№ 6, 2001 г.
№ 6, 2001 г.
© А.Б. ДавидсонНИКОЛАЙ ГУМИЛЕВ В АБИССИНИИ
А.Б. Давидсон
Давидсон Аполлон Борисович - доктор исторических наук. профессор,
руководитель Центра африканских исследований Института всеобщей истории РАН.Отрывок из книги "Николай Гумилев. Поэт, путешественник, воин", которая должна выйти в свет в издательстве "Русич". Для публикации в журнале материал подготовлен Г.Г. Акимовой. Абиссиния - неофициальное название Эфиопии, долгое время употреблявшееся в России. Географические названия в письмах Гумилева сохранены в его написании.В начале нынешнего столетия для российской знати стали модой не только поездки на зарубежный Восток, но и сафари в Африке. С конца XIX столетия и поэты, писатели, художники все чаще стали бывать в экзотических странах. Гумилеву увлечение Африкой давало возможность отойти от окружающей будничной повседневности, создать свой мир - "мой мир волнующий и странный".Почему для своих странствий Гумилев выбрал Абиссинию и называл ее "колдовской страной"? Выбор этот вряд ли был случайным.
Издатель журнала "Аполлон" Сергей Маковский писал, что, начиная работу в этом журнале в 1909 г., Гумилев "готовился, по примеру Рембо, к поездке в Африку". Гумилев действительно любил французского поэта Артюра Рембо, перевел его стихотворение "Гласные". Но подражая ли Рембо он отправился путешествовать?
Пример Рембо, конечно, повлиял. Но ехали они с совершенно разными целями. В судьбе Рембо поэт и путешественник были резко отделены друг от друга. Гумилев ехал в Африку, не для того, чтобы покончить со стихами, как это сделал Рембо, а для того, чтобы - "в новой обстановке найти новые слова".
Гумилев совершил четыре путешествия в Африку: осенью 1908 г. он побывал в Египте; в декабре 1909 - январе 1910 г. - во Французском Сомали (теперь эта страна называется Республика Джибути) и восточной окраине Абиссинии; в сентябре 1910 - марте 1911 г. - собственно в Абиссинии; в апреле - августе 1913 г. - по заданию Российской академии наук в восточной и южной частях Абиссинии и западной части Сомали для сбора этнографической коллекции, записи песен и легенд.
Абиссинские путешествия значили для него так много, что он счел возможным написать за несколько лет до смерти: "Я побывал в Абиссинии три раза и в общей сложности провел в этой стране почти два года".
Из всех стран Черной Африки Абиссиния больше всего привлекала к себе внимание в России, даже задолго до появления Арапа Петра Великого - Абрама Ганнибала, который считал себя абиссинцем.
На годы детства, отрочества и юности Гумилева пришелся бурный всплеск интереса к этой стране. Первоначальный повод - сходство религий. Об этом много писали и деятели православной церкви, и миряне. Выходили книги и статьи: "Христианская страна в Африке", "В стране черных христиан", "Наши черные единоверцы", "О стране черных христиан", "Страна черных христиан".
В последние десятилетия XIX в. у России появилась и, как бы сказали теперь, геополитическая заинтересованность. С открытием Суэцкого канала Абиссиния ц Сомали оказались на важнейшем океанском пути из Европы в Азию, на Дальний Восток.
Гумилев в "Африканском дневнике" писал: "Рагейта, маленький независимый султанат, к северу от Обока. Один русский искатель приключений - в России их не меньше, чем где бы то ни было - совсем было приобрел его для русского правительства".
Гумилев имел в виду терского казака Николая Ашинова. В 1888 и 1889 гг. он пытался во главе отряда в полтораста человек и в сопровождении архимандрита Паисия основать к северу от нынешнего города Джибути поселение "Московская станица" (или "Новая Москва").
Французы, претендовавшие на эту область, встревожились. В появлении казаков они усмотрели угрозу своим интересам. Решили, что если казаки сумеют здесь обосноваться, то в конечном счете русский царь объявит это поселение под своим покровительством, и тогда у французов возникнет могущественный соперник в важном стратегическом пункте - возле узкой горловины на выходе из Красного моря в Индийский океан.
С французского военного корабля в феврале 1889 г. обстреляли казачий лагерь. Убитые, раненые... Казакам пришлось покинуть те места и вернуться на родину.
Российско-абиссинское сближение было связано с началом итало-абиссинской войны 1895-1896 гг. Многотысячная итальянская армия вторглась в Абиссинию. Абиссинскому негусу (императору) Менелику удалось разгромить итальянцев.
В марте 1896 г. Российское общество Красного Креста решило отправить в Абиссинию санитарный отряд и ассигновать для этого 100 тыс. рублей. В Аддис-Абебе стал действовать русский госпиталь. Выпустили даже нагрудный знак. Помню свою радость, когда мне подарили его в детстве - я коллекционировал дореврлюционные монеты и медали. На нем надпись: "Православным братьям Абиссинии. Красный Крест России". И дата: 1896.
В феврале 1898 г. в Аддис-Абебу прибыла российская императорская миссия. Ее приезд означал установление дипломатических отношений. Это было первое дипломатическое представительство, отправленное Россией в Черную Африку.
Миссию сопровождал конвой - 20 казаков под началом подъесаула лейб-гвардии Атаманского полка П.Н. Краснова. Да, того самого Краснова. В гражданскую войну он, уже генералом, был одним из вождей Белого движения. Потом стал писателем, хотя и не отошел от политической деятельности. Большую известность получил его роман "От двуглавого орла к красному знамени", но первая его книга называлась: "Казаки в Абиссинии".
Российские дипломаты и офицеры близко познакомились с центральной частью Абиссинии, с областью Шоа, в центре которой находилась основанная лишь несколькими годами раньше столица Аддис-Абеба. Об этой области и о молодой столице Гумилев писал потом:
Но поверив шоанской изысканной лести,
Из стараний отчизны поэтов и роз
Мудрый слон Эфиопии, негус негести,
В каменистую Шоа свой трон перенес.
В Шоа воины хитры, жестоки и грубы,
Курят трубки и пьют опьяняющий тэдж,
Любят слушать одни барабаны да трубы,
Мазать маслом ружье да оттачивать меч.
Харраритов, галла, сомали, данакилей,
Людоедов и карликов в чаще лесов
Своему Менелику они покорили,
Устелили дворец его шкурами львов.Далекие западные части Абиссинии и даже Восточный Судан повидал полковник генерального штаба Леонид Артамонов. Он был прикомандирован к миссии военным министерством и, прибыв в Аддис-Абебу, почти не задерживаясь, отправился дальше на запад. С двумя казаками он путешествовал почти год, с марта 1898 по февраль 1899 г., и исследовал ту часть бассейна Белого Нила, которая была почти неизвестна европейцам.
Сама по себе отправка Артамонова в Абиссинию означала, какой большой интерес вызывала эта страна и в русских военных сферах. Артамонов был одним из самых опытных генштабистов. Ему прочили блестящую военную карьеру - и он ее действительно сделал. В "Августе Четырнадцатого" А.И. Солженицын рассказывал, как он "гонял по Приамурью, и гонял к бурам, и гонял в Абиссинию". (Правда, к бурам Артамонов не гонял, в Трансваале и вообще в Южной Африке не был - Солженицын ошибся.)
Особенно близко познакомился с Абиссинией поручик лейб-гвардии гусарского полка А.К. Булатович. Он был там четыре раза. Накануне третьего путешествия, в марте 1899 г., его принял и напутствовал Николай II.
Булатович повидал даже самые отдаленные юго-западные окраины этой страны. Первым из европейцев пересек с севера на юг Кэфу (Каффу) - область, от названия которой произошло слово "кофе". Доказал, что река Омо не связана с Нилом. Горный хребет на правом берегу Омо назвал в честь Николая II.
По тем областям, о которых мечтал Гумилев, Булатович прошел почти полутора десятилетиями раньше. Издал книги о своих походах: "С войсками Менелика II", "От Энтото до реки Баро", "Из Абиссинии через страну Каффа на озеро Рудольфа".
Имя Булатовича обросло легендами, былями и небылицами. Гусарский офицер, он стал монахом-схимником. Первые три путешествия в Эфиопию совершил как военный, а последнее - уже как монах. Близко знавший Менелика, он стал одним из последних европейцев, повидавших безнадежно больного императора. Пытался его лечить.
Россия с Абиссинией сблизилась потому, что их интересы во многом совпадали. Обе страны видели в Англии противника. Менелик при этом хотел получить у России и защиту, и прямую материальную помощь. А царское правительство? Председатель совета министров Российской империи С.Ю. Витте так вспоминал о тех событиях: "У нас в России в высших сферах существует страсть к завоеваниям или, вернее, к захватам того. что, по мнению правительства, плохо лежит. Так как Абиссиния, в конце концов, страна полуидолопоклонническая, но в этой их религии есть некоторые проблески православия, православной церкви, то на том основании мы очень желали объявить Абиссинию под своим покровительством".
Сколько-либо конкретных планов "присоединения" Абиссинии не существовало. Но настроения такие были. "Хорошо бы присоединить кафров и Абиссинию к русской империи. Об этом в газетах не столько говорили, сколько проговаривались". Так вспоминал Виктор Шкловский уже в старости. И не только он один.
Российское правительство хотело бы обеспечить свой флот гаванью на пути из Одессы во Владивосток, чтобы не зависеть от желания или нежелания западных стран снабжать русские корабли углем. Это считалось необходимым для прочной связи между западными и дальневосточными частями империи. Русско-японская война доказала потом, насколько это было важно - Англия, да и не только она, отказалась заправлять эскадру Рожественского углем в портах своих колоний.
Гумилев этих политических перипетий не знал (к моменту его путешествия их накал уже ослабел). Его манила романтическая экзотика.
В начале XX в. об этой стране писали много. Даже названия книг - "Русский кавалерист в Абиссинии" или "Казаки в Абиссинии" - возбуждали мечты о странствиях! Рассказы о путешествиях выходили не только в столицах, но и в провинциальных городах. В Гродно врач Д.Л. Глинский издал брошюры: "Харрар и его обитатели" и "Жизнь русского санитарного отряда в Харраре". Появилась и русская научная литература об Абиссинии. Профессор Б.А. Тураев еще в 1899 г. опубликовал статью об эфиопских стихах, в 1903 - брошюру "Абиссинские свободные мыслители XVII века", а затем ряд других работ.
Скорее всего, это увлечение Абиссинией и повлияло на выбор маршрута Гумилева. Страна привлекала экзотикой, уже в какой-то мере известной, и в то же время была началом пути в края совсем неизведанные.
Один из учеников Гумилева, поэт Всеволод Рождественский, говорил, что Абиссиния возбуждала необыкновенное любопытство царскосельских гимназистов. Как и Анна Ахматова, он считал, что в Царском Селе служили или во всяком случае бывали офицеры и казаки из конвоя, сопровождавшего первую российскую дипломатическую миссию. А юный Гумилев, по словам Рождественского, очень любил расспрашивать военных.
* * * О его последнем путешествии стоит сказать подробнее. О нем сохранилось и больше свидетельств, чем о всех предыдущих, вместе взятых.Гумилеву повезло. Именно в те годы Музей антропологии и этнографии добился государственных дотаций на дальние экспедиции. Музею были нужны африканские коллекции. Он мог если и не целиком субсидировать экспедицию, то, во всяком случае, оказать ей материальную поддержку. Гумилев оказался для руководителей музея фигурой подходящей, хотя профессиональным этнографом он не был, соответствующего образования не получал, в этнографических учреждениях никогда не работал. Да и претендовал он на славу поэта, путешественника и воина, но никак не профессионального ученого.
И все же директору музея академику В.В. Радлову и ученому хранителю музея Л.Я. Штернбергу он подошел. Дело в том, что профессиональных этнографов-африканистов в нашей стране тогда не было. А Гумилев уже знал страну, был молод, здоров, полон энергии, чтобы преодолевать тяготы пути, природных условий, климата. Он рвался в Африку.
"У меня есть мечта, - писал Гумилев, - живучая при всей трудности ее выполнения. Пройти с юга на север Данакильскую пустыню, лежащую между Абиссинией и Красным морем, исследовать нижнее течение реки Гаваша, узнать рассеянные там неизвестные загадочные племена". Это часть Эритреи и территории, по сегодняшнему административному делению составляющие провинции Уолло и Тигре, а также земли, входящие ныне в Республику Джибути.
Справедливо ли было считать, что в 1913 г. там жили "неизвестные и загадочные племена"? Конечно, это сказано слишком торжественно, но действительно в России, да и во всей Европе, об этих племенах знали тогда не очень много.
Субсидировать путешествие туда Академия наук отказалась - слишком дорого. Пришлось Гумилеву предложить другой маршрут. Он проходил южнее: "Я должен был отправиться в порт Джибути в Баб-эль-Мандебском проливе, оттуда по железной дороге к Харрару, потом, составив караван, на юг, в область, лежащую между Сомалийским полуостровом и озерами Рудольфа, Маргариты, Звай; захватить возможно больший район исследования". Иными словами, речь шла о восточной и южной частях современной Эфиопии и о западной части Сомали.
Этот маршрут и был утвержден. Он требовал меньших затрат. А начало пути было знакомо Гумилеву по его прошлым путешествиям.
Цель путешествия: "Делать снимки, собирать этнографические коллекции, записывать песни и легенды. Кроме того, мне предоставлялось право собирать зоологические коллекции". Личная же цель Гумилева, как и прежде - получить новые впечатления для поэтического творчества.
Впервые Гумилев ехал в Африку не на свой страх и риск, а с официальной миссией. Командировка Академии наук дала ему неоспоримые преимущества. Это путешествие Гумилева было самым подготовленным и продуманным. Да и сам он вступил в пору зрелости. В апреле 1913 г., за несколько дней до отъезда, ему исполнилось 27 лет.
Отъезд Гумилева был назначен на 7 апреля 1913 г. Сохранилось несколько писем и открыток, посланных с дороги и вскоре по прибытии в Джибути и Абиссинию. Среди них и письма к Ахматовой.
Первое - из Одессы, без даты. Думаю, что от 9-10 апреля. В нем больше говорится еще о российских делах, чем об африканских. О том, что сам он сидит в кафе "почти заграничном". В книжном магазине продается журнал "Жатва" со стихами Ахматовой. Вспоминая ахматовские строки, пишет: "Никогда бы не смог догадаться, что от счастья и славы безнадежно дряхлеют сердца, но ведь и ты никогда бы не смогла заняться исследованием страны Галла". Дает адреса, куда ему можно писать в Африку: до 1 июня - Дыре-Дауа, до 15 июня - сомалийский порт Джибути, до 15 июля - Порт-Саид, потом - Одесса.
Второе послание, тоже Ахматовой, в Царское Село. Открытка с изображением Суэцкого канала и почтовым штемпелем от 13 апреля.
"Безумная зима сказывается, я отдыхаю как зверь... С нетерпением жду Африки... Пиши мне, пусть я найду в Дире-Дауа много писем". Уже начат "Африканский дневник", идет работа над переводами стихов Теофиля Готье. "Готье переводится вяло, дневник пишется лучше".Третье письмо - из Джибути. Даты нет. Очевидно, написано лишь несколькими днями позднее - путь по Красному морю недолог. Африка действовала на Гумилева благотворно."Мое нездоровье прошло совершенно, силы растут с каждым днем". "Мой дневник идет успешно, и я пишу его так, чтобы прямо можно было печатать". "В Джедде с парохода мы поймали акулу; это было действительно зрелище. Оно заняло две страницы дневника".И о важной встрече:"С нами едет турецкий консул, назначенный в Харрар. Я с ним очень подружился, он будет собирать для меня абиссинские песни, и мы у него остановимся в Харраре. Со здешним вице-консулом Галебом, с которым, помнишь, я ссорился, я окончательно помирился, и он оказал мне ряд важных услуг".Забегая вперед, скажу, что встреча и впрямь оказалась важной. Встречать турецкого консула в Харэр приехал один из сомалийских вождей, и у его свиты Гумилеву удалось купить немало интересных предметов для петербургского музея.Кто такой Галеб, с которым Гумилев поссорился еще в прошлом путешествии? Купец, грек, он считался внештатным русским вице-консулом в Джибути. Таких вице-консулов у Российской империи было в то время немало. Это были местные жители, которые соглашались помогать появлявшимся в их краях немногочисленным россиянам, защищать их интересы. О Галебе упоминала в своих письмах и А.В. Чемерзина, жена поверенного в делах Российской империи в Абиссинии Б.А. Чемерзина.
В архиве Академии наук сохранились открытка и письмо, посланные Гумилевым Штернбергу из Джибути. Красочная открытка, фотография танцующих мужчин одного из местных племен. Дату Гумилев, как обычно, не поставил:
"Россия ПетербургИз Харэра Гумилев письма так и не написал. Зато послал, и сравнительно подробное, из Дыре-Дауа. На бланке отеля "Континенталь". И даже поставил дату: 20 мая 1913:Императорская академия наук Музей антропологии и этнографии
Его превосходительству Льву Яковлевичу ШтернбергуМногоуважаемый Лев Яковлевич,
мы уже в Джибути. Завтра едем вглубь страны. Дождей не будет еще полтора месяца. Путешествие обещает быть удачным. Русский вице-консул Галеб оказал уже мне ряд услуг. Из Харрара, когда соберу караван, напишу подробное письмо, а пока извиняюсь за открытку.
Искренне уважающий Вас и преданный Вам
Н. Гумилев"
"Многоуважаемый Лев Яковлевич,Джибути, Дыре-Дауа и Харэр были воротами в Абиссинию. Интересны наблюдения Гумилева над теми переменами, которые он видел в знакомых ему местах.как Вы увидите по штемпелю, мы уже в Абиссинии. Нельзя сказать, чтобы путешествие началось совсем без приключений. Дождями размыло железную дорогу, и мы ехали 80 километров на дрезине, а потом на платформе для перевозки камней. Прибыв в Дире-Дауа, мы тотчас же отправились в Харрар покупать мулов, так как здесь они дороги. Купили пока четырех, очень недурных в среднем по 45 р. за штуку. Потом вернулись в Дире-Дауа за вещами и здесь взяли 4-х слуг, двух абиссинцев и двух галласов, и пятого переводчика, бывшего ученика католической миссии, галласа. Из Харрара я телеграфировал русскому посланнику в Аддис-Абебе, прося достать мне разрешение на приезд, но ответа пока не получил.
Мой маршрут более или менее устанавливается. Я думаю пройти к Бари, оттуда по реке Уеби Сидамо к озеру Зваю. и пройдя по земле Арусси, по горному хребту Черчер вернуться в Дире-Дауа. Таким образом я все время буду в наименее изученной части страны Галла. Благодаря дождям не жарко, всюду есть трава и вода, т.е. все, что нужно для каравана. Правда, реки иногда разливаются, и в Дире-Дауа почти ежедневно есть несчастные случаи с людьми, но с такими мулами, как у меня, опасность сведена до минимума.
Завтра я надеюсь уже выступить, и месяца 3 Вы не будете иметь от меня вестей. Вернее всего в конце августа я прямо приду в Музей. Очень прошу Вас в половине июня послать через Лионский кредит в Bane of Abyssinie в Dire Daua 200 р. Я на них рассчитываю, чтобы расплатиться с ашкерами (воинами. - А.Д.) и возвратиться. Русский вице-консул в Джибути m-r Галеб оказал мне ряд важных услуг: устроил бесплатный пропуск оружия в Джибути и в Абиссинии, скидку на провоз багажа по железной дороге, дал рекомендательные письма.
Искренне уважающий Вас Н. Гумилев!.
Гавань и городок Джибути, где Гумилев сошел на африканскую землю.
"Джибути лежит на африканском берегу Аденского залива к югу от Обока, на краю Таджуракской бухты. На большинстве географических карт обозначен только Обок, но он потерял теперь всякое значенье, в нем живет лишь один упрямый европеец и моряки не без основанья говорят, что его "съела" Джибути. За Джибути - будущее. Ее торговля все возрастает, число живущих в ней европейцев тоже. Года четыре тому назад, когда я приехал в нее впервые, их было триста, теперь их четыреста. Но окончательно она созреет, когда будет достроена железная дорога, соединяющая ее со столицей Абиссинии Аддис-Абебой. Тогда она победит даже Массову, потому что на юге Абиссинии гораздо больше обычных здесь предметов вывоза: воловьих шкур, кофе, золота и слоновой кости".Прогноз Гумилева сбылся. Джибути как морской порт с той поры давно уже обогнал "Массову" - Массауа. Обок исчез с географических карт. О нем никто уже и не помнит. А Джибути - столица созданной в 1977 г. республики, названной по имени этого порта.Тогда, во времена Гумилева, до конца еще не было ясно, какие порты на Красном море и в Аденском проливе окажутся самыми важными. Ведь заметное положение в мировой торговле и политике те края приобрели лишь немногим раньше. До 30-х годов XIX в. европейцы считали их забытыми Богом и людьми. Главная водная артерия мира, связь Европы с Азией, проходила тогда кругом Африки. Не был еще прорыт канал, по которому Гумилев плыл шесть раз:
Стаи дней и ночей
Надо мной колдовали,
Но не знаю светлей,
Чем в Суэцком канале.
Где идут корабли
Не по морю, по лужам.
Посредине земли
Караваном верблюжьим.Океанские корабли пошли по Красному морю и Аденскому заливу только с 1869 г., когда канал был торжественно открыт. Поначалу многие думали, что на этом пути главным портом будет Обок. Потом его стал опережать Джибути.
Гумилев высказал лишь одно опасение за будущее Джибути. "Жаль только, что ею владеют французы, которые обыкновенно очень небрежно относятся к своим колониям и думают, что исполнили свой долг, если послали туда несколько чиновников, совершенно чуждых стране и не любящих ее".
Гумилев обратил внимание и на быстрый рост городка Дыре-Дауа, через который шел путь от порта Джибути к центральным областям Абиссинии.
"Дире-Дауа очень выросла за те три года, пока я ее не видел, особенно ее европейская часть. Я помню время, когда в ней было всего две улицы, теперь их с десяток. Есть сады с цветниками, просторные кафе. Есть даже французский консул. Весь город разделяется на две части руслом высохшей реки. которая наполняется лишь во время дождя: европейскую, ближе к вокзалу, и туземную".И наконец, Харэр. Этот город занял особое место в странствиях Гумилева. Он бывал там подолгу в каждом из своих путешествий. И на этот раз повстречал там старых знакомых. Разыскал абиссинца - директора местной школы."Склонный к философствованию, как большинство его соотечественников, он высказывал подчас интересные мысли, рассказывал забавные истории, и все его миросозерцание производило впечатление хорошего и устойчивого равновесья. С ним мы играли в покер и посетили его школу, где маленькие абиссинцы лучших в городе фамилий упражнялись в арифметике на французском языке".Были встречи и менее приятные. "Подозрительный мальтиец Каравана, бывший банковский чиновник, с которым я смертельно рассорился в Аддис-Абебе, первый пришел приветствовать меня".Оказался в Харэре даже соотечественник, российский подданный Артем Иоханжан, армянин, живший в Абиссинии уже 20 лет.
Почему Харэр так привлекал Гумилева? Ко времени его путешествий не только Джибути, но и столица Абиссинии, Аддис-Абеба, не имела еще давней истории. Она была ровесницей Гумилева, даже моложе его на год. А Харэр? Гумилев интересовался его историей и набросал ее в своем дневнике. Положение на столбовой дороге здешних мест и разноплеменное население, сочетание разных культур - все это привлекло его внимание.
Гумилев встретил в Харэре человека, который потом стал императором и сумел удержаться на троне поразительно долго - 44 года. А если учесть, что до того он был в течение 14 лет регентом, то получится, что он управлял государством почти 60 лет. По продолжительности правления рядом с ним можно поставить разве что королеву Викторию, Людовика XIV, Франца-Иосифа и Хирохито. * * *
Случилось так, что Гумилев стал одним из первых, кто рассказал о нем, описал его внешность, манеры, его жену, его дом. Этот человек был молод и носил не то имя, под которым он потом стал известен миру. Об этом не догадались те, кто в 1987 г. в журнале "Огонек" впервые опубликовали "Африканский дневник". Иначе они не оставили бы читателей в неведении.
Хайле Селассие I, император Абиссинии с 1930 по 1974 г., регент с 1916 по 1930 г. По официальной абиссинской генеалогии его считали 225-м потомком царя Соломона и царицы Савской, основателей Соломоновой династии, обладавшей исключительным правом на власть в этой стране.
Хайле Селассие стал не только последним императором Эфиопии, но и последним самодержавным монархом в истории человечества (во всяком случае в XX столетии). Его личность вновь и вновь привлекает к себе внимание. В переведенной на русский язык книге польского публициста Рышарда Капусцинского "Император" Хайле Селассие предстает правителем столь изощренным в коварстве и вероломстве, что мог бы стать центральной фигурой сочинения Макиавелли "Государь".
Несомненно. Хайле Селассие был фигурой сложной, неоднозначной. И сам он, и методы, которыми он пользовался, сильно менялись за долгие годы его правлений. В автобиографии "Моя жизнь и прогресс в Эфиопии" престарелый правитель не без гордости вспоминал, как, еще только встав у власти, он запретил отрубать руки и ноги - это было привычным наказанием даже за мелкие проступки. Запретил варварский обычай четвертования, которое должен был публично исполнять самый близкий родственник: сын убивал отца, мать - сына. Запретил работорговлю.
Гумилев встретился с Хайле Селассие, когда тот был дэджазмачем (один из высших титулов Абиссинии; в написании Гумилева - дедьязмач), губернатором Харэра и окружавших его территорий. Звали его тогда Тэфэри Мэконнын (у Гумилева - Тафари Маконен). Гумилев считал, что ему было 19 лет. На самом деле чуть больше - 21.
Вряд ли Гумилев мог предположить, что уже через три года этот человек станет регентом Абиссинии. Но все же подчеркнул, что это один из самых знатных людей в стране и ведет "свой род прямо от царя Соломона и царицы Савской". Что он - сын двоюродного брата и друга Менелика, а его жена - внучка покойного императора и сестра наследника престола.
К будущему Хайле Селассие Гумилев явился, чтобы получить пропуск - разрешение на путешествие по Абиссинии. Как известно, впоследствии, став императором, Тэфэри построил для себя дворец в каждой из провинций страны, но тогда, писал Гумилев, его дворец:
"Большой двухэтажный деревянный дом с крашеной верандой выходящей во внутренний, довольно грязный [двор]; дом напоминал не очень хорошую дачу, где-нибудь в Парголове или Териоках. На дворе толклось десятка два ашкеров. державшихся очень развязно. Мы поднялись по лестнице и после минутного ожиданья на веранде вошли в большую устланную коврами комнату, где вся мебель состояла из нескольких стульев и бархатного кресла для дедьязмача. Дедьязмач поднялся нам навстречу и пожал нам руки. Он был одет в шамму, как все абиссинцы, но по его точеному лицу, окаймленному черной вьющейся бородкой, по большим полным достоинства газельим глазам и по всей манере держаться в нем сразу можно было угадать принца".По традиции являться следовало с подарком. И к ногам Тэфэри был поставлен ящик вермута. Но тот,"несмотря на подарок, ответил, что без приказа из Аддис-Абебы он ничего сделать не может... Тогда мы просили дедьязмача о разрешении сфотографировать его, и на это он тотчас же согласился. Через несколько дней мы пришли с фотографическим аппаратом. Ашкеры расстелили ковры прямо на дворе, и мы сняли дедьязмача в его парадной синей одежде. Затем была очередь за принцессой, его женой. Она сестра Лидж Иассу, наследника престола, и следовательно, внучка Менелика. Ей двадцать два года, на три года больше, чем ее мужу, и черты ее лица очень приятны, несмотря на некоторую полноту, которая уже испортила ее фигуру. Впрочем, кажется, она находилась в интересном положении. Дедьязмач проявлял к ней самое трогательное вниманье. Сам усадил в нужную позу, оправил платье и просил нас снять ее несколько раз, чтобы наверняка иметь успех. При этом выяснилось, что он говорит по-французски, но только стесняется, не без основанья находя, что принцу неприлично делать ошибки. Принцессу мы сняли с ее двумя девочками-служанками".Эти снимки, наверно, из самых, ранних фотографий Хайле Селассие. В Музее этнографии сохранились их негативы.Интересны заметки Гумилева о том, как управлялся Харэр. Харэр был завоеван императором Менеликом и поначалу им управлял Мэконнын, отец Тэфэри. Гумилев назвал его одним из величайших государственных людей Абиссинии и даже помянул в стихах.
Непосредственно же перед Тэфэри Харэром управлял генерал Бальча.
"Это был человек сильный и суровый. О нем до сих пор говорят в городе, кто с негодованием, кто с неподдельным уважением. Когда он прибыл в Харрар, там был целый квартал веселых женщин, и его солдаты принялись ссориться из-за них, и дело доходило даже до убийства. Бальча приказал вывести их всех на площадь и продал с публичного торга [как рабынь], поставив их покупателям условие, что они должны смотреть за поведением своих новых рабынь. Если хоть одна из них будет замечена, что она занимается прежним ремеслом, то она подвергается смертной казни, а соучастник ее преступления платит штраф в десять талеров. Теперь Харрар едва ли не самый целомудренный город в мире, так как харрариты, не поняв, как следует, принца, распространили его (приказ. - А.Д.) даже на простой адюльтер. Когда пропала европейская почта, Бальча приказал повесить всех обитателей того дома, где нашлась пустая сумка, и четырнадцать трупов долго качались на деревьях по дороге между Дире-Дауа и Харраром".О правлении самого Тэфэри:"Тафари, наоборот, мягок, нерешителен и непредприимчив. Порядок держится только вице-губернатором фитаурари Габре, старым сановником школы Бальчи. Этот охотно раздает по двадцать, тридцать жирафов, т.е. ударов бичом из жирафьей кожи, и даже вешает подчас".Так что сам будущий император жестоких приказов не отдавал, зато позволял это делать своим подчиненным. Иными словами, уже тогда проявлял тот самый макиавеллизм, который ему приписывали. Но, может быть, и не стоит судить его строго. Нравы были суровы, и режим, пришедший в 1970-х на смену императорскому, как все мы убедились, оказался еще более жестоким.Юный Тэфэри, по свидетельству Гумилева, завел в Харэре первый в Абиссинии театр, пригласив заезжих индийских актеров. Гумилев побывал на одном из спектаклей и подробно описал все увиденное. Как и судебное разбирательство, свидетелем которого он стал.
И в Харэре, и в Дыре-Дауа Гумилев бывал в католических миссиях. Беседовал и с монсеньером, здешним епископом, жившим в Харэре. К сожалению, Гумилев не назвал его имени, написал лишь, что это француз лет 50-ти, и рассказал о его поведении, манерах. Этим епископом наверняка был тот самый иезуит Жером, которого Капусцинский назвал другом Артюра Рембо и единственным учителем юного Тэфэри Мэконына.
Гумилев, конечно, был наслышан о будущем императоре и составил представление о нем не только по личным встречам. Он был в Харэре уже третий раз. Да и Чемерзины наверняка рассказывали ему о встрече, которую Тэфэри устроил им на их пути в Аддис-Абебу в сентябре 1910 г. Тэфэри допустил тогда оплошность: не распорядился заранее, чтобы российской официальной миссии отвели хорошее место для ночевки при подходе к Харэру. Ему пришлось принести извинения по телефону, а затем устроить пышную встречу. Чемерзина в письме из Харэра двумя днями позднее подробно описала эту торжественную церемонию:
"Мне представлялось все время, что мы действующие лица какой-то феерии или очень обстановочной оперы, Африканки, Аиды и пр. Что-то сказочное, пестрое, совершенно невероятное представляли абиссинские войска в количестве 15 тыс. выстроившиеся по дороге и на холме в часу езды от города.Академик Николай Вавилов спустя полтора десятилетия тоже начал свое путешествие с Дыре-Дауа и Харэра. Его тоже принял Тэфэри, уже не губернатор и еще не император, но уже регент. И уже не в Харэре, а в Аддис-Абебе. "Рас Тафари с большим интересом расспрашивал о нашей стране. Его интересовали в особенности революция, судьба императорского двора". Мог ли он думать тогда, что и в его стране произойдет революция, а он сам тоже окончит свои дни под арестом?...Мы остановились у дома генер. -губ-ра - дедьязмача Тафари, сына Раса-Маконена, который со своей свитой ожидал нас во дворе своего дома. Это юноша 18-19 лет, который по требованию харарского войска был, несмотря на свою молодость, назначен ген. -губернатором или лучше сказать владетелем Харара. Молодой мальчик, худенький, только что перенесший воспаление легких, он видом скорее напоминал безмолвную куклу. Носит по отцу титул высочества. Понимает он впрочем по-французски и имеет при себе переводчика-абиссинца, католика, знающего француз, язык. Прекрасна у Тафари его улыбка, которая делает его одновременно привлекательным и живым".
Сам Гумилев, хотя ему отнюдь не чуждо было желание порисоваться, все-таки не изображал себя первопроходцем. Он-то отлично знал, что в Абиссинии до него перебывало немало европейцев, в том числе и соотечественников.
О выполненном маршруте можно судить по маленькой синей тетрадке, формата записной книжки, которая по возвращении на родину была сдана Гумилевым в Музей антропологии и этнографии и хранится там по сей день. На обложке тетради: "Галласские, харраритские, сомалийские и абиссинские вещи, собранные экспедицией Н. Гумилева 1913 г. от 1-го мая до 15-го августа". Обложка разрисована в манере Гумилева: голова африканца, белый человек в тропическом шлеме, фигурки зверей и череп.
В этой тетрадке - сведения почти обо всем, что собрал тогда Гумилев для музея. На с. 14 нарисована схема путешествия. Обозначен не весь маршрут, но все же схема дает представление о нем. Гумилев побывал в Харэре, Джиджиге, районе Меты, Аннийской пустыне, Уэби, Шейх-Гуссейне, районе Арусси, Черчерских горах. Это восток центральной части Абиссинии и область, примыкающая к северо-западному Сомали. Намеченный ранее маршрут в основном совпадает с выполненным.
О том, что было после Харэра, в дневнике Гумилева - лишь две фразы.
"Мы решили, что Харар изучен, насколько нам позволяли наши силы, и, так как пропуск мог быть получен только дней через восемь, налегке, т.е. только с одним грузовым мулом и тремя ашкерами, отправились в Джиджига к сомалийскому племени Габаризаль. Но об этом я позволю себе рассказать в одной из следующих глав".Эти главы не найдены. И написал ли он их? Пока речь может идти только о тех двух тетрадках, которые принадлежат теперь Михаилу Кудрявцеву, известному московскому коллекционеру рукописей.Судя по этим отдельным записям о пути с 4 июня до 20 или 21 июля, караван Гумилева из Харэра снова двинулся к Дыре-Дауа, а оттуда на запад, в сторону Черчерских гор, затем к реке Уаби. Переправившись на ее правый берег, побывали в городке Гинир. Большая часть пути шла по высокогорью, от полутора до двух с половиной километров над уровнем моря и даже выше. Там температура воздуха была терпимой. Но при спусках в долины и низины жара становилась невыносимой. Нередко - нехватка воды. Запасы пропитания пополняли охотой. Гумилева мучила лихорадка. В одном из поселков встретили русского доктора, но имя его Гумилев не назвал.
Побывали в селении Шейх-Гуссейн, названном по имени святого, осмотрели его гробницу.
Восемь дней от Харрара я вел караван
Сквозь Черчерские дикие горы
И седых на деревьях стрелял обезьян,
Засыпал средь корней сикоморы.И таинственный город, тропический Рим,
Шейх-Гуссейн я увидел высокий,
Поклонился мечети и пальмам святым,
Был допущен пред очи пророка.О событиях дальнейшего пути. может быть, дают какое-то представление и очерки "Африканская охота. Из путевого дневника", которые Гумилев опубликовал в 1916 г. Рассказывая о том, как ему удалось убить леопарда, Гумилев упоминает, что это было неподалеку от маленькой сомалийской деревушки, "где-то на краю Харрарской возвышенности". Говоря об охоте на льва - что это было близ реки "Гаваш", а значит. далеко к востоку от Харэра, километров на полтораста или еще дальше. А большая облава, в которой Гумилев убил самца павиана, была устроена в полутораста верстах от Аддис-Абебы.
По зданию Музея антропологии и этнографии * * *
"я собирал этнографические коллекции, без стеснения останавливал прохожих, чтобы осмотреть надетые на них вещи, без спроса входил в дома и пересматривал утварь, терял голову, стараясь добиться сведений о назначении какого-нибудь предмета у не понимавших, к чему все это, харраритов. Надо мной насмехались, когда я покупал старую одежду, одна торговка прокляла, когда я вздумал ее сфотографировать, и некоторые отказывались продать мне то, что я просил, думая, что это нужно мне для колдовства. Для того, чтобы достать священный здесь предмет - чалму, которую носят харрариты, бывавшие в Мекке, мне пришлось целый день кормить листьями ката (наркотического 'средства, употребляемого мусульманами) обладателя его, одного старого полоумного шейха".Даже"копался в зловонной корзине для старья и нашел там много интересного. Эта охота за вещами увлекательна чрезвычайно: перед глазами мало-помалу встает картина жизни целого народа и все растет нетерпенье увидеть ее больше и больше. Купив прядильную машину я увидел себя вынужденным узнать и ткацкий станок. После того, как была приобретена утварь, понадобились и образчики пищи. В общем, я приобрел штук семьдесят чисто харраритских вещей, избегая покупать арабские или абиссинские".Эти предметы можно увидеть воочию. Они и сейчас хранятся в петербургском Музее антропологии и этнографии.В музее хранятся и четыре абиссинские картины, привезенные Гумилевым тогда же. В 1936 г. музей приобрел их у художницы Е.С. Кругликовой, которая получила их когда-то от Гумилева (она была хорошо знакома с Гумилевым и Ахматовой, рисовала их портреты). Реальность, а не поэтический вымысел стоит за строчками:
Есть Музей этнографии в городе этом
Над широкой, как Нил, многоводной Невой,
В час, когда я устану быть только поэтом,
Ничего не найду я желанней его.
Я хожу туда трогать дикарские вещи,
Что когда-то я сам издалека привез,
Чуять запах их странный, родной и зловещий.
Запах ладана, шерсти звериной и роз.
И я вижу, как знойное солнце пылает,
Леопард, изогнувшись, ползет на врага,
И как в хижине дымной меня поджидает
Для веселой охоты мой старый слуга.Конечно, наименования предметов, как и географических названий, могли быть записаны Гумилевым неточно, на слух. Но зачастую описания сделаны тщательно, особенно если учесть, что Гумилев не имел специальной этнографической подготовки.
Почти две с половиной сотни негативов - тоже результат экспедиции. Большинство снимков сделано в Харэре, Шейх-Гуссейне, Джибути и по дороге на Черчерский хребет. На снимках - самые разнообразные сцены. В Джибути - торжественное шествие мусульман во время религиозного праздника. В Харэре - не только будущий император, его жена и их дом, но и церковь, кузница, лепрозорий, батарея пушек, сенной рынок. В Шейх-Гуссейне - места, связанные с этим святым и с легендами о нем.
В ранних поездках Гумилева немалую роль сыграло стремление к эксцентричности, желание привлечь к себе внимание. Отчасти и попытки уйти от самого себя. И, разумеется, любопытство. Но последнее путешествие вызвано уже глубоким интересом, любовью к тем краям, стремлением их понять.
