышлениям о судьбах России, С.В. Тютюкин исходит из ее участия в войне: "Правящим верхам не хватило государственной мудрости и политического искусства, чтобы использовать тот шанс, который давал им патриотический подъем 1914 года. Власть не сумела наладить контакт с обществом, ограничилась полумерами в деле государственного регулирования экономики и снабжения населения и армии продовольствием" [30].

И ответственность падала не только на царский двор, на тупое упрямство Николая II и Александры Федоровны, не соглашавшихся на малейшую подвижку к парламентскому правлению, отметавших думские предложения о "кабинете доверия", разогнавших вполне лояльное, но работоспособное правительство 1914 г. и заменивших его собранием подобострастных чиновников, не желавших расстаться со "святым чертом" Григорием Распутиным, что создавало у населени картину маразма при дворе.

Значительная доля вины ложилась на либеральную думскую оппозицию, на "прогрессивный блок", не сознававший, что по большому счету он плывет с самодержавием в одной ладье противников революции. С парламентской трибуны произносились речи, дискредитировавшие власть. Лидер кадетов П.Н. Милюков в своем выступлении 14 ноября 1916 г. не остановился перед тем, чтобы повторить расхожие басни об "измене" царицы. У думцев, как и у двора, не хватило принципиальности и политической воли, чтобы в решающие 1915-1916 гг. пойти на взаимные уступки и достичь компромисса и тем самым предотвратить превращение России в котел кипящих, готовых к взрыву страстей, направить ее развитие в эволюционное русло.

Разумеется, обладай Николай II и его окружение провидческим даром, предчувствием своей гибели, они воздержались бы в июле 1914 г. от рокового шага, и последовало бы скатывание России с пьедестала великой державы. Но эта версия выходила тогда за пределы политических калькуляций, и в поисках альтернативных путей развития мы должны исходить из существовавшей тогда ситуации: во главе страны - монарх, убежденный в божественном происхождении своей абсолютной власти, фаталист, никогда не забывавший, что он родился в день великомученика Иова, и готовый нести свой крест до конца. Война представлялась венцом ниспосланных ему Господом испытаний, ее победоносный конец знаменовал милость божью и сулил укрепление трона и династии.

Реально предотвратить всесветное побоище мог отказ вильгельмовской Германии от планов сокрушения существовавшего в Европе баланса сил и ее отказ от претензий на установление в ней своей гегемонии, на что надежд практически не существовало. Берлинские стратеги боялись упустить момент, пройдет совсем немного времени, и бурно развивавшаяся и наращивавшая военную мощь Росси без всяких конфликтов и кровопролития изменит ситуацию в пользу Антанты. С предельной откровенностью эту мысль выразил статс-секретарь по иностранным делам Готлиб фон Ягов в письме послу в Лондоне князю К. Лихновскому от 9 июля 1914 г.: "По существу Россия теперь еще не готова к войне. Спуст несколько лет по всем компетентным предположениям Россия будет готова к войне. Тогда она задавит нас количеством своих солдат, тогда она построит свой Балтийский флот и свои стратегические дороги. Тем временем наша группировка будет становиться все слабее и слабее" [31].

Можно предположить гипотетически, что немцев заставило бы опустить уже поднятый меч твердое и заблаговременное заявление британской стороны о своей солидарности с Францией и Россией. Но кабинет его величества принял решение в последний момент, когда его можно было преподнести общественному мнению как благородный порыв на помощь подвергшейся тевтонскому нашествию маленькой Бельгии. Но и в этом случае шансов на то, что немцы одумаются, было ничтожно мало. 30 лет страна готовилась к схватке. Кайзер Вильгельм сгорал от нетерпения, отсюда - его пометы на полях посольских донесений: "Теперь или никогда!". Прусский орел рвался к господству в Европе.

Такого сдерживающего фактора, как общественное мнение, не существовало, народы охватило чувство бесшабашной воинственности. II Интернационал потерпел крах, благонамеренные резолюции его конгрессов о "применении самых действенных средств для предотвращения войны" [32] оказались клочком бумаги. Фотографии тех дней запечатлели толпы восторженных берлинцев, провожавших кавалеристов в победоносный поход: длиннейший строй, выхоленные лошади, лес пик над головами бравых "зольдат" в касках. В Париже столь же радостно собирали на войну своих "пуалю". Повсюду в Европе - гражданский мир и "священное единство" нации.

В свете всего вышесказанного мы склоняемся к мысли, что на поставленный в заголовке статьи вопрос можно ответить так: год 1914-й - войны не миновать.

Литература

1. Первая мировая война. Дискуссионные проблемы истории. М., 1994; WWI and the XX-th Century. M., 1995; Первая мировая война. Пролог XX века. М., 1998; Мировые войны XX века, кн.1-4. М., 2002.

2. Виджецци Б. Причины первой мировой войны как проблема соотношени "короткого" и "длительного" периодов. - Первая мировая война. Пролог XX века.

3. Игнатьев А.В. Россия и происхождение великой войны. - Там же, с. 94, 98.

4. Происхождение первой мировой войны (Материалы "круглого стола" 28-29 сентября 1993 г.), с, 12-77. Первая мировая война. Пролог XX века, с. 55.

5. Там же, с. 66-67.

6. Там же, с. 45, 47.

7. Там же, с. 32.

8. Fischer Fr. Griff an der Weltmacht. Dusseldorf, 1962.

9. Цит. по: ШнеерсонЛ.М. В преддверии франко-прусской войны. Минск, 1969, с. 165, 184.

10. Первая мировая война. Пролог XX века, с. 51.

11. British Documents on the Origins of the War, v. 3. London, 1928, p. 352-353.

12. Брусилов А.А. Мои воспоминания. M.,1963, с. 58.

13. Fischer Fr. Ор. cit., p. 107-113.

14. Теодорович И.М. Разработка правительством Германии программы завоеваний на Востоке в 1914-1915 гг.- Первая мировая война. М., 1968, с. 116-118.

15. Яковлев Н.Н. Последняя война старой России. М., 1994, с. 151.

16. Палеолог М. Царская Россия во время мировой войны. М., 1991, с. 19.

17. Мировые войны XX века, кн. 1, с. 114.

18. Цит. по: Нарочницкая Н.А. Россия и русские в мировой истории. М., 2003, с. 229.

19. Там же, с. 187.

20. Сазонов С.Д. Воспоминания. М., 1991, с. 209.

21. Мировые войны XX века, кн. 1, с. 360.

22. Сорокин Питирим (П.А.) Социальная и культурная динамика. М., 2000, с. 12.

23. Сазонов С.Д. Указ. соч., с. 251.

24. Цит. по: Нарочницкая Н.А. Указ. соч., с. 319.

25. Садовая г.М. "Диагональ" Бетман-Гольвега. - Первая мирова война. Дискуссионные проблемы истории, с. 148.

26. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 22, с. 258; т. 38, с. 162.

27. Fischer Fr. Ор. cit. p. 105: Мировые войны XX века. кн. 1, с. 403.

28. Сиполс В.Я. Дипломатическая борьба накануне второй мировой войны. М., 1989, с. 303; Мировые войны XX века, кн. 3, с. 33.

29. Мировые войны XX века, кн. 1, с. 399.

30. Там же.

31. Полетика Н.П. Возникновение мировой войны. М., 1935, с. 502.

32. Мировые войны XX века, кн. 1, с. 407.
 



VIVOS VOCO
Январь 2005