От редакции "Природы":

Выдающийся физик-теоретик, создатель научных школ в радиофизике и физике плазмы, академик Леонтович (1903 - 1981) оставил о себе особенную память. Независимость, принципиальность, прирожденная интеллигентность - все чистейшей пробы - накладывались на эмоциональный и взрывной характер. Люди, знавшие Михаила Александровича, отмечают его уникальность, непохожесть на других. Ближайший ученик и последователь Леонтовича В.Д.Шафранов сказал о нем: “Человек с незамутненным мышлением”. Может быть, это главная составляющая, которая позволила Леонтовичу стать тем, кем он был, - и в науке, и в повседневности.

Леонтовича называли совестью Академии. По сию пору бытуют красочные рассказы о том, как на выборах в Академию наук СССР он своей бескомпромиссной позицией создавал непреодолимый барьер для последователей Лысенко и околонаучных карьеристов. Притягательную силу личности и почву, из которой эта сила произросла, читатель может ощутить, познакомившись с предлагаемыми ниже очерками.

Их авторы - академик Виталий Дмитриевич Шафранов; дочь Леонтовича Наталия Михайловна; академик Спартак Тимофеевич Беляев; академик Лев Борисович Окунь и сестра Михаила Александровича Татьяна Александровна. Последние четыре из этих очерков (мы предлагаем журнальные варианты) публикуются в подготовленной к юбилею книге “Академик М.А.Леонтович: Ученый. Учитель. Гражданин”, М., 2003(сост.: В.И.Коган, Л.К.Кузнецова, В.Д.Новиков).

При подготовке этой публикации было приятно взаимодействовать с членами семьи Леонтовича, любезно познакомившими редакцию с домашними фотоархивами, за что душевно благодарим.
 

В.Д.Шафранов, "Судьба и магия таланта"  С.Т.Беляев, "В «центре сопротивления»”  Л.Б.Окунь, "Уроки гражданского мужества"  Н.М. Леонтович, "Коммуна на Сивцевом Вражке"  Т.А.Леонтович, "Заметки к родословной"

---

© В.Д. Шафранов

Судьба и магия таланта

Академик В.Д. Шафранов
Москва

В этом году Российский научный центр “Курчатовский институт” отмечает столетие со дня рождения трех знаменитых академиков: И.В.Курчатова (12 января), А.П.Александрова (13 февраля) и М.А.Леонтовича (7 марта).

Имя Игоря Васильевича Курчатова связано в первую очередь с созданием ядерного щита нашей страны, развитием ядерной и исследованиями, связанными с возможностью создания термоядерной энергетики.

Анатолий Петрович Александров знаменит организацией защиты кораблей от магнитных мин * и, вслед за Курчатовым, развитием ядерной энергетики страны, в том числе внедрением ее во флоте.

* В эту работу включился в начале войны и его коллега по ленинградскому Физико-техническому институту И.В.Курчатов, занимавшийся до этого физикой “не актуальных” в военное время ядерных реакций (через год он возглавит атомный проект!).

Михаил Александрович Леонтович - физик-теоретик широкого профиля (физическая оптика, теория колебаний, акустика, статистическая физика, термодинамика), создатель научных школ по радиофизике и физике плазмы.

Он родился 7 марта 1903 г. в Петербурге, в доме деда по материнской линии, выдающегося русского механика В.Л.Кирпичева. Отец Михаила Александровича, Александр Васильевич Леонтович (1869 - 1943), - преподаватель Киевского университета, физиолог, с 1929 г. академик АН УССР. Mать, Вера Викторовна Кирпичева, была врачом-окулистом. Детские годы Леонтовича прошли в Киеве. Летом семья выезжала на дачу, два с лишним сезона жила на Днепре. Минька (как звали в детстве Михаила Александровича) унаследовал от отца “органическую” любовь к природе и получил от него многочисленные сведения о повадках животных, о птицах и их голосах, о растениях, насекомых и т.д. Анатолий Петрович Александров рассказывал, что они познакомились с Михаилом Александровичем, когда им обоим было по 9 лет, и вспоминал, как на хуторе Млынок, куда их семьи выезжали летом из Киева, они вместе ловили некому французу-преподавателю лягушек **.

** В следующий раз они встретились уже в 1946 г. (До этого момента они не виделись - Александров жил в Ленинграде, а Леонтович - в Москве.)

Александр Васильевич разделял идеи социал-демократов, содействовал им, в связи с чем у него сложились трудности с работой. По совету профессора Д.Н.Прянишникова он принял участие в конкурсе и прошел на место заведующего кафедрой физиологии в Петровско-Разумовском сельскохозяйственном институте (ныне Сельскохозяйственная академия им.К.А.Тимирязева). Так семья Леонтовичей оказалась в 1913 г. в Москве, где Минька поступил в гимназию (в Киеве у него была надомная учительница), расположенную против того места, где сейчас находится станция метро “Новослободская”. Из Петровско-Разумовского он добирался на паровичке и другими видами транспорта.

В гимназии Леонтович, воспринявший от своего отца на всю жизнь интерес к природе, занимается в естественном кружке, увлекается химией (отец допускал его в свою химическую лабораторию), геологией. Затем наступает его увлечение математикой. Вместе с отцом, заинтересовавшимся в 40 лет биологической статистикой, он, учась в последнем, 6-м классе гимназии, называвшейся с 1918 г. советской трудовой школой, начал изучать высшую математику. В декабре этого же года он поступает в Московский народный университет им. Л.А.Шанявского, где в физической лаборатории работали большие энтузиасты физики Э.В.Шпольский и Т.К.Молодый. Вероятно, под их влиянием он принимает решение стать физиком и поступает в Московский государственный университет на физико-математический факультет.

В голодный 1919-й год заболела и умерла мать Михаила Александровича. После вторичной женитьбы отца он зажил самостоятельной жизнью, взяв под опеку и свою сестру Евгению. В 1921 г. он помог ей поступить на физико-математический факультет Московского университета. Евгения Михайловна вспоминала:

“…и я стала жить с братом в его московской комнате, разгородив ширмой наши кровати. В 1921 г. было еще голодно, еда была очень скудная. Я помню вместо чая какой-то суррогатный кофе с сахарином (сахара не было и в помине) и какое-то подобие хлеба. Правда, Миньке на паек иногда давали гуся. Но с 1922 г., с начала нэпа, все изменилось. Каждое утро Минька (он всегда вставал раньше меня) ходил за хлебом и приносил чудесные мягкие калачи.... Когда я жила у Миньки, я не помню, чтобы у меня были какие-нибудь проблемы с деньгами - я просто жила на его счет”.

Итак, Леонтович с 17 лет начинает самостоятельную жизнь. По предложению Молодого, работавшего в Институте биологической физики, организованном П.П.Лазаревым, Леонтович становится препаратором, несколько позже - младшим, а затем старшим лаборантом в лаборатории Курской магнитной аномалии этого института. В летние каникулы, иногда и зимой, ему удается с магнитометром в руках обойти всю Курскую губернию.

В 1925 г. Леонтович, А.А.Андронов, А.А.Витт и С.Э.Хайкин становятся первыми аспирантами Леонида Исааковича Мандельштама. Основной интерес Михаила Александровича сосредоточивается (в связи с проводившимися в МГУ, а потом в ФИАНе под руководством Мандельштама экспериментами по рассеянию света в жидкости) на молекулярной оптике. Он участвует в создании классической теории комбинационного рассеяния света в кристаллах. Оригинальность, глубина и общность теоретических исследований сразу выдвигают его в число ведущих физиков института. Его доклад “Молекулярная оптика” становится тем, что сейчас называют кандидатской диссертацией (в то время ученые степени не присуждались). С этим докладом Леонтович выступает в Ленинграде. Его оппоненты - В.Т.Бурсиан и В.К.Фредерикс, ученики П.С.Эренфеста.

М.А. Леонтович в 1947 году.

По окончании аспирантуры в 1928 г. Леонтович остается работать в НИИ физики МГУ. Он становится доцентом, затем профессором физического факультета. Кроме чтения лекций преподает в общем физическом практикуме, совместно с С.И.Вавиловым организует специальный оптический практикум.

В конце 1934 г. Леонтович переходит на работу в ФИАН в качестве старшего научного сотрудника лаборатории колебаний, которую возглавлял Н.Д.Папалекси, и сразу оказывается в числе ведущих физиков института. В 1935 г. И.Е.Тамм, руководитель теоретического отдела ФИАНа, так охарактеризовал Леонтовича в связи с решением о присуждении ему степени доктора физико-математических наук без защиты диссертации:

“Михаил Александрович Леонтович принадлежит к числу выдающихся физиков-теоретиков. Отличаясь чрезвычайной ясностью ума и критической глубиной физической мысли, редкой по глубине и всесторонности эрудицией и владея в совершенстве математическим аппаратом, он вместе с тем является редким примером физика, сочетающего в себе теоретика и экспериментатора - наряду с теоретическими ему принадлежит и ряд экспериментальных работ. Ряд его работ относится к таким разнородным областям, как теория колебаний, квантовая теория, теория относительности. Но наибольшее значение имеют его работы по оптике и статистической физике.

Девять оптических работ М.А.Леонтовича посвящены всестороннему выяснению сложного комплекса явлений рассеяния света. Начав совместное с А.А.Андроновым развитие данной Л.И.Мандельштамом теории молекулярного рассеяния света на поверхности жидкости, он показал затем, что выводы этой теории приложимы также и к рассеянию света слабоматовыми поверхностями. Ряд его работ, выполненных частью совместно с другими авторами, посвящен комбинационному рассеянию (раман-эффекту) в кристаллах. В частности, им выяснена зависимость поляризации этого рассеяния от кристаллической структуры, связь рассеяния в кристаллах с рассеянием в растворах соответствующих веществ и т.д. В совместной с С.Л.Мандельштамом (младшим) работе впервые дан правильный расчет рэлеевского рассеяния твердыми телами. Наконец, в последней работе этого цикла М.А.Леонтович чрезвычайно изящно разрешает трудный вопрос о рассеянии света неравномерно нагретым телом.

Работа по рассеянию света естественно привела М.А.Леонтовича к рассмотрению некоторых общих проблем статистической физики. В этой области им достигнуты очень важные результаты, ставящие его в ряд наиболее крупных специалистов по статистической физике. Так, им впервые было дано обобщение статистических методов на случай непрерывных систем, установлено и исследовано понятие вероятности в функциональном пространстве, позволяющее правильно поставить и решать вопрос о степени зависимости флуктуаций в разных участках тел. Весьма близко к этим работам также и очень ценное исследование законов изменения флуктуаций во времени. Наряду с применением разработанных методов к ряду физических задач М.А.Леонтовичем достигнуты в последнее время существенные результаты в направлении обоснования статистической физики с точки зрения теории случайных процессов”.

К этому следует добавить впервые решенную им (в соавторстве с Мандельштамом) задачу о квантово-механическом туннелировании микрочастицы через энергетический барьер, непреодолимый в рамках классической механики. Вскоре Г.А.Гамов, опираясь на эту работу (но не сославшись на нее), дает объяснение радиоактивного a-распада.

Последующий цикл работ Михаила Александровича, выполненный в 1936 - 1938 гг., относится в основном к молекулярной акустике. Вместе с Мандельштамом он ставит и решает в общей постановке трудную задачу о поглощении и дисперсии скорости звука в жидкостях в широком интервале частот. Развитую им общую теорию Леонтович привлекает для расчета поглощения звука в электролитах. К этому же времени относится его непримиримая борьба с лженаучными претензиями на материализацию (в механистическом смысле) эфира как носителя электромагнитных волн.

В 1939 г. Михаил Александрович избирается членом-корреспондентом АН СССР. В его научной характеристике того времени, подписанной С.И.Вавиловым, говорится:

“М.А.Леонтович, ближайший помощник и ученик академика Л.И.Мандельштама, является выдающимся и разносторонним физиком-теоретиком. Он свободно владеет методами самых различных ветвей физики. Собственные научные интересы М.А.Леонтовича охватывают статистическую физику, термодинамику, гидродинамику, теорию электромагнетизма и физическую оптику.

Научные работы, выпущенные М.А.Леонтовичем от своего имени, не очень многочисленны, но каждая из них является крупным вкладом в тот вопрос, которому она посвящена. Очень большое количество работ выполняется под руководством М.А.Леонтовича аспирантами МГУ и ФИАНа и студентами-дипломниками МГУ. М.А.Леонтович является одним из ведущих работников ФИАНа, его помощью и консультацией широко пользуются все сотрудники, от младших до членов-корреспондентов Академии наук. Для М.А.Леонтовича характерна большая требовательность к качеству научной работы вообще и своей собственной в первую очередь. На столь же высоком уровне, как и научно-исследовательская работа, стоит преподавание М.А.Леонтовича. Его лекции по статистической физике и по физической оптике пользуются огромной популярностью среди студенчества. Посещаемость этих лекций и теперь, когда выбор обязательных лекций предоставлен самим студентам, остается стопроцентной”.

В начале Великой Отечественной войны Михаил Александрович вместе с Физическим институтом АН СССР (как и другими научными учреждениями) эвакуировался в Казань *. В 1942 г. по инициативе Хайкина на московском оборонном заводе №465 Наркомата электропромышленности создается лаборатория по разработке радионавигационной системы наведения для слепого бомбометания. Руководителем теоретической группы назначается Леонтович. После проведения необходимой теоретической части работы, в 1944 г., он переводится в теоретическую лабораторию радиолокационного института - НИИ-108, возглавлявшегося А.И.Бергом.

* По воспоминаниям академика А.М.Обухова,

“плотность числа академиков, докторов и кандидатов наук на единицу площади (как служебной, так и жилой) была, по-видимому, рекордной в истории развития науки. Кроме науки были и неотложные практические дела. Например, нужно было разгружать баржи с дровами и лесом. Следует заметить, что большинство научных работников, в особенности теоретиков, подходило к решению подобных практических проблем как-то неквалифицированно. Однажды мне повезло - я попал в бригаду, которой руководил молодой и энергичный член-корреспондент АН СССР Леонтович. Оказалось, что он и в этой, сугубо практической области не уступал профессионалам. Работая с полной отдачей, он своим примером показывал как нужно брать бревно на плечо, изредка взбадривал нас острым словом. Видя его высокую фигуру и чувствуя на себе его взгляд, все члены бригады как-то подтягивались и успешно выполняли задание”.

Наряду с решением специальных задач оборонного значения Михаил Александрович выполняет здесь важные теоретические работы в области радиофизики. Еще в лаборатории колебаний он сформулировал приближенные граничные условия для электромагнитного поля на поверхности хорошо проводящих тел (опубликовал эту работу лишь через десять лет, в 1948 г.). Эти “граничные условия Леонтовича” позволили решить большой класс радиофизических задач и сразу прочно вошли в радиофизику и радиотехнику.

В 1944 г. Михаил Александрович публикует фундаментальную работу по распространению радиоволн вдоль поверхности Земли. Он предлагает мощный метод параболического уравнения для комплексной амплитуды волны, получивший впоследствии большое значение в теории распространения волн и задачах нелинейной оптики. Еще одной основополагающей работой этого периода, также ставшей исходной для целого научного направления, становится его совместное с М.Л.Левиным исследование по общей теории тонких проволочных антенн. Ему принадлежит также плодотворная идея включения флуктуационных токов в уравнения электродинамики. Этот цикл работ Михаила Александровича фактически лег в основу нашей теоретической школы по радиофизике.

До 1946 г. Леонтович читает лекции в МГУ. В 1944 г. выходит в свет его замечательный курс “Статистическая физика”, а спустя семь лет книга “Введение в термодинамику”. В 1945 г. он возвращается на работу в ФИАН, где после смерти Н.Д.Папалекси в 1947 г. становится руководителем лаборатории колебаний. На первых послевоенных выборах в Академию наук, в 1946 г., Михаила Александровича избирают в академики. Работая в ФИАНе, он продолжает свою очень важную для воспитания нового поколения советских физиков педагогическую деятельность. С 1946 по 1954 гг. преподает в МИФИ (где с 1949 г. руководит кафедрой теоретической физики). Одновременно в 1947 - 1950 гг. заведует в Издательстве иностранной литературы редакцией физики.

В оптической лаборатории МГУ. 40-е годы.

С 1951 г. в деятельности Леонтовича наступает новый важный период. Ему поручают руководство теоретическими исследованиями по управляемому термоядерному синтезу в Институте атомной энергии. Это решение было принято по предложению Тамма. Следует сказать, что в то время управляемый термоядерный синтез (УТС) привлекал в первую очередь возможностью ускорить наработку трития для термоядерной бомбы. И Леонтович страшно обиделся на Тамма, втягивающего его в работу над бомбой. Вскоре, однако, проблема с термоядерной бомбой была решена без управляемого синтеза, и Михаил Александрович с большим энтузиазмом стал заниматься проблемой производства электроэнергии с помощью неисчерпаемого источника энергии - ядерного синтеза. Его участие в работе по УТС сыграло исключительную роль для успешного развития физики высокотемпературной плазмы в СССР.

Первые же его работы по расчету электродинамических сил, возникающих при смещении токового канала относительно проводящего кожуха, по динамике пинчевого разряда, по стабилизирующему действию на разряд сильного продольного магнитного поля стали основой для последующих обширных исследований, которыми занялись его ученики. Он принимает активное участие в постановке новых экспериментов, в анализе и обсуждении их результатов. Для всего коллектива физиков, собранного с целью решения задачи по созданию термоядерной плазмы, Михаил Александрович становится высшим авторитетом в вопросах не только научных, но и общечеловеческих. Его принципиальность, прямой и открытый взгляд на жизнь и живейший интерес ко всем научным новостям во многом способствовали формированию на долгие годы здорового климата в коллективе, находившемся в сфере его влияния и внимания. А влияние Михаила Александровича испытали на себе несколько десятков физиков, как работавших непосредственно с ним, так и тех, кто участвовал в работе его знаменитого семинара.

С М.К. Романовским у только что собранного токомака Т-3. Начало 60-х годов.

В чем же секрет магии Леонтовича, которая так воздействовала не только на работавших с ним многие годы, но и на тех, кто встречался с ним почти что мимолетно? Напомним о родителях, сумевших привить своим детям честность, бескорыстие, доброе отношение к природе, к людям, обладающим этими же качествами. Естественно, что такие люди находят друг друга и дружат, равняясь на чем-то их превосходящих сверстников. Так и возникает конгломерат уникальных личностей типа А.А.Андронова, М.А.Леонтовича, П.С.Новикова, оставивших глубокий след в жизни других. Они, конечно, очень разные. Леонтович, вспоминал С.М.Рытов, мог сказать громко, на весь зал даме, проявлявшей к нему благосклонное внимание: “Имейте в виду: у меня есть жена и я ее люблю”. Но, как рассказал Г.Г.Гусев, он мог так же громко заявить в 1947 г. партийной комиссии по чистке кадров, предлагавшей освободить от работы ценного сотрудника Издательства иностранной литературы, у которого оказались репрессированными родители: “Так вот, я считаю ваши действия незаконными. Я назначен сюда Центральным Комитетом партии, и я отвечаю за штат физической редакции. Если сделаете что-либо без моего согласия, я немедленно отправлюсь в ЦК”. Это был рискованный, но действенный шаг. Председатель комиссии, не уверенный в поддержке сверху, решил отложить этот вопрос и не возвращался к нему.

Трезвый взгляд на такие вещи, как борьба за “идеологическую чистоту” науки в конце 40 - начале 50-х, и прямое высказывание в поддержку обвиняемого в соответствующем “грехе” - это характерно для Леонтовича. На собрании сотрудников в ФИАНа, где осуждались “философские ошибки” в изданных лекциях Мандельштама, Леонтович сказал простую, но убийственную для критиков фразу, запомнившуюся С.М.Рытову:

“Из того, что лекции Мандельштама через 15 лет не удовлетворяют критиков, следует, что критикам надо написать новую книгу, в которой теория относительности освещалась бы так, как они считают правильным”.

Поражала удивительная прямолинейность и непосредственность Леонтовича: “…в нем было много детского, - пишет С.М.Рытов, - в частности такой была его реакция, когда он слушал что-либо интересное или неожиданное для него. Он просто пожирал своего собеседника расширенными глазами”. И такого рода интерес ко всему новому сохранялся, можно сказать, до самой его кончины.

---

© С.Т. Беляев

В “центре сопротивления”

Академик С.Т. Беляев
Москва

В феврале 1952 г. я с дипломом физико-технического факультета МГУ стал сотрудником теоретического сектора А.Б.Мигдала в Курчатовском институте (тогда ЛИПАНе). В коллективе Мигдала я не был новичком, так как уже с 1947 г. проходил практику, а затем и защищал там диплом. Как раз в это время разгорался ажиотаж в термоядерном направлении, где, казалось, вот-вот желанный результат будет достигнут. И часть сектора Мигдала бросают на развитие успеха. Теоретические работы курирует Леонтович. Я с молодым азартом включаюсь в работу, не пропускаю семинары Л.А.Арцимовича и теоретический семинар, которым руководит Леонтович.

Но однажды Михаил Александрович в присутствии Мигдала пошел со мной на откровенный разговор о беде, случившейся с А.М.Будкером (руководителем моего диплома), который лишен допуска к секретным работам и фактически отстранен от тех направлений, где он очень успешно и плодотворно работал, в том числе и от термоядерных исследований. Работы Будкера знает и высоко ценит Курчатов. И если уж он не смог отстоять Будкера, то естественно опасаться худшего. (Напомню, что в это же время набирало силу “дело врачей”, и “чистки” не удалось избежать даже ЛИПАНу.) Есть надежда (как я понял, не только у Леонтовича, но и у Курчатова) на новую научную идею-изобретение Будкера. Аргументируя ее стратегической важностью, можно защитить и автора. Будкеру надо помочь довести идею до обоснованного предложения, и Михаил Александрович просит меня этим заняться.

Так началась наша совместная работа с Андреем Михайловичем Будкером, которая продолжалась около четырех лет. Некоторое время я еще посещал термоядерные семинары, участвовал в дискуссиях. Самому Будкеру вход на семинары был закрыт. Может быть, поэтому Леонтович часто заходил к нам и справлялся, как идет работа. Обсуждались и научные проблемы термояда, интерес к которому у Будкера сохранялся (именно он в 1953 г. впервые высказал идею об удержании плазмы в “магнитной бутылке”). Общение было неформальное, переходившее от одной темы к другой. Михаил Александрович явно пытался поддержать Будкера, не дать ему почувствовать изоляцию. А поддержка эта была полезна и даже необходима.

Курчатов хотел, чтобы предложение Будкера - релятивистский стабилизированный электронный пучок - прошел экспертизу ведущих теоретиков. Я помню беседы с В.А.Фоком, И.Е.Таммом, Н.Н.Боголюбовым, В.И.Векслером. Каждый раз возникали сомнения и вопросы, особенно по устойчивости пучка. Это требовало новых обоснований с детальными расчетами. Иногда возражения казались придирками, и Будкер терял самообладание. (Особенно трудным оппонентом был Векслер, которого Будкер раньше сам жестко критиковал.)

Беседы с Леонтовичем очень помогали, он всегда умел успокоить и направить внимание на реальные научные проблемы. Его доброжелательная критика как правило позволяла подготовиться и к резкой критике оппонентов. При этом Леонтович не был начальником Будкера, его посещения, носившие характер “дружеских визитов”, были лишены какой-либо формальности. Михаил Александрович свободно переходил от рекомендаций по конкретным физическим проблемам к “аналогичным” случаям споров и дискуссий в своей практике, а затем и к совсем, казалось бы, посторонним житейским вопросам. Общение с Леонтовичем и возможность обсудить с ним как научные, так и “дипломатические” проблемы, а иногда просто поговорить на отвлеченные темы очень поддерживали Будкера. С появлением Михаила Александровича сразу возникала атмосфера доброжелательности и открытости, лишенная какого-либо чинопочитания. Вспоминаю один вступительный диалог:

- Михаил Александрович, вы вроде в новом костюме?

- Да, это Марфе Алексеевне где-то повезло, отстояла в очереди. Правда, ничего?

В августе 1952 г. у меня в семействе прибавление: родилась двойня. При ставке старшего лаборанта - явная проблема. Михаил Александрович делает мне предложение поработать (по совместительству) на кафедре теоретической физики в МИФИ, которой он заведует. Причем не упоминая и не соотнося это с моими домашними проблемами.

На кафедре возник еще один канал нашего общения. В МИФИ Леонтович слыл легендарной личностью, поражая своей принципиальностью и вместе с тем отзывчивостью. Последним качеством некоторые студенты даже злоупотребляли, прося у него взаймы. (Однажды я оказался этому невольным свидетелем.) Эта тема неоднократно обсуждалась, но, по-видимому, ее трудно исчерпать в связи с ее обширностью. Я лично имел в этом отношении лишь единичный опыт и был поражен умением Михаила Александровича концентрироваться на главном, отбрасывая все лишнее, что можно усмотреть из нашего диалога:

- Михаил Александрович, можно к вам по личному вопросу?

- Сколько?

После смерти Сталина (март 1953 г.) положение стало более терпимым. Группе ведущих физиков, лидером которой был Курчатов, удалось произвести “революцию” (вернее, “реставрацию”) на физическом факультете МГУ.

До войны основными кафедрами физфака заведовали крупные ученые Академии: И.Е.Тамм, Г.С.Ландсберг, С.Э.Хайкин и др. Но во время войны МГУ и Академия наук были эвакуированы в различные города, и кафедры физфака заняли штатные сотрудники факультета, не обремененные научными заслугами, но преуспевшие в политической демагогии. После войны физфак МГУ стал воинствующим центром “партийной физики”, откуда постоянно исходили критика “буржуазных теорий” (квантовой механики и теории относительности) и персональная травля, в основном ранее преподававших здесь профессоров, с обвинениями их в махизме, физическом идеализме и пр.

В 1954 г. команде Курчатова удалось инициировать на физфаке “кадровую чистку”: были уволены с факультета наиболее одиозные фигуры, образован новый ученый совет, приглашены известные физики для заведования кафедрами. В составе десанта, высаженного на физфак, был и Михаил Александрович вместе с Арцимовичем. А нашу кафедру в МИФИ возглавил В.Г.Левич, который ранее был заместителем Леонтовича.

С 1954 г. положение Будкера также начинает улучшаться. Наша работа по обоснованию его идеи стабилизированного релятивистского пучка закончилась докладом на международной конференции в Женеве в 1956 г. (хотя и без участия все еще невыездного Будкера). Встал вопрос об экспериментальных работах. Я занялся другими проблемами, а в 1957 г. уехал на год в Копенгаген, в Институт Нильса Бора. Контакты с Михаилом Александровичем стали эпизодическими.

Вспоминаю наши последние встречи. Лето 1979 (или 1980) года. Мы встретились в парке на территории Курчатовского института, и Михаил Александрович, помянув мое ректорство в Новосибирске, спросил: “У вас не сохранилось каких-либо контактов в МГУ? У меня внук, сын Миши Левина, поступает на мехмат. Боюсь, они его зарежут. Вы же знаете обстановку на мехмате”. Я ответил, что с покойным ректором Р.В.Хохловым у меня были хорошие отношения, а после его гибели в горах контактов с новым руководством никаких нет. Поговорили о других делах и разошлись. Через некоторое время мы снова встретились почти на том же месте, и Михаил Александрович сразу начал: “Внука-то приняли”, - и добавил, удовлетворенно усмехаясь: “Все-таки они меня боятся!” Михаил Александрович имел основания для такого заявления. Он по праву считался эталоном принципиальности и моральной твердости и не мог не реагировать на нечистоплотные поступки. Особенно ярко это проявлялось в жизни Академии наук.

Леонтович в Академии наук - большая и серьезная тема, которая неоднократно обсуждалась. Я затрону лишь некоторые эпизоды, которым был свидетелем после избрания меня в Академию в 1964 и 1968 гг.

Партийно-бюрократическое давление на Академию особенно ярко проявлялось во время выборов. Но именно во время выборов Академия могла открыто противостоять давлению. Однако для этого требовались предварительная “пропагандистская” работа и открытые выступления на Общем собрании. И если “центром сопротивления” практически всегда оказывались физики, то центральной фигурой у физиков был Леонтович. Именно к нему стекались истинные характеристики кандидатов, если противоречили официальным. Поэтому, будучи “молодым академиком”, я постоянно советовался с Михаилом Александровичем. Например:

- Михаил Александрович, как вы голосуете за гуманитариев?

- Для профилактики всех вычеркиваю, кроме тех, кого мне специально рекомендуют.

О выступлениях Леонтовича против некоторых одиозных кандидатов в Академию неоднократно писалось. Хочу добавить, что он иногда очень остро и неожиданно реагировал на обсуждение, казалось бы, рутинных дел. Представьте себе картину. Общее собрание Академии в Доме ученых. Рассматривается пункт программы об утверждении на новый срок директора одного химического института. Леонтович не сидит на месте, а прохаживается перед сценой из конца в конец, оглядывая зал. Кажется, что его не особенно интересует разбираемый вопрос. Но вот зачитывают характеристику, где среди прочего отмечается, что за прошедший срок директором выполнено свыше трехсот (!) научных работ. Вопрос ставится на голосование. И тут Михаил Александрович просит слова и предлагает не утверждать директора, так как “административные обязанности будут мешать его столь плодотворной научной работе”. В зале общий смех, а испуганный, покрасневший директор оправдывается: это, мол, сотрудники сами вписывают меня автором, хотя я этого не требую и даже запрещаю… и т.п. В зале новый взрыв смеха.

И такие уроки Михаил Александрович давал Академии неоднократно. “Они” имели основание его бояться!

А я иногда в трудные минуты стараюсь представить, как бы на моем месте поступил Михаил Александрович Леонтович…

---

© Л.Б. Окунь

Уроки гражданского мужества

Академик Л.Б. Окунь
Москва

В конце 40 - начале 50-х годов в Московском механическом институте (ныне Московский инженерно-физический институт) собралось целое созвездие профессоров. Но лишь один из них был уже академиком - Михаил Александрович Леонтович. Каково же было разочарование студентов, когда на его первой лекции по статистике и термодинамике мы увидели человека, стоявшего перед нами, подобно цапле, на одной ноге, поджав вторую, и успевшего в первые же минуты измазать мелом свой довольно-таки не новый костюм. Говорил он громко и четко, но уследить за его мыслью было трудно. Никаких шуток или веселых историй, которые позволили бы перевести дух, в его лекциях не допускалось.

На экзамене он был исключительно деликатен. После того, как мы вытянули свои билеты, он надолго ушел из аудитории, дав возможность всем желающим подойти к столу и обменять билет на более приемлемый. Отвечать ему было легко: он не задавал трудных вопросов и явно хотел поставить оценку получше. Я очень удивился, когда несколько лет спустя услышал, как он громогласно разносит своего нерадивого дипломника.

После окончания института я принес ему первую статью, написанную по дипломной работе, которую выполнил под руководством А.Б.Мигдала и В.И.Когана. Михаил Александрович представил ее в “Доклады Академии наук”.

Позднее, в 60-х годах, на общих собраниях АН СССР в Доме ученых, Леонтович раскрылся для меня в другом качестве. Я увидел бесстрашного борца. Встав с места в первом ряду, он своим громовым голосом объяснял залу и президиуму, какой вред науке нанесли заведующий Отделом науки ЦК КПСС С.П.Трапезников или ближайший соратник Лысенко Н.И.Нуждин и насколько увеличит вред их избрание в члены Академии. После таких выступлений, служивших уроками гражданского мужества и преданности науке, Общее собрание проваливало могущественных в то время кандидатов.

Очень многие, и я в том числе, обращались к Михаилу Александровичу в трудную минуту. Он помогал, чем мог. Михаил Александрович остался в моей памяти и сердце как один из лучших представителей русской интеллигенции.

---

© Н.М. Леонтович

Коммуна на Сивцевом Вражке

Н.М. Леонтович
Москва

В начале 20-х годов в центре Москвы, на Сивцевом Вражке, возникла коммуна, вокруг которой собрались удивительные люди. Несомненно, это сообщество уникально для советского времени, да, пожалуй, и вообще уникально. В компанию, помимо Михаила Александровича Леонтовича, входили Николай Николаевич Парийский, Александр Александрович Андронов, Александр Адольфович Витт. В основном именно они определяли содержание жизни и дух всего сообщества. Все они учились в Университете на физико-математическом факультете. Женщины были объединены учебой в Лосиноостровской гимназии. Это Лидия Викторовна Птицына, сестры Свешниковы (Татьяна и Наталья), Людмила Всеволодовна Келдыш, Наталия Лучинская. Входили в эту компанию и Евгения Александровна Леонтович, брат и сестра Старокадомские (Михаил - композитор, Екатерина - физик), Игорь Владимирович Арнольд (математик). Несколько наособицу стоял Игорь Евгеньевич Тамм. Он был старше, и всегда к нему обращались на вы и по имени отчеству. Внутри же молодежной компании все были на ты и называли друг друга по именам (Шурка, Миня, Коля, Журка и т.п.). Потом даже дети так же называли друзей родителей.

Естественно, образовалось несколько супружеских пар. Н.Н.Парийский и Л.В.Птицына, А.А.Андронов и Е.А.Леонтович, М.А.Леонтович и Т.П.Свешникова, П.С.Новиков и Л.В.Келдыш. Пары оказались очень крепкими - на всю жизнь. Характерно, что в семьях было много детей. От трех у Андроновых и Парийских до пяти у Келдыш.

Люди эти были яркими индивидуальностями и, конечно, очень отличались друг от друга. Однако многое их объединяло. Они составляли содружество, имевшее общее лицо. И мне кажется интересным посмотреть на их общие свойства. Основой жизни, стержнем, была, конечно, наука. И наукой они занимались ради науки. Свое основное удовольствие получали от узнавания, открытия научного факта. Все остальное - вторично. Они не делали карьеры. Даже представить себе невозможно, чтобы кто-нибудь из них организовывал получение какого-либо звания. Хотя, конечно, они понимали свое место в науке. Годы спустя это выглядело так: Н.Н.Парийский - астроном, член-корреспондент АН, А.А.Андронов - физик, академик, П.С.Новиков - математик, академик, М.А.Леонтович - физик, академик, А.А.Витт - физик, доктор физико-математических наук (погиб в 1938 г.), Л.В.Келдыш - доктор физико-математических наук, Е.А.Леонтович - доктор физико-математических наук.

Участники коммуны. Стоят: Татьяна Петровна Свешникова и Михаил Александрович Леонтович; крайний справа - Александр Александрович Андронов. Сидят: Николай Николаевич Парийский, Лидия Викторовна Птицына, Евгения Александровна Леонтович, Наталья Петровна Свешникова. Начало 20-х годов.

Михаил Александрович с женой Татьяной Петровной. 1923 г.
 

Михаил Александрович и Татьяна Петровна с дочкой Верой на руках,
дочь Наташа, сыновья Андрей и Александр. 1946 г.

Но они не были сухарями и интересовались совсем не одной наукой. Очень большое значение в их жизни играла природа. Поэтому - регулярные прогулки. Летом - пешком, зимой - на лыжах. Самые разные походы - горные, речные. И они стали пионерами в освоении такого проведения отпусков - начали ходить в походы, когда это не было распространено. Одним из самых необычных был поход на Алтай в 1926 г. - на лошадях. Причем эти прогулки и походы продолжались до очень, очень пожилых лет.

Все они знали и любили литературу, живопись. Тут, конечно, пристрастия распределялись по-разному. Но интерес к искусству присутствовал у всех. В 20-е годы Москва была театральным городом. И интерес к театру был очень большим. Простаивали ночами за дешевыми билетами. Мои родители особенно любили Камерный Таирова. Новиковы были большими любителями живописи, дружили со скульптором В.Н.Домагацким, а в более поздние годы собирали живопись. Парийский коллекционировал монографии по живописи еще тогда, когда это не вошло в моду.

Они были атеистами. При этом их нравственная планка находилась очень высоко. Поэтому, когда теперь так легко ставят нравственность в зависимость от религиозности, мне кажется, что люди не думая повторяют штампы. Я же считаю, что нравственность и религиозность - совершенно независимые свойства человека и расположены в разных уголках человеческой души.

В 20-е годы они были “красные”. Эти очень умные люди (причем думающие над социальными, общественными вопросами) не поняли преступности Октябрьской революции. “Белые” были для них врагами. Степень их революционности - разная. Видимо, самым революционным из них был А.А.Андронов. Их обманули фразеологией о социальной справедливости, равенстве. Когда к ним пришло прозрение? Я не знаю ответа на этот вопрос. Я даже не знаю, насколько они - друзья - обсуждали эти самые главные вопросы между собой. Несомненно, обсуждали их внутри семей. И какие-то общие точки зрения у них вырабатывались, но, мне кажется, что до конца откровенными друг с другом они все-таки не были. От чего зависело прозрение? Кроме, конечно, фактов, которые все знали. От психологической необходимости жить “заодно с правопорядком”. От того, насколько эти умнейшие люди разрешали себе в подобных вопросах думать так же до конца, как они умели делать в своей науке.

Конкретно могу только сказать, что Леонтович, видимо, сильно прозрел после дела Промпартии - дела Рамзина (1930). Тут, по всей вероятности, сказался и тот факт, что по этому делу проходил его дядя со стороны матери, Михаил Викторович Кирпичев. При всей революционной настроенности в начале 20-х годов, ни один из этих людей не состоял членом партии. Почему? Мне кажется, что для них невозможно было потерять определенную степень свободы, брать на себя обязательства что-то делать и говорить не согласно со своими убеждениями. Но согласно с чьими-то указаниями. И эта в общем-то нравственная позиция оказалась в конечном счете самой прагматичной. Это была наверняка одна из причин, почему в 37 - 38-м годах из всей их компании погиб только один человек - А.А.Витт. Про Витта мы теперь очень мало что знаем *. Но одно из его “мо” вошло в научный фольклор - “все плохое сократится, все хорошее останется”.

* Некоторые сведения об А.А.Витте содержатся в публикации: Горелик Г.Е. “Не успевшие стать академиками” // Природа. 1990. №1. С.123 - 128. - Примеч. ред.

Удивителен их пуританский образ жизни. Тогда, в 20-х годах, такие взгляды были очень распространены, что вполне отражено в литературе. И они в этом смысле были детьми своего времени. Но большинство людей постепенно отошло от таких точек зрения и такого образа жизни. А они восприняли эту пуританскую психологию очень глубоко и исповедовали ее всю жизнь. И если их дети переставали разделять такие представления о быте, то родители, если не осуждали их, то во всяком случае удивлялись. Сами же они жили очень аскетично. Совершенно простая одежда, у женщин никаких украшений. Мебель только необходимая, никаких занавесок, абажуров. Все это было в их представлении мещанством, пошлостью.

Наверняка неправильно сказать, что все они были счастливые люди. Но все они люди состоявшиеся. И причина, на мой взгляд, - не только заложенные в них способности в сочетании с научным любопытством, но и их нравственные позиции, которые не дали им растратить на мелочи то, из чего получилось нечто поистине стоящее - наука, семья.

---

© Т.А. Леонтович

Заметки к родословной
Журнальный вариант

Т.А. Леонтович,
доктор медицинских наук
Институт мозга РАМН
Москва

Предки моего брата Михаила Александровича Леонтовича по общей для нас отцовской линии (матери у нас разные) относятся к трем дворянских родам, проживавшим на юго-западе России: Леонтовичей (в Екатеринославской губ.), Абешкиных (в Кишиневе) и Годзевичей, выходцев из Литвы (в Полтавской губ.).

Первый известный моему отцу наш предок из рода Леонтовичей, по имени Осип (прапрапрадед Михаила Александровича), был войсковым писарем Запорожской Сечи, очевидно, где-то в конце ее существования (Екатерина II, как известно, упразднила сечь в 1775 г.). Войсковые писари этой казацкой республики занимали высшее место в иерархии писарей и исполняли функции министра иностранных дел: от имени запорожского войска проводили переговоры с правителями других государств, подписывали международные документы и т.д. [1]. По-видимому, они были достаточно образованными людьми - так, письмо воинского писаря Василия Зеленого Мазепе было написано по-русски и по-латыни (вместо обычно используемого украинского языка). Любопытно, у И.С.Зильберштейна говорится [2], что запорожский писарь на знаменитой картине Репина “Запорожцы пишут письмо турецкому султану” списан с Леонтовича (хотя и нет указания, с кого именно. Может быть, это наш родственник).

Григорий Осипович Леонтович (прапрадед Михаила Александровича) родился около 1775 г. По документам, в 1797 г. он был корнетом и потомственным дворянином Екатеринославской губ. Позже находился на гражданской службе. У меня хранится подлинная грамота от 13 мая 1797 г., подписанная предводителем дворянства Екатеринославской губ. Николаем Капнистом, о внесении корнета Григория Осиповича Леонтовича и его рода в родословную книгу потомственных дворян - ввиду подлинности представленных им документов о его дворянском достоинстве (на основании грамоты Екатерины II от 21 апреля 1785 г.). Мне известны два сына Григория Осиповича Леонтовича - Федор и Николай.

Федор Григорьевич Леонтович (1795 г.р. - ?), прадед Михаила Александровича, и Николай Григорьевич - дворяне, помещики Екатеринославской губ. Федор Григорьевич военным уже не был; согласно формулярному списку, служил в Екатеринославском уездном суде в 1809 - 1818 гг. и оставил службу 23 лет в чине губернского секретаря. По документу 1842 г. (метрика сына Василия), он был помещиком с.Марьевка (а Николай - д.Леонтовичевой) Екатеринославской губ. Сыновья Федора Григорьевича - Василий и Иван.

Василий Федорович Леонтович (1842 - 1888), дед Михаила Александровича, и Иван Федорович (годы жизни неизвестны) - дворяне. Их родители (Федор и Любовь Леонтовичи) оставили малолетних сыновей круглыми сиротами. По семейным рассказам, назначенный им опекун оказался пройдохой. Когда по жалобе соседей приехали официальные лица с проверкой, выяснилось, что мальчиков держат в черном теле, а все имение разворовано. Таким образом, братья Василий и Иван, а также их потомки лишились имения и зарабатывали на жизнь своим трудом.

О Василии Федоровиче Леонтовиче известно достаточно много. Он обучался в 1856 - 1862 гг. в Екатеринославской губернской гимназии. В 1871 г. окончил с отличием медицинский факультет киевского Университета. В 1872 - 1884 гг. работал земским врачом 3-го участка Екатеринославского уезда, в с.Томаковка, (когда-то оно входило в Запорожскую Сечь), а в 1884 - 1888 гг. - врачом в Могилевской губ. Сын Василия Федоровича (наш отец Александр Васильевич Леонтович) говорил, что в период работы земским врачом Василий Федорович принимал участие в движении народников. Василий Федорович был женат дважды. Первым браком - на Вере Петровне Годзевич, от которой имел четверых детей: старшего сына Александра, которым гордился и которого нежно любил (сохранилось несколько его писем сыну), и трех дочерей - Ольгу, Любовь и Веру.

Александр Васильевич Леонтович, отец Михаила Александровича; родился в Киеве в 1869 г., умер в 1943 г. в Москве. В 1893 г. окончил медицинский факультет Киевского университета с отличием. Учился в кредит - в его бумагах я нашла напоминания о необходимости возвращения денег спустя даже несколько лет после окончания университета - видимо, жилось не очень легко. Некоторое время был земским врачом, с 1893 г. стал работать на кафедре гистологии, а затем нормальной физиологии медицинского факультета Киевского университета (прозектором, приват-доцентом). Позже читал также курс лекций по физиологии животных на естественном отделении физико-математического факультета. До революции он по нескольку месяцев работал в лучших европейских лабораториях - у О.Лангендорфа (1907) и Г.Германа и П.Вейса (1911).
 

Отец - А. В. Леонтович - в 1909 г.

Мать - Вера Викторовна - с детьми Евгенией и Михаилом. 1910 г.

Папа сочувствовал и помогал революционерам. Спустя годы Г.М.Кржижановский писал:

“Я хорошо помню о неоценимых услугах, которым был обязан первый ЦК нашей партии дорогому А.В.Леонтовичу (период 1903 - 1905 гг.). Лично мне он передал запасные ключи для прохода через ту часть университета, в которой помещалась его физиологическая лаборатория. Многократно я спасался от преследования царских шпионов именно благодаря такой возможности пройти через здание университета” [3].

Сестра папы, Любовь Васильевна, была профессиональным революционером-подпольщиком и дважды подвергалась тюремному заключению. Близкий друг Н.К.Крупской по Бестужевским курсам, она работала в Петербурге связной партии большевиков и содержала их конспиративную квартиру.

Убеждения отца чуть не помешали защите докторской диссертации в 1900 г. (по иннервации кожи человека). На выборах заведующего кафедрой физиологии, где он работал, его забаллотировали. Из-за реакционных настроений на кафедре и отсутствия каких-либо перспектив в киевском университете был вынужден искать другое место работы.

Долгое время он возглавлял кафедру физиологии расположенного на окраине Москвы Петровско-Разумовского сельскохозяйственного института (Сельскохозяйственной академии им.К.А.Тимирязева). Кафедра признавалась лучшей и в научном, и в педагогическом плане. За годы преподавания в разных учебных заведениях Киева и Москвы отец написал в соавторстве четыре учебника по анатомии и физиологии животных.

Отец был крупным ученым с оригинальными взглядами, объединившим в своем лице морфолога и физиолога-экспериментатора, что в то время было совершенно необычно. Его работы посвящены изучению периферической нервной системы. Им разработана оригинальная модификация окраски нервных структур метиленовой синью. Квинтэссенцией его исследований стала гипотеза об электромагнитной компоненте в передаче возбуждения между нейронами (существующей, по его представлениям, наряду с медиаторной). Нейрон рассматривался как “аппарат колебательного тока”.

В 1929 г. папа был избран академиком Украинской академии наук и в 1936 г. переехал в Киев. В Украинской академии он возглавил отдел нормальной физиологии при Институте клинической физиологии. Я помню, как счастлив был отец вернуться на Украину и работать над любимой проблемой, как рад он был опять встречаться и знакомить нас со своими киевскими родственниками. В июне 1941 г. его лаборатория была полностью оборудована необходимыми иностранными приборами для проверки его гипотезы о “нейроне, как аппарате колебательного тока”, под землей построена камера для электрофизиологических экспериментов (экранизация!).

Однако война разрушила планы - пришлось все бросить и эвакуироваться с академией в Уфу. Папина научная школа распалась. На фронте погиб мой брат, младший сын Александра Васильевича, 19-летний Борис. До сих пор у меня хранится карманный атлас СССР, в котором чуть не до дыр затерты карты западных областей страны: ежедневно мы следили по названиям городов и поселков, как идут дела на фронте.

В 1943 г. Александр Васильевич вернулся с семьей в Москву. Его пригласили открыть лабораторию по своей тематике уже в Академии наук СССР. Однако он тяжело заболел и скончался в декабре того же года. К сожалению, дальнейшая разработка его гипотезы об электромагнитной составляющей взаимодействия между нейронами прекратилась.

Я была последней из пяти детей моего отца (от первого брака родилось трое: Михаил (1903 г.р.), Евгения (1905 г.р.) и Вера (1911 г.р.) и от второго двое: Борис (1921 г.р.) и я, Татьяна (1923 г.р.).

Папа был счастлив в семейной жизни - оба его брака оказались удачными. Первой его женой была Вера Викторовна Кирпичева, врач-окулист, мать Михаила Александровича. По словам знавших Веру Викторовну, она была искренним, интеллигентным человеком. Его вторая жена, моя мама Наталья Всеволодовна Флерова, знала чету Леонтовичей давно - Александр Васильевич был другом ее отца, педагога Всеволода Александровича Флерова, и Леонтовичи часто бывали в их доме.

В декабре 1919 г. погибла от осложнения гриппа (миелита) Вера Викторовна. Она умирала в полном сознании, и их восьмилетняя дочка Вера, присутствовавшая в комнате, рассказывала мне позже, как рыдал папа и как Вера Викторовна сказала ему: “Женись на Наталье Всеволодовне”.

Семья папы как с Верой Викторовной, так и с моей мамой носила некоторые патриархальные черты. У нас была своя Арина Родионовна - няня, которая всю свою жизнь провела в семье папы и стала как родная. Эта традиция продолжилась и в семье Михаила Александровича - там была Марфуша (Марфея, как ее называл Миня).

Мои родители не были религиозными - я не помню никаких разговоров с нами, детьми, на эту тему, полностью отсутствовали в семье также какие-либо религиозные обряды или атрибуты. Однако мы, дети, были крещены, и в семье неукоснительно и торжественно справлялись православные Рождество и Пасха, несмотря на имевшийся в то время строгий официальный запрет. Я думаю, это было соблюдение традиций нашей православной культуры.

В заключение вернемся к тому, что род Леонтовичей происходит, по-видимому, из наиболее образованной части запорожцев. Возможно, именно “запорожские” гены определили особую “воинственность” Михаила Александровича, всем известную его вспыльчивость. Неуемный запорожский дух проявился в социальной активности моих предков - в их “борьбе за правду”, будь то борьба с монархическим или советским строем, а также с “неправдой” в обыденной жизни.

Литература

1. Яворницький Д.I. Iсторiя запорозьких козакiв. Киiв, 1990. Т.II; 1993. Т.III. (Эварницкий Д.И. История запорожскихъ козаковъ. СПб., 1895. Т.II; 1897. Т.III.)

2. Зильберштейн И.С. Репин и Тургенев. М., 1945.

3. Самоотверженность. Письмо Г.М.Кржижановского // Неделя. №23, 7 июня 1963 г. С.6 - 7.