№6, 2004 г.
© Дровеников И.С., Романов С.В.Уран-45
И.С. Дровеников
Институт истории естествознания и техники им.С.И.Вавилова РАНС.В. Романов
Российский научный центр "Курчатовский институт"Читателю, смущенному названием этой публикации, стоит сразу пояснить, что речь в ней пойдет, конечно же, не о каком-то неведомом изотопе урана, а о том трофейном уране, который был в 1945 г. найден в Германии и сыграл немаловажную роль в создании первой советской атомной бомбы. Истории его поисков и посвящена данная публикация.
В ее основу положены воспоминания, принадлежащие Исааку Константиновичу Кикоину и Юлию Борисовичу Харитону. Первые записаны в середине 1970-х годов, вторые датируются более точно - 27 сентября 1992 г. Обе фонограммы хранятся в личном архиве семьи академика Кикоина.
Сопровождающая текст этих воспоминаний фотография - не случайна, поскольку сделана она была в то же время, что и первая из мемуарных записей.
Ю.Б.Харитон и И.К.Кикоин. Середина 1970-х годов.
Надо сказать, что публикаторы воспоминаний Харитона и Кикоина об их миссии в Германии в мае-июне 1945 г. уже неоднократно обращались к этому историческому сюжету [1-3]. Причиной тому не только естественный интерес, но и поднимающийся все выше полог секретности, непрестанно добавляющий к, казалось бы, известной истории все новые детали и вопросы.
Так, ставшие недавно доступными документы переносят вылет героев нашего рассказа со 2 на 7 мая 1945 г. [4, с.249-250, 286], а количество вывезенного из Германии урана при документальном "взвешивании" возрастает со 100, как они считали, до 300 тонн [4, с.323-324, 5, с.177].
Многое здесь не так просто. Вера Николаевна, супруга Кикоина, чей день рождения приходился на 5 мая, отчетливо помнила, что Исаак Константинович - редкий случай в их жизни - не был в 45-м в тот день с ней, улетев в Германию. Всякому же, знавшему Юлия Борисовича с его предельной точностью и аккуратностью во всем, касающемся работы, трудно допустить, чтобы он, не только высказываясь сам, но и передавая слова Курчатова, неоднократно оговорился, в три раза занизив количество найденного при его же участии урана. Вместе с тем причин ставить под сомнение достоверность сообщаемых документами сведений, тоже нет. Время - лучший верификатор, вероятно, все расставит на свои места.
Впрочем, обсуждение подобных разночтений не перекрывает "живых голосов" истории, принадлежащих Кикоину и Харитону. Ведь в их свидетельствах содержится нечто более важное, чем сухая фактография, и что могло бы навсегда остаться скрытым за формализмом документов. Записывая свои воспоминания на магнитную ленту, они, скорее всего, думали не только о хранителях семейных преданий, но и о более широкой аудитории, к которой, несомненно, относятся и читатели "Природы".
Однако пора, не испытывая далее терпение читателя, перейти от вводных замечаний к непосредственному изложению заявленной темы*.
* Среди публикаций, тематически близких, могут быть указаны появившиеся к середине 1990-х годов краткие констатации факта поездки в исследовании Д.Холлоуэя [6, с.109-111], в изданном Минатомом РФ коллективном труде, посвященном созданию первой советской ядерной бомбы [7, с.85], в статье А.К.Круглова [8, с.37] и в ряде других. Более подробная информация содержится в публикации Ю.Б.Харитона [9, с.30-31], в биографической работе В.Н.Тюшевской, посвященной жизни и творчеству И.К.Кикоина [10, с.40-49], и в очерке Е.М.Воинова с А.Г.Плоткиной [11].Несмотря на то, что командировка Кикоина и Харитона в Германию была связана не только с поисками урана, но также с обследованием немецких научных центров и встречами с немецкими учеными, акцентирование урановой темы вполне обосновано. Во-первых, сами участники описываемых событий считали нахождение урана главным результатом своей деятельности в Германии. Во-вторых, проблема урана стояла тогда действительно весьма остро.Достаточно поднять из архива Протокол заседания Президиума АН СССР от 30 июля 1940 г. [12], где докладчиком был В.И.Вернадский, чтобы убедиться: среди "мероприятий по дальнейшему изучению и возможному использованию внутриатомной энергии урана" разведка урановых месторождений с целью создания государственного фонда металлического урана рассматривалась как дело первостепенной важности. В силу чего, академику А.Е.Ферсману, назначенному бригадиром поисковой группы Академии наук, в которую входил, кстати, и сам председатель "урановой комиссии" - академик В.Г.Хлопин, был дан целый ряд срочных поручений: от командирования в районы Средней Азии до координации развертываемых геологоразведочных работ с Народным комиссариатом цветной металлургии.
Однако и в 1944 г. ситуация с ураном оставалась крайне напряженной. В письме И.В.Курчатова от 29 сентября того же года на имя Л.П.Берии читаем: "...положение дел остается совершенно неудовлетворительным. Особенно неблагополучно обстоит дело с сырьем..." [13, с.24-25].
Постановление же ГОКО * от 20 августа 1945 г., с которым принято связывать рождение всей атомной отрасли, во втором же пункте, следующем за утверждением состава Спецкомитета, прямо вменяет в его обязанности: "широкое развертывание геологических разведок и создание сырьевой базы СССР по добыче урана, а также использование урановых месторождений за пределами СССР (в Болгарии, Чехословакии и др. странах)" [14, с.XV].
* Тогда так обозначался Государственный комитет обороны (позднее ГКО).После всего изложенного - время предоставить, наконец, слово свидетелям и участникам событий почти шестидесятилетней давности, доверившись их памяти, не перебивая и не редактируя, по возможности, их обращенную к нам прямую речь.Итак, по свидетельству Кикоина, 2 мая 1945 г., с одного из подмосковных аэродромов поднялся самолет, взявший курс на уже поверженный Берлин. Среди его пассажиров И.К.Кикоину запомнились кроме, конечно, Ю.Б.Харитона, - Л.А.Арцимович и Л.М.Неменов. Присутствие на борту Неменова, впрочем, вызывает сомнения, поскольку находится в противоречии как с собственными воспоминаниями последнего [15, с.91], так и с документами, из которых следует, что он вылетел в Берлин вместе с Д.Л.Симоненко 16 мая [4, с.250]. Как бы то ни было, но возглавлял группу А.П.Завенягин, а В.А.Махнев, по выражению Юлия Борисовича, был "кем-то вроде секретаря при нем". На этих двоих была генеральская форма. Остальные были облачены в полковничью. Как мы уже отметили, следующим самолетом в Берлин летели Д.Л.Симоненко и Л.М.Неменов. Первый был в чине майора, звание второго наша история не сохранила.
Разумеется, эта группа не была единственной. Я.Б.Зельдович, например, оказался в другой, инспектировавшей "состояние ракетных дел" в двенадцатилетнем Третьем рейхе, отмерившем себе при рождении никак не менее тысячи лет жизни.
Какого-либо точного плана действий у группы, похоже, не было. О предстоящей поездке участники узнали в самом конце апреля. Харитон, как и его коллеги, представлял стоящую перед ними задачу в самом общем виде, а именно: "посмотреть, каково же состояние [дел], что удастся найти, в какой мере немцы продвинулись в разработке ядерного оружия".
"Дело в том, - дополняет Кикоин, - что когда мы начали работы, нас все время беспокоил вопрос: а не опередят ли нас немцы?" Так что опасения по обе стороны Атлантики были схожи, как, впрочем, и итоги ревизии немецкого уранового проекта.
Прибыв 3 мая вечером в Берлин, группа на следующий же день - 4 мая - приступила к работе, растянувшейся на полтора месяца.
Надо сказать, что еще в самолете, когда Завенягиным была впервые официально оглашена суть их задания, он обратился к Кикоину с вопросом: какие тот знает немецкие институты, которые в принципе могли быть связаны с решением интересующих проблем. Такой список был тут же составлен, и первое место в нем прочно занял Институт физики Общества развития науки им.кайзера Вильгельма, за которым следовали Берлинский университет, Берлинское техническое училище и др.
По прибытии в Берлин, продолжает Кикоин, "мы связались с органами нашей разведки армейской. Оказалось, что все эти институты, которые я перечислил... уже были под охраной... По-видимому, у них такая интуиция была, у армейской разведки".
"Обследование мы начали с Кайзер-института, директором которого до войны был Петер Дебай, а во время войны - [Вернер] Гейзенберг. Как выяснилось, Кайзер-институт в основном был эвакуирован в Западную Германию [уточним - в Тюрингию, еще в феврале], хотя здание Института уцелело. В качестве зам. директора там остался [Людвиг] Бевилогуа, охранявший жалкие остатки оборудования".Знакомство с ним состоялось 4 мая."Он нас встретил. Я-то его знал, а ему-то фамилию мою не называли, естественно... Мы были в полковничьих формах. Я попросил, чтобы он показал нам секретные сейфы. Я, правда, мало надеялся, что он покажет их. Конечно, они уничтожены. Однако оказалось, что он не уничтожил. Он нам отдал ключи и показал, где находятся сейфы секретные. Мы их вскрыли. Они набиты были документами, и ничего не было уничтожено. Мы спросили: «Почему не уничтожены сейфы?» Он сказал, что получил указание такое, что сейф[ы] уничтожить либо по прямому указанию по радио, которое он должен получить, либо придет с соответствующим паролем человек, который даст ему указание уничтожить сейфы, [и заключил]: «Ни того, ни другого нет, и поэтому сейфы я не уничтожил, не имел право уничтожить сейфы».Несмотря на то, что армия вошла в Берлин, он сейфы так и не уничтожил... с немецкой аккуратностью. Но, правда, Институт-то был эвакуирован почти весь, там уже мало что сохранилось. Остался он и несколько сотрудников второстепенных... Но документы остались все!"
"Среди секретных документов, - продолжает Кикоин, - мы нашли урановый проект. Мы не ошиблись, действительно Кайзер-институт был основным в этой проблеме. По просмотренным документам нам стало ясно, что немцы нас не обогнали, напротив, - они в интересующих нас вопросах находились на очень низком научно-техническом уровне. Правда, они экспериментально наблюдали начало цепной реакции (размножение нейтронов). В качестве замедлителя они использовали тяжелую воду, которую получали из Норвегии. Мы обнаружили два пятилитровых бидона с тяжелой водой, на которых были этикетки с надписью "Norsk Hydro". Там же мы нашли некоторое количество металлического урана и несколько килограммов окиси урана.История одного из упомянутых приглашений достаточно примечательна.Кое-что из оставшегося в Кайзер-институте оборудования мы демонтировали и отправили в Москву (электрощиты, приборы). Несколько весьма наивных установок для разделения изотопов мы также отправили в Москву...
Судя по просмотренным документам, профессор Хартек в Гамбурге занимался центробежным методом разделения изотопов, но безуспешно.
Мы выполнили поручение Правительства и пригласили на работу в СССР профессоров [Густава] Герца, Манфреда фон Арденне и [Петера] Тиссена. Другая группа наших ученых привлекла профессора [Николауса] Риля, крупного специалиста по металлургии урана, и других известных немецких ученых."
"Будучи в Берлине, решили заехать ознакомится с лабораторией фон Арденне, - вспоминает Исаак Константинович, - был такой физик-инженер в Германии, который нам был известен по его статьям. Он разрабатывал разные технические приборы, сотрудничал с рядом промышленных фирм, которые выпускали приборы. Словом, был такой известный физик, который занимался... практическими вещами физического приборостроения.Позволим себе все же перебить рассказчика, напомнив о том, что урановый проект стартовал в Германии значительно раньше. Еще в апреле 1939 г. такие физики как Г.Йос и В.Ханле, а также П.Хартек и В.Грот обратились к властям с соответствующими инициативами. Первичное оформление организация работ получила накануне войны, а запрет на любые публикации, связанные с созданием атомных реакторов или бомб, последовал в Германии уже в сентябре 1939 г. Сам М.Арденне, снискав покровительство министра почт, убежденного им в реальности освоения атомной энергии с целью производства бомб и корабельных двигательных установок, добился в конце 1940 г. финансирования со стороны исследовательского департамента Министерства своих работ по созданию масс-сепараторов для получения урана-235. Однако дадим Исааку Константиновичу досказать историю посещения лаборатории М.Арденне пятью годами позже.Мы адрес его нашли, но Берлин-то был сильно разрушен, улиц там практически уже никаких не было. Только были указатели, нашими войсками поставленные, что, мол, такая-то улица была здесь. Мы по этим дорогам поехали, в конце концов нашли.
Оказалось, Арденне имеет собственный полудом-полузамок. Личная собственность его, частная лаборатория. Он, по-видимому, работал по договорам с разными фирмами и содержал сотрудников за свой счет. Эта лаборатория была, так, человек на 35 сотрудников.
Когда мы подъехали к его лаборатории, там уже было написано по-русски: «Добро пожаловать!» Он, по-видимому, учел обстановку и нас уже встретил, так сказать, как друзей.
Он по-русски, конечно, не говорил. Мы с ним говорили по-немецки. Он нам рассказал, что в лаборатории. Ну, более или менее мы знали, что делается. Но единственно чего мы не знали - у него был заключен договор с Министерством связи [Министерством почт] германским, и на их средства был построен у него циклотрон, вернее построен только ультрамагнит для циклотрона. Почему Министерство связи финансировало работы по строительству, я не знаю. Во всяком случае - факт такой... у него был построен ультрамагнит. Сам циклотрон не был готов еще. То есть сама камера не была готова. Он был спущен под землю через такой большой люк. Был глубоко под землей. Мы с ним ознакомились.
Он [Арденне] нам рассказал, чем он занимался. Рассказал о положении науки в Германии. Он рассказал, что Гитлер с самого начала войны сказал, что его наука не интересует потому, что он надеется, что разобьет своих врагов-неприятелей в течение нескольких месяцев. Его могут только интересовать такие работы научные, которые могут дать практический результат в течение буквально нескольких месяцев. А на длительное время [они] ему не потребуются потому, что он войну закончит раньше, чем всякая работа успеет сделаться.
Поэтому наука практически в начале войны не помогала, не занималась вопросами военными, кроме мелких вещей, которые можно было сделать сегодня. А вот когда война затянулась, то Гитлер, по-видимому, понял, что это зря. Он сделал крупную ошибку. И уже в сорок втором году, когда немцы тоже предложили заняться атомным оружием, по-видимому, по тем же причинам, по которым все занялись, потому что кончились в сорок первом году публикации всех работ по делению урана, то он к этому отнесся не с очень большим энтузиазмом, но все-таки поручил Герингу этим заняться. И тогда только стали привлекать физиков к этой проблеме. Поэтому физики существенной роли в развитии военной техники при Гитлере не сумели сыграть. Только в последние два года физики занялись усиленно вопросами урановой проблемы".
"Дальше он [Арденне] рассказал нам то, что мы уже знали из документов, когда ознакомились с закрытыми сейфами в Кайзер-институте. Нам было дано правительственное поручение пригласить Арденне как хорошего физика к нам, в Советский Союз. Он все-таки знал многих немецких физиков, знал, что немецкие физики делают. Что мы и сделали. Сказали, что Правительство приглашает. Он охотно согласился и, довольно быстро упаковав свое имущество, отправился с семейством в Советский Союз. Единственное, что он просил, чтобы его личный дом остался цел, чтобы он был под охраной. Это ему было обещано".Где-то здесь занимающее нас повествование, вероятно, близилось бы к концу. В самом деле, миссию Кикоина и Харитона в Германии можно было считать к тому времени завершенной. И даже успешно. Но оставались какие-то сомнения, личная неудовлетворенность результатами командировки, обусловленные успокаивающей, но все-таки неожиданной скромностью итогов немецкого уранового проекта. Уранового... Вот тут-то и подоспела одна гипотеза или просто догадка, имевшая самые неожиданные последствия."Мы решили с Кикоиным, - вспоминает Харитон, - что надо заняться другим делом. Поскольку немцы заняли практически всю Европу, они находились также и в Бельгии. Как всем хорошо известно, в Бельгийской колонии в Африке - Конго - крупные залежи урана, и поэтому очень вероятно, что какое-то количество урана немцы захватили в Бельгии и надо поискать, где же этот уран находится. Ну, вот мы и начали работать... О необходимости поисков урана мы сообщили Завенягину, он горячо поддержал это. Выделил в наше распоряжение машину с водителем, чтобы мы могли свободно по Германии ездить".Визит по одному из них отмечен в воспоминаниях Кикоина лишь фразой, что там "мы нашли документы в полном хаосе и ничего не смогли из них выжать".
"Хотя наша разведка и уверяла нас, что уран эвакуирован, мы все же не теряли надежды его обнаружить, - вновь продолжает Кикоин. - Как-то в воскресный день, совершая экскурсию по окрестностям Берлина, мы попали в Grunau. Там мы обнаружили небольшой полуразрушенный завод и зашли на его территорию. Нашли главного инженера этого завода и спросили, чем занимался этот завод. Оказалось, что до войны там делали краски, а во время войны - противогазы. Он провел нас мимо разрушенных цехов, и потом мы расстались, решив вернуться в Берлин.Но на обратном пути мы заблудились и встретили на территории завода девушку, которая взялась вывести нас к машинам. В разговоре с ней выяснилось, что она работает в бухгалтерии завода. Она перечислила все цеха. Мы спросили: «Это все?» На что она ответила: «Есть еще здание, но оно всегда было закрыто, и что делалось в нем, я не знаю». Об этом здании главный инженер нам почему-то ничего не сказал. Мы попросили ее проводить нас туда.
Это было небольшое здание, площадью десять на пять метров, совсем не разрушенное, с закрытыми на замок воротами. Мы попросили часового отбить замок и вошли в пустой зал, по торцам которого стояли горны из огнеупорного кирпича. Около горнов был рассыпан желтый порошок. В углу мы нашли лестницу, ведущую в подвал. В подвале была лаборатория, в которой не было ничего, кроме лабораторного шкафа. В одном из ящиков этого шкафа мы обнаружили банку с окисью урана. На этикетке было написано: «спецметалл». Затем нашли банку с торием и металлическим ураном. В каждой банке было по нескольку килограммов продукта. Стало очевидно, что в этом помещении занимались урановой проблемой.
Решили задержаться и посмотреть бухгалтерские приходно-расходные книги. Попросили сопровождающую нас девушку проверить по накладным приход «спецметалла». Пролистав несколько томов, она нашла, что в феврале 1945 г. на завод прибыла партия «спецметалла» в количестве нескольких сотен тонн. Место нахождения этого металла девушка не знала. Накладная была от фирмы «Rohes».
Это было акционерное общество «Rohestoffgesellschaft», которому было поручено распределение сырья по промышленным объектам. Вероятно, это сырье они получали из Бельгии. Мы решили проверить бухгалтерские документы на исходящие материалы и с помощью все той же девушки нашли, что в апреле был приказ «Rohes» отдать весь этот материал фирме «Hoffmann und Mцltzen» и отправить его в город Parchim.
В этот город, расположенный на севере Германии, мы поехали с Харитоном на машине. Явившись к коменданту города (город был сдан без боя и, следовательно, не был разрушен) мы, предъявив свои документы (от начальника тыла армии генерала [А.В.]Хрулева с приказом оказывать нам всяческое содействие), сказали, что ищем склад со «спецметаллом» в количестве несколько сотен тонн. Комендант дал нам сопровождающих, и мы в течение трех дней ездили по городу, но безуспешно.
После этого мы вернулись в Берлин (мы жили в Neuhagen'e [cтоличный пригород]), решив поискать накладные на станции Grunau, но оказалось, что станция сгорела. Тогда мы обратились к карте с целью установить, по какой железной дороге мог быть отправлен груз из Grunau в Parchim, и убедились, что это неосуществимо, так как все железные дороги к этому времени уже были перерезаны.
Тогда мы решили отыскать фирму «Rohes». На накладных был указан ее адрес: Berlin, Tirpizufer, 26-28. Однако оказалось, что это здание полностью разрушено. Нам сообщили, что фирма выехала по нескольким адресам".
Это "было помещение с картотекой «Rohes» близ Берлина", "на берегу Шпрее, - припоминает Юлий Борисович, - высокое семиэтажное здание. Там было некоторое количество женщин, ну таких явных фашисток, потому что наши попытки получить у них какую-то информацию были тщетны. Они всячески уклонялись от каких бы то ни было ответов. Но здание произвело на нас сильнейшее впечатление. Это было несколько этажей, сплошь заполненных гигантской картотекой. Мы пробовали получить помощь разобраться в картотеке у этих немок, но они толком нам не помогли. Но как-то нам повезло и, в общем, мы нашли после сравнительно недолгих поисков карточку с U3O8, но без каких бы то ни было указаний ни о количестве его, ни о том, где он находится. А наши попытки добиться у этих немок, что должна быть где-то запись, куда что отвезено, где что находится [следовал ответ]: «Нет, мы не знаем и т.д.» Ничего, кроме того, что U3O8 действительно имеется, мы не нашли.Подходящий момент, чтобы вспомнить о других адресах, по которым выехала фирма "Rohes" и опять предоставить слово Исааку Константиновичу.После дальнейших расспросов кто-то из немцев нам сказал, что слышал, что какое-то количество окиси урана имеется на большом складе. Это такой организованный склад, где хранятся самые разнообразные вещи, - коммерческое предприятие. Что будто бы он находится в городке, название которого я не помню, находящемся километрах в пятидесяти от Берлина на восток. Мы туда приехали, в этот городок, нашли этот склад и там обнаружили то ли два, сейчас уже не помню, но, в общем, какое-то ничтожное количество ящиков, таких больших деревянных, в которых было некоторое количество окиси урана. Спрашивали у работников: "Где же еще? Ведь не один ящик был!" "А вот приезжали тут русские солдаты, они искали краску для какого-то здания для своего начальства". Была организована отделка какого-то здания. Вот они увидели этот желтый порошок, который явно очень подходил для разбавления краски. Солдаты увезли его, чтобы красить какое-то здание. Так что эта поездка оказалась не совсем удачной. Но там, по-видимому, было вообще не очень много..."
"По одному из адресов - в Потсдаме - оказались трофеи из СССР, но главное, - замечает Кикоин, - в Потсдаме мы узнали фамилию начальника, ведавшего трофеями из Бельгии, и через наш «СМЕРШ» попросили найти его. Через два дня его доставили нам под конвоем. Оказалось, что это был крупный фашист. Он подтвердил, что был начальником отделения этой фирмы.Не обошлось, впрочем, без курьезов. Об одном из них уместнее всего узнать от Юлия Борисовича.На наш вопрос: «Где спецметалл?» - он ответил, что не помнит, был ли он вообще. Мы ему напомнили про Grunau. Тогда он припомнил, что вроде такой случай был, но что было дальше, он не помнит. После этого мы ему сказали, что нам известно об его распоряжении отправить «спецметалл» в Parchim. Тогда он ответил, что, наверное, продукт там и находится. Когда же мы ему сказали, что «спецметалла» там нет и быть не может, то он твердо ответил, что ничего не помнит. Мы расстались с ним и попросили военных допросить его. На следующий день он все вспомнил и сказал, что груз был направлен в Neustadt.
К нашему удивлению на карте мы обнаружили около двадцати городов с таким названием, десять из которых находились в нашей зоне. Тогда мы решили их объехать. В девяти Neustadt'ax мы ничего не нашли. Последний, десятый, был на границе нашей и английской зон. Мы поехали искать этот город.
Это оказался Neustadt am Glewe - маленький поселок при кожевенном заводе. Наш советский комендант выделил нам сержанта, и мы отправились на завод. На заводе мы нашли склад, который был открыт. Это был большой зал, в котором около входа, слева находилась груда бочонков, в которых находился какой-то желтый порошок. На нескольких бочонках сохранилась надпись - «окись свинца». Это было дубильное вещество, применяемое в кожевенной промышленности. В заднем углу виднелась большая груда таких же бочонков, и поэтому мы решили их не смотреть.
Старичок, главный инженер, принял нас у себя в кабинете и подробно рассказал нам про осмотренные нами цеха. Я его спросил: «Имели ли вы дело с фирмой "Hoffmann und Mцltzen?"» Он ответил: «Мы ее услугами не пользовались, но недавно получили приказ нашего гауляйтера предоставить наш склад в распоряжение этой фирмы, что мы и сделали. Фирма поместила там какой-то груз». Я ему сказал, что мы видели там бочки с окисью свинца, на что он ответил: «Это наш свинец, а вот в другом углу - это бочки не наши». Мы сделали равнодушный вид, хотя, признаться, были крайне взволнованы.
Попрощавшись с главным инженером, мы бегом отправились на склад и, внимательно осмотрев злополучные бочки, на одной из них обнаружили забытую этикетку, на которой было написано «Uranium oxid» [окись урана]. Это и был груз, который мы так долго и упорно искали!
Наутро мы связались по телефону с заместителем Берии - товарищем Завенягиным. Вначале он решил, что мы его разыгрываем. Тогда я ему вполне официально доложил: «Докладывает полковник Кикоин! Прошу направить в мое распоряжение колонну машин для перевозки ценного груза». Наутро машины были на месте. С помощью коменданта мы мобилизовали население, и погрузка была закончена в течение одного дня".
"Уран необходимо было подготовить к отправке. Бочки некоторые были полные, некоторые по полбочки. Для того чтобы загрузить на поезд, надо было сделать полные бочки. В наше распоряжение выделили, организовали группу женщин, которые должны были перегрузить порошок так, чтобы подготовить к отправке полные бочки. Я тогда допустил некоторую глупость, но я считал себя не вправе этого не сделать. Я сказал им, чтобы, когда они кончат работу, чтобы они как следует, вымыли руки. Тогда они как-то испугались: «Яд! Отрава!» В общем, подняли бунт. Тогда мне пришлось сказать им, что это вовсе не яд. Чтобы это продемонстрировать, я снял куртку полковничью и голыми руками влез в бочку, натер себе руки, чтобы показать, что ничего страшного нету. Потом надел обратно. Женщины успокоились. Они эту работу до конца выполнили. Мы вернулись, доложили Завенягину об этом деле. Бочки были немедленно отправлены. Там оказалось свыше 100 тонн урана."О другом эпизоде, завершавшем "урановую эпопею", поведал "der grosser Oberst, der so ausgezeichnet deutsch spricht" ("большой полковник, так хорошо говорящий по-немецки"), как окрестили немцы Исаака Константиновича."Груз был направлен в Берлин, а оттуда в Советский Союз. По накладным нам все же не хватало 12 тонн «спецметалла». Мы нашли место, где он должен был находиться. Это место оккупировали наши моряки, которые использовали порошок для окраски судов. Моряки ни за что не хотели отдавать свои трофеи «какой-то пехоте». С помощью морского командования мы все же вернули эти 12 тонн и отправили их также на родину".Вот, пожалуй, и все... Или нет?Почему много лет спустя, в конце 84-го, уже лежа в больнице в ожидании неизбежного, академик Кикоин вспомнит эту поездку в Германию и скажет, что это были "самые интересные полтора месяца его жизни!..".
Может быть, потому, что тогда ему было 37, а Харитону 41, и все происходившее напоминало приключения, о которых так мечтаешь в юности, но на которые не столь щедра судьба ученого. Или запомнилось то, как они в ночь с 8-го на 9-е мая, разбуженные беспорядочной стрельбой, решили, что это немецкий налет и, выскочив на улицу, от первого же солдата услышали радостное: "Победа, товарищ полковник! Победа!" И оказалось, что из штаба Жукова в Карлсхорсте, который был рядом с резиденцией их миссии в Нойхагене, пришло известие, что только-что подписан акт о безоговорочной капитуляции. Капитуляции фашизма...
А, может быть, запомнилась одна, прямо как в кинохронике, девушка-регулировщица, которая, на вопрос сопровождавшего их генерала о дороге, лихо козырнув, ответила: "Товарищ генерал, на Москву все дороги ведут!" Еще, может быть, запомнилось, часто поминаемое нашими рассказчиками высокое и заслуженное всей страной уважение к их полковничьим погонам, которое они ощущали, проезжая через оккупационные зоны, когда винтовки брались "на караул", даже без предъявления документов.
Ну, а, может быть, запомнился парад союзнических войск под Берлином, когда на трибуне стояли вместе Жуков, Монтгомери и Эйзенхауэр, или Парад Победы, вскоре по возвращении на родину, когда на кремлевских трибунах стояли и они, ученые-атомщики, разделяя общую радость дня и принимая на себя скрытую от большинства ответственность за дни будущие.
Кто знает, что вспомнилось спустя 39, столько вместивших в себя лет, уже академику и дважды Герою. Возможно все вместе, сплетенное в стихийную гармонию жизни и своего места в ней, в те длинные, но такие недолгие дни мая 45-го.
27 сентября 1992 г. другой академик, трижды Герой - Юлий Борисович Харитон - сообщил в связи с описанными событиями следующее:
"Как-то, я помню, мы ехали куда-то на объект или в другое место вместе с Игорем Васильевичем [Курчатовым] и он сказал, что эти 100 тонн помогли примерно на год сократить срок запуска первого промышленного реактора. Лабораторный реактор, как известно, был сделан в 1946 году в ИАЭ. А вот первый промышленный реактор [в 1948-м]. Так как с ураном было очень туго в России, то он [трофейный уран] пришелся очень кстати, позволил сократить срок запуска и получения плутония, соответственно".Сохранившая память об этом эпизоде фонограмма - не единственное свидетельство курчатовской оценки роли трофейного урана в советском атомном проекте. Годом раньше, 12 июня 1991 г., на первой в своем роде исторической конференции [9, с.31], собравшей ветеранов обеих «ядерных столиц», тогда еще Советского Союза, Ю.Б.Харитон передал коллегам из «Арзамаса-16» и «Челябинска-70» некогда услышанные слова: «Позднее Игорь Васильевич сказал, что эти 100 т помогли на год раньше запустить наш первый реактор для получения плутония, - и медленно, в свойственной ему манере добавил, уже от себя. -Так что поездка оказалась не зряшной…»Публикация подготовлена в рамках работ, проводимых при поддержке РФФИ (проект №04-06-80288).
Литература
1. Дровеников И.С., Романов С.В. Миссия советских физиков в Германии (май-июнь 1945 г.) // Институт истории естествознания и техники им.С.И.Вавилова. Годичная научная конференция, 1995. М., 1996. С.133-144.
2. Дровеников И.С., Романов С.В. К истории поездки советских физиков в Германию (май-июнь 1945 г.) // Наука и общество: история советского атомного проекта (40-50 годы). Труды Международного симпозиума ИСАП-96. М., 1999. Т.2. С.179-188.
3. Дровеников И.С., Романов С.В. Трофейный уран, или история одной командировки // История советского атомного проекта: документы, воспоминания, исследования. М., 1998. Вып.1. С.215-227.
4. Атомный проект СССР: Документы и материалы. В трех томах / Под общ. ред. Л.Д.Рябева. М., 2002. Т.I. Ч.2.
5. Курчатов И.В. Черновые записки по докладу т.Сталину // РНЦ "Курчатовский институт". История атомного проекта. М., 1998. Вып.13. С.157-183.
6. Holloway D. Stalin and the bomb: the Soviet Union and Atomic Energy, 1939-1956. New Haven; L., 1994.
7. Создание первой советской ядерной бомбы / Отв. ред. В.Н.Михайлов. М., 1995.
8. Круглов А.К. К истории атомной науки и промышленности // Бюллетень Центра общественной информации по атомной энергии. М., 1993. №12. С.32-68.
9. Харитон Ю.Б. Как мы подошли к первой атомной бомбе // Хочешь мира - будь сильным!: Сб. материалов конференции по истории разработок первых образцов атомного оружия. РФЯЦ-ВНИИЭФ, Арзамас-16, 1995. С.22-41.
10. Тюшевская В.Н. Исаак Константинович Кикоин - страницы жизни. М., 1996.
11. Воинов Е.М., Плоткина А.Г. Берлин, 1945 г. Очерк // Исаак Константинович Кикоин. Воспоминания современников / Отв. ред. Н.Н.Пономарев-Степной. М., 1998. С.99-107.
12. Архив РАН. Ф.2. Оп.6а. Д.25. Л.72-74.
13. Головин И.Н. Курчатов - ученый, государственный деятель, человек // Материалы юбилейной сессии
Ученого совета РНЦ "Курчатовский институт". 12 января 1993 г. М., 1993. С.1-30.
14. К истории мирного использования атомной энергии в СССР. 1944-1951. (Документы и материалы) /
Минатом России. ГНЦ-Физико-энергетический институт. Отв. ред. В.А.Сидоренко. Обнинск, 1994. С.XV-XVIII.15. Неменов Л.М. Немного о прошлом // Воспоминания об Игоре Васильевиче Курчатове / Отв. ред. А.П.Александров. М., 1988. С.85-97.
